Бункер. Иллюзия - Хью Хауи

— Никто из нас — тоже, — проговорил он. — Никто.

47

Выйди на минуту, мы поговорим.

— Что это за место? — спросил Лукас Бернарда.

Они стояли перед большой схемой, висящей на стене наподобие гобелена. Рисунки на ней были четкие, надписи — витиеватые. На схеме отображалась структура из равномерно расположенных кругов с мелкими деталями внутри, соединенных линиями. Несколько кругов были перечеркнуты толстыми красными крестами. Примерно такую величественную схему Лукас надеялся когда-нибудь получить, наблюдая за звездами.

— Это наше Наследие, — просто сказал Бернард.

Лукас часто слышал, как он так же говорил о компьютерах наверху.

— Круги изображают серверы? — спросил он, робко проводя ладонью по листу бумаги размером с небольшую простыню. — Они расположены точно так же, как серверы.

Бернард встал рядом и потер подбородок.

— Хм-м. Интересно. Действительно, так. Никогда прежде этого не замечал.

— Что это за круги?

Лукас присмотрелся и увидел, что все они пронумерованы. В одном из углов схемы располагалось несколько квадратов и прямоугольников с параллельными линиями между ними. Внутри этих фигур не содержалось деталей, а рядом было крупно написано: «Атланта».

— До них мы доберемся позже. Пойдем, хочу тебе кое-что показать.

В конце комнаты имелась дверь. Бернард провел через нее Лукаса и включил больше света.

— А кто еще сюда спускается? — спросил Лукас, следуя за ним.

Бернард обернулся:

— Никто.

Такой ответ Лукасу не понравился. Он тоже обернулся, потому что у него возникло ощущение, будто он идет туда, откуда не возвращаются.

— Я понимаю, что для тебя это очень неожиданно, — заметил Бернард. Он дождался, пока Лукас его догонит, и обнял того за плечо. — Но сегодня утром все изменилось. Мир меняется. И изменения редко бывают приятными.

— Это из-за… очистки? — Он едва не произнес «Джульетты». Ее фото на документе жгло ему грудь.

Бернард посуровел.

— Очистки не было, — резко ответил он. — И теперь разверзнутся врата ада и люди умрут. А бункеры, понимаешь ли, с самого начала проектировались так, чтобы предотвратить подобное.

— «Проектировались», — повторил Лукас. Его сердце сжалось раз, другой. По нейронам в мозгу заметались импульсы, и в конце концов определили, что Бернард произнес нечто бессмысленное. — Извините, — проговорил Лукас. — Вы сказали, «бункеры»?

— Ты наверняка захочешь ознакомиться вот с этим. — Бернард показал на столик в комплекте с хрупким на вид деревянным стулом. На столе лежала книга — подобных Лукас никогда не видел и даже не слышал о них. В толщину она была почти такая же, как и в ширину. Бернард похлопал по обложке, затем посмотрел на ладонь — нет ли там пыли. — Я дам тебе запасной ключ, который ты должен будешь всегда носить на шее. Спускайся сюда, когда сможешь, и читай. Здесь описана наша история, а также все действия, которые ты должен будешь предпринять в любой чрезвычайной ситуации.

Лукас подошел к книге — пожизненному запасу бумаги — открыл ее. Текст на страницах был отпечатан типографским способом, буквы — четкие и черные. Он пролистал пространное оглавление, пока не добрался до первой страницы собственно текста. Как ни удивительно, но первые строки он узнал сразу.

— Это же Пакт, — сказал он, взглянув на Бернарда. — Я уже знаю многое о…

— Вот Пакт, — пояснил Бернард, отделив начало книги толщиной с палец. — А все остальное — Правила.

И шагнул назад.

Лукас помедлил, осмысливая его слова, потом раскрыл том примерно на середине.

В СЛУЧАЕ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ:

при трещинах в стенах и утечках наружу, см. ПРОБОЙ ШЛЮЗА (с. 2180);

при обрушении одного или нескольких этажей, см. ОПОРНЫЕ КОЛОННЫ в разделе САБОТАЖ (с. 751);

при пожаре, см…

— Саботаж? — Лукас перелистал несколько страниц и прочел что-то о регенерации воздуха и кислородном голодании. — Кто все это написал?

— Люди, пережившие много неприятностей.

— Вроде… — Он не был уверен, можно ли такое произнести, но здесь, кажется, разрешалось нарушать табу. — Вроде людей, живших до восстания?

— Люди, жившие еще раньше. Народ. Нация.

Лукас закрыл книгу. Он покачал головой, гадая, не розыгрыш ли это — нечто вроде инициации. В словах священников обычно и то содержалось больше смысла. И в детских книжках тоже.

— Я ведь не должен все это выучить?

Бернард рассмеялся. Выражение его лица полностью изменилось.

— Тебе нужно лишь знать, что есть в книге, чтобы ты мог найти нужное, когда потребуется.

— А что тут сказано о сегодняшнем утре?

Он повернулся к Бернарду, и тут до него внезапно дошло, что никто не знает о его чувствах к Джульетте. Вина за обладание ее вещами пересилила стыд за сильные чувства к женщине, которую он едва знал. О его секрете никому не известно. И выдать его может только румянец на щеках, пока Бернард всматривается в него и обдумывает его вопрос.

— Страница семьдесят два, — ответил Бернард. Веселье на его лице сменилось прежним отчаянием.

Лукас взял книгу. Это было испытание. Ритуал посвящения в ученики. Он уже давно не делал ничего под пристальным взглядом наставника. Перелистывая страницы, он увидел, что раздел, который он ищет, расположен сразу после Пакта, в самом начале Правил.

Он отыскал нужную страницу. Сверху жирным шрифтом значилось:

ЕСЛИ ОЧИСТКА НЕ СОСТОЯЛАСЬ…

А ниже шли три ужасных слова, сплетенные в зловещий смысл. Лукас прочитал инструкцию несколько раз — просто чтобы убедиться. Посмотрел на Бернарда. Тот печально кивнул. Лукас еще раз уткнулся взглядом в текст:

ЕСЛИ ОЧИСТКА НЕ СОСТОЯЛАСЬ:

готовиться к войне.

48

А в промежутке узнице гробницы

Позволю в келье у себя укрыться.

Джульетта пролезла следом за Соло в дыру в полу серверной. Там находилась длинная лесенка и проход на тридцать пятый этаж — она заподозрила, что в здешнюю часть тридцать пятого с главной лестницы попасть было нельзя. Соло подтвердил это, когда они нырнули в узкий проход и двинулись по извилистому ярко освещенному коридору. Из горла Соло как будто вытащили пробку, и он, изголодавшийся по общению, затопил Джульетту потоком слов. Он что-то говорил о серверной над их головами, рассказывая о чем-то, едва понятном для Джульетты, пока проход не вывел их в комнату, набитую всякой всячиной.

— Мой дом, — пояснил Соло и развел руками.

В одном из углов валялся матрас, накрытый кучей простыней и подушек. На двух полочках размещалась импровизированная кухня: кувшины с водой, консервы, пустые банки и коробки. Здесь царил хаос и воняло, но Джульетта поняла, что Соло этого не замечает и не ощущает. Всю противоположную стену занимали ряды полок, уставленных металлическими коробками размером с большой храповой механизм. Некоторые были приоткрыты.

— Ты живешь здесь один? — спросила Джульетта. — Тут больше никого нет? — Она не сдержалась, и в ее голосе прозвучала слабая нотка надежды.

Соло покачал головой.

— А еще ниже?

Джульетта осмотрела свою рану. Кровотечение почти остановилось.

— Вряд ли, — ответил он. — Иногда мне кажется, что кто-то есть. Изредка пропадает помидор, но его могут утащить и крысы. — Он уставился в угол комнаты. — Не могу поймать всех. Их становится все больше и больше…

— Но иногда ты думаешь, что вас тут больше? В смысле выживших?

— Да. — Соло почесал бороду и обвел комнату взглядом с таким выражением, словно хотел что-то предложить своей гостье. — Иногда я обнаруживаю, что какие-то вещи передвинуты. Нахожу что-то оставленное. Невыключенный свет в теплицах. А потом вспоминаю, что это сделал я.

Он рассмеялся, что явилось его первым естественным поступком. Джулс предположила, что за эти годы он много смеялся. Люди смеются или чтобы сохранить здравость рассудка, или потому что отчаялись бороться за его сохранность. Они смеются в обоих случаях.

— Я и про нож у двери подумал, что сам его туда засунул. Потом нашел трубу. И стал гадать: а вдруг ее оставила очень большая крыса?

Джульетта улыбнулась:

— Я не крыса.

Она поправила на теле скатерть, похлопала себя по голове и попыталась вспомнить, что стало с полосой ткани, которой она обмотала голову.

Соло вроде бы задумался над ее словами.

— Так сколько лет все это тянется? — спросила она.

— Тридцать четыре, — мгновенно ответил он.

— Тридцать четыре года? С тех пор, как ты остался один?

Он кивнул, и пол словно ушел из-под ее ног. Голова закружилась от мысли о столь долгом времени, проведенном в одиночестве.