Фрунзе - Владимир Архангельский

— Будете ходить к Прозоровым, — Фрунзе сказал Жукову.

— К отцу Василию? — даже обрадовался надзиратель.

— И к нему и к его сыну Ивану. — И рассказал про угощение и про деревянный портсигар, внутри которого есть отличный тайник.

Жуков пил водку у Прозоровых, получал свой рубль. И «почта» наладилась.

Но изменить ситуацию она не могла. Подошел февраль 1910 года, во Владимире снова сформировался временный военный суд и начал ускоренно готовить процесс над группой большевиков, которых свезли в централ за два последних года.

Фрунзе дал товарищам напутствие:

— Не признавайтесь, что состоите в партии: у судей против вас только агентурные показания, их надо дезавуировать. Кого-то из вас захватили на собрании — объясняйте, что была вечеринка. Я и адвоката подговорю действовать в таком плане. Сговоритесь получше, чтобы не напутать в показаниях и отвести вину. А уж если припрут, я все возьму на себя!..

Судебное заседание началось 5 февраля 1910 года и закончилось через пять дней. Подсудимые всё отрицали; присяжный поверенный Борис Овчинников всячески старался представить Фрунзе в роли пай-мальчика, случайно вовлеченного в круговорот событий. Очевидцы подтверждают это: «…На самом суде, когда Овчинников вел защиту Арсения… он избрал такой метод: умалить личность Фрунзе… чтобы в глазах суда он был не кем-то выдающимся и опасным, а самым простым, средним человеком…»

Но и адвокат просчитался. И Фрунзе слишком понадеялся на своих товарищей. Под перекрестным огнем прокурора и председателя суда они не всегда находили лучший ответ; к тому же многие из них были взяты с поличным, а до этого состояли под подозрением и сиживали в каталажке.

Тогда Фрунзе решил, что настал его час выручать товарищей. Находившийся с ним на скамье подсудимых П. Караваев рассказывал, что Михаил Васильевич «спокойно и уверенно заявил, что является руководящим работником Иваново-Вознесенской партийной организации, что он организовал рабочие массы на борьбу с царизмом и вел подготовку к вооруженному восстанию. Его убежденная речь, вся его фигура производили неизгладимое впечатление даже на сидевших мумиями полковников — членов суда…».

Правда, полковники заслушались — речь была страстная, произносил ее человек, фанатически убежденный в правоте своих идей. Но обвести судей не удалось: каждому они инкриминировали серьезную вину. Фрунзе получил четыре года каторжных работ.

Вскоре выяснилось, что его блестящая речь оказала недобрую услугу. Временный военный суд провел, так сказать, генеральную «репетицию» перед главным процессом, чтобы собрать еще улики против большевику.

Сам Фрунзе уже почти забыл о февральских событиях 1907 года. Но не забыли те, кто решил набросить ему веревку на шею. И 22 сентября 1910 года снова стали слушать дело о покушении на Перлова.

Вместо Милкова председательствовал в военном суде генерал Кошелев. Ошую и одесную располагались два подполковника: из 10-го гренадерского Малороссийского полка — фон Гак, из 9-го гренадерского Сибирского полка — Сотников.

Были те же свидетели. В помощь присяжному поверенному Овчинникову сестры Фрунзе, Людмила и Клавдия, подключили адвоката Якулова. И по их просьбе приехал из Химок доктор Иванов.

Все шло так же, как и полтора года назад. Только случился казус с доктором Ивановым. Он запамятовал, какой пациент лежал у Пителевой четыре года назад.

И когда генерал Кошелев спросил его, может ли свидетель указать, кто из подсудимых пользовался его помощью, произошло замешательство. Выручил адвокат Якулов:

— Подзащитный Фрунзе, в зале темно, прошу вас встать!

Фрунзе выдвинулся вперед, и доктор признал его.

— Он самый!

Но ничто не поколебало судей: Михаил Фрунзе и Павел Гусев второй раз были приговорены к смертной казни через повешение.

Людмила на следующий день получила свидание с братом-смертником. Михаил был бледен, мрачен. И апатичен. Он передал сестре фотографию, которую изготовил тюремный врач, и сказал печально:

— Я устал, милая Люша! Не просите царя о помиловании. Поцелуй маму, Клаву, Лиду, Костю. А тебе спасибо, что пришла.

Люша заплакала: облик брата внушал ей опасения. Да и она сама извелась за эти годы, и за двойной решеткой стояла издерганная, похудевшая девушка и нервно теребила носовой платок.

— Миша, ты будешь жить! Клянусь тебе: я все переверну, но вызволю тебя из неволи!

— Верю, верю, милая сестренка! Верю твоим словам, твоим чувствам. Но ведь второй приговор, и — снова смертная казнь!..

Борис Михайлович Овчинников вспоминал об этих днях: «…Фрунзе был душевно нежен, если хотите, женственно тонок, мягок, деликатен… надо было его увидеть… чтобы понять, что в этом образе, в этой личности не было противоречий. Бесстрашное мужество Фрунзе было прежде всего спокойным… Маленький штрих: целых два месяца Фрунзе после второго смертного приговора просидел в камере смертников, ожидая, может быть, при каждом рассвете стука в дверь. Трудно было… передать через эти глухие стены утлую весть надежды и ободрение. И за эти два месяца Фрунзе не поседел, не сошел с ума, а… изучал итальянский язык. Притом с ограниченными пособиями: в камеру разрешили передать две библии — на русском и итальянском языке. Узник загрузил свое время и внимание сложным процессом сравнительного изучения, выводя из «священного текста», при знании уже латинского и французского, грамматические и синтаксические правила итальянского языка вместе с богатым знанием слов…»

Но каждую ночь уводили товарищей на казнь, И когда один из них сошел с ума и три дня рыдал так, что не было места для укрытия, нервы Фрунзе не выдержали.

Сам Михаил Васильевич рассказывал об этом с суровой простотой: «Осталось уже немного времени. Утром, часов около шести, как всегда это делалось в тюрьме, меня должны были повесить. Надежды на отмену приговора не было почти никакой. Бежать невозможно. И немедля, так как время приближалось к роковому концу, я решился хоть под конец уйти из рук палачей. По крайней мере повесить им себя не дам, сам повешусь, пускай найдут труп… И стал готовить из простыни веревку. К моему удовольствию, гвоздь оказался в углу печки, как раз то, что нужно. Но когда я занялся приготовлением веревки, загремел замок».

Это пришел не палач, а вестник жизни — присяжный поверенный Овчинников с сообщением об отмене приговора.

Хлопотали сестры: Людмила и Клавдия, рассылал письма во все концы страны Константин. Действовали партийцы — в либеральной печати этот смертный приговор вызвал возмущение. Заговорили о нем гневно представители большевистской фракции в III Государственной думе. Адвокаты умело использовали обстановку для кассационной жалобы. И командующий войсками Московского военного округа генерал от кавалерии Плеве заменил смертный приговор ссылкою в каторжные работы: Фрунзе — на шесть лет, Гусеву — на восемь лет.