Тросовый талреп - Сэм Льювеллин

Было и другое решение. Оно находилось на дне этой воронки, в тридцати футах от меня. Там есть все, что нужно: и подъемный кран, и большой металлический каркас передвижной дробилки. Славная нора.

Я распахнул заднюю дверцу. Цвет лица Фионы меня испугал. Ее дыхание было очень-очень слабым, а пульс — нитевидным. В «Скорой помощи» сказали бы, что лучше всего ее не трогать, не причинять лишнего беспокойства. Но в «Скорой помощи» не принимают во внимание людей с винтовками, которые могут появиться здесь и закончить то, что начали.

Первым делом я сдернул с себя рубашку, разодрал на полосы и плотно перевязал рану Фионы. Потом я отвинтил из-под ограждения дробилки решетку длиной в шесть футов и шириной в три. Я работал без передышки и взмок от пота. Мягко, будто несу что-то предельно хрупкое, я переложил Фиону на эту решетку. Она застонала, когда я привязывал ее к решетке веревкой от лебедки «лендровера»: одной веревкой под мышками, другой — вокруг талии, а третьей — вокруг ног.

— Держись, я везу тебя домой. — Я улыбался, надеясь, что не показываю ей страха, от которого у меня пересохло во рту и колени тряслись, как желе.

Я подтянул края решетки вверх, так, чтобы они сомкнулись над Фионой, и она оказалась внутри ячеистой трубы. Потом я снова вернулся к «лендроверу».

Из снаряжения. Лизбет для скалолазания я вытащил защитный шлем и три плотных мотка веревки. Хорошие, прочные веревки, я их размотал и измерил. Сто футов. В самый раз.

— Мы вытащим тебя отсюда, — пообещал я Фионе.

Она не ответила. Ее лицо было серым, под глазами проступили темные круги, сквозь кожу, казалось, светились косточки. Я приходил в отчаяние от того, как неумолимо движется время. Если Фиона вскоре не доберется хоть до какого-нибудь врача, она умрет.

Я надел шлем Лизбет на голову Фионы и потащил решетку по камням. Решетка была продраена и отполирована скальной породой, которую выбрасывала на нее дробилка — по сотне тонн в минуту, по восемь часов в день и по пять дней в неделю. Я нашел место на краю отверстия шахты и осторожно стал выравнивать решетку. Чей-то голос шептал мне: «Тысяча футов вниз. Может случиться все что угодно». Я проигнорировал это предостережение, обернул веревку вокруг передней оси «лендровера» и привязал одним концом к решетке, повыше головы Фионы, а другой коней намотал себе на правую руку и левой рукой стал подталкивать решетку, как салазки, в черную глубину.

Веревка туго натянулась. Решетка сползла и пошла вниз. Я видел, как бессильно качается голова Фионы. Она все еще без сознания. В лучшем случае без сознания. Я запретил себе думать о самом худшем и продолжал медленно и плавно пропускать веревку через ось «лендровера».

Веревки у меня в руке оставалось все меньше. Я страшно боялся, что решетка зависнет, не достигнув дна. Но это было только одно из дюжины беспокойств. И самым худшим из них было то, что в любую минуту на краю воронки могло вырасти нечто со стеклянным глазом и ртом, который плюется маленькими кусочками свинца. И если это случится и я упаду, то веревка выскользнет из моих пальцев и улетит прочь. И Фиона там, внизу, в шахте, рухнет свинцовым грузом на...

Тяжесть веревки исчезла. Я отпустил на всякий случай еще три фута. Лизбет говорила, что в этой норе триста метров глубины. А в Моей связке еще оставалось около шестидесяти футов.

Все правильно. Фиона на дне шахты, а не зацепилась веревкой за что-нибудь на стене. Я быстро завязал пару морских полуузлов на конце веревки, обмотанном вокруг оси «лендровера». Потом я пропустил веревку между своих ног и над левым плечом; как обучал меня Энди Купер в один уик-энд, когда мы проделали половину подъема по узкому ущелью Эвон. Это было на следующий день после того, как он приехал повидаться со мной по поводу развода с женой.

В ущелье Эвон это было просто. Правда, в ущелье было каких-то пятьдесят футов, а не тысяча. Но мой живот взмок, ноги выказывали сильную тягу к нервной дрожи, а по телу ползли мурашки. Вспомнив все это, я приказал себе заткнуться, напрягся и задом стал переползать через край отверстия.

Я раскачивался из стороны в сторону, терял точку опоры и ударялся о каменную стенку. Мои ноги заносило наверх, а голову вниз. Я висел над тысячью футов пустоты. Мое правое плечо вопило от боли, когда на него приходился весь мой вес. На какое-то мгновение я повис на одной руке. Потом мне удалось поднять к ней на подмогу и другую, и я висел уже на двух. Я удерживал в себе позывы к рвоте. Если ты не сможешь сделать это, то спускайся вниз понемножку. Вот возьми-ка свою бутылку. Энди плохо вел себя со своей женой, но на отвесной скале он был полезным человеком. Поэтому я и стал спускаться вниз по веревке, словно обезьяна, перебирая руками, и прополз так десять футов, и теперь оставалось всего-то девятьсот девяносто футов спуска.

Энди спускался вниз большими прыжками, словно обезьяна-гиббон. А я спускался вниз, как маленькая старая дама. Эта шахта была недавно прорублена, но в нее уже было сброшено достаточно камня, чтобы обтесать ее бока. В ней также было внизу много воды, и от этой воды образовывалась липкая слизь. Держи ноги прямо. И иди.

Диск дневного света наверху съежился до размера крышки мусорного бака, потом — до размера дна барабана, а потом — до обеденной тарелки. Веревка резала и плечо и бедро.

Там были выступы. И на этих выступах — горки битого камня. Я их заметил не сразу. А только после того, как в четырехстах футах от края воронки миновал узел, которым я соединил две веревки, задел ногой выступ и столкнул с него горку камней. Она ринулась в эту бездну, сталкивая по пути другие камни с других выступов. Господи, ведь там внизу Фиона, а даже маленький камушек, летящий с такой высоты, несет смертельную опасность.

Мысли о дне шахты заставили меня подумать и о том, где я сам-то болтаюсь на веревке. А мысли о моем местонахождении превратили мои ноги в желе. Мои ботинки скользили словно по морским водорослям, меня швыряло в стороны, стукая головой о стены, и у меня все сильнее звенело в ушах. Я висел как паук на своей нити. «Больше никакого скольжения по веревке, — подумал я. — Спускайся вниз, перебирая руками». Но я понимал, что если буду спускаться, перебирая руками, то все начнет происходить слишком быстро. Поэтому я висел там и вдыхал запах могильного камня, пока мое сердце не перестало колотиться в бешеном темпе и я смог расслышать свои мысли сквозь грохот собственного дыхания.

Я стал спускаться дальше.

Становилось все темнее, но, по мере того, как темнота сгущалась, я перебирал руками все легче и легче, потому что у меня появился кое-какой опыт. Когда я посмотрел вверх в следующий раз, входное отверстие было размером с блюдце. Дальше, дальше, вниз, вниз.

И вот шахта кончилась.

Еще минуту назад я довольно ловко отталкивался от каменных стен шахты. А в следующее мгновение я беспомощно раскачивался на веревке, потому что вместо камня мои ноги натыкались на пустое пространство. И хуже того — я соскальзывал вниз все быстрее и быстрее. Мои болтающиеся в пустоте ноги безуспешно пытались поймать веревку. Мои руки обжигало, как огнем. Но только они могли меня выручить, и поэтому я, превозмогая боль, сжимал ладонями веревку изо всех сил. И наконец вспомнил, что в самом низу Славной норы должно находиться огромное помещение высотой в пятьдесят футов. Это оно и есть. Вот почему я не могу дотянуться до каменных стен. В этом месте шахта расширяется. Как только я это сообразил, я перестал качаться как маятник.

Спустя пять секунд, а может быть, и месяц мои ноги наткнулись на дно. Я не тратил ни минуты времени на то, чтобы отдышаться. А путь мне указывала ослабевшая веревка. И там было что-то вроде легкого свечения, какое бывает в огромном холодном подвале с крохотным оконцем. Лицо Фионы казалось бледным пятном на фоне серого камня. Ее кожа была теплее камня, на котором она лежала, но лишь совсем немного.

Я окликнул ее по имени. Мой голос гулко отдался в этом соборном пространстве.

Никакого ответа.

Я приблизил свое лицо к ее. За четыре недели мы провели вместе целую жизнь, и мы находились только в самом начале. И это не могло закончиться сейчас.

Это и не закончилось. Она дышала. Но когда этот страх исчез, он освободил место другому страху, тому, который я отгонял от себя на всем пути спуска в шахту. Я вцепился в решетку, на которой лежала Фиона, и оттащил ее в сторону, в темноту, подальше от слабого мерцания входного отверстия.

И это произошло.

Страшный грохот прокатился под каменными сводами. Воздух наполнился пылью. И сразу же новый грохот.

Но мы теперь уже находились вне досягаемости для снайпера. Я не стал возвращаться, чтобы посмотреть наверх и увидеть крошечную темную точку на краю маленького отверстия, четко вырисовывающуюся на фоне неба. Голову того, кто произвел эти выстрелы и скатывал камни в бездну.

На это были две причины. Во-первых, мне не хотелось испытывать судьбу и получить пулю в глаз или камень. Во-вторых, даже если бы я и смог на таком расстоянии разобрать черты лица, я все равно бы не пошел смотреть, кто это.