Догони свое время - Аркадий Макаров

Как на грех, лампочка в подвале перегорела, и Шосину пришлось спускаться с довольно крутой лестницы на ощупь, постоянно шаря ногами очередную ступень, что его и подвело.

Грохот, затем крутой мат вперемежку со стонами говорили о том, что на этот раз Шосину не повезло.

Я, не то чтобы позлорадствовал, но в глубине души усмехнулся: надо же, оказывается, есть справедливость на белом свете! Но стоны и мат не прекращались, а кроме меня, в здании никого в такую рань не было, и я, на всякий случай перекрыв входную дверь, спустился в подвал, выяснить, что случилось с могутным и вездесущим Шосиным.

В подвале, отмахнув от лица прилипчивую паутину, в рыхлом неверном свете сторожевого фонарика увидел лежащего на боку в положении эмбриона своего недоброжелателя.

– Тебе плохо?

– Чего спрашиваешь? – простонал он. – Это тебе хорошо! Видишь, подвернул ногу на лестнице! – придержал он толстой пятернёй стопу, пытаясь встать, но снова взвыл и рухнул на пол – Перелом, бля!

У меня ещё со времён солдатской службы были кое-какие навыки по оказанию первой помощи при несчастных случаях, да и сегодняшние руководящие инструкции стрелка ВОХР обязывали знать и уметь: как остановить кровь, уложить жёсткие шины из подручных материалов на костные переломы, сделать массаж сердца, вдувать изо рта в рот жизнь в угасающий организм и ещё многое, с чем лучше никогда ни в каких закоулках не встречаться.

Быстро ощупав ногу, я понял, что никакого перелома нет. Скорее всего – вывих лодыжки или растяжение сухожилия.

Я не без труда перевернул Шосина на спину, обхватил двумя руками его ступню в пыльной кожаной сандалете, резко повернул вправо-влево, и, упёршись в мягкую податливую промежность пострадавшего, сильно поддёрнул на себя. В ноге что-то щёлкнуло, и Шосин, дико заорав, с выпученными глазами кинулся на меня с намерением если не придушить, так размозжить мою голову об стенку.

Я понял, что мои познания в оказании первой помощи пострадавшему пошли на пользу, и притворно испугавшись, со смехом отпрянул в сторону.

– Смеёсси, гад! Ты мне из яиц сметану сделал!

Но потом до него дошло, что он стоит на обеих ногах, и, вроде, никакого перелома нет.

– Где ж ты, мудила, так ловко кости собирать научился? Тебе бы только горбы выправлять, разбогател бы! – попытался он съязвить, но тут же, застонав, обхватил голову руками.

Я высветил фонариком на высоком скошенном лбу моего обидчика крупный кровоподтёк, и, судя по всему, долговременный, вроде красной звезды на будёновке.

– Тошнит, как с перепоя, – Шосин, тряхнув головой, покачнулся, хватаясь за металлическую трубу перил, – И черепушка раскалывается…

– Сотрясение мозга! Это я засвидетельствую в протоколе о несчастном случае на производстве! – утрируя официальный стиль новостных телепередач, отчеканил я.

– Точно?

– Честь имею! – на этот раз, убедившись, что с завхозом ничего серьёзного не случилось, я позволил себе подурачится.

Шосин, осилив пару ступеней, обвис, ухватившись обеими руками за перила:

– Голова кружится… Помоги!

Сунув в карман камуфляжной форменной куртки фонарь, я перекинул руки бывшего обидчика к себе на плечи, и, отдыхая на каждой ступени, потащил из подвала наверх.

Туго утрамбованный мясом, жиром и дурнотой Шосин был громоздок, тяжёл и неподъёмен, и мне через шаг казалось, что я волочу на себе огромный мешок с цементом.

Самые неприступные – две последние ступени. Пришлось выползать на четвереньках, одышливо подтягивая к себе этот самый мешок.

Я свалил Шосина на недавно оставленный мной диван, и, отмахивая от лица паутину, на всякий случай стал шарить в служебной аптечке, где лежала всякая всячина. К своему удивлению, эластичный бинт которого я не надеялся найти, оказался на месте.

– Ну-ка, давай ногу!

Запеленав постанывающему завхозу травмированный сустав ноги тугим эластичным бинтом, я уселся на привычный вертящийся стул, который в служебных бумагах называется постом охраны.

– Ты, эта, – не называя меня по имени, обратился ко мне недавний противник, – на улице дождь шумит, или как?

А за стеклянной дверью в птичьей щебетне выгуливается солнечный день. По своим делам промелькивает народ, одетый по-летнему. Там, посреди лугового раздолья городского газона, одиноко стоит плакучая берёзка, и мне представляется, как зелень раскидистого дерева сама бьётся прямо из-под земли буйным фонтаном, заливая молодой луговой травкой убранный после зимней захламлённости сквер. Весна, ничего не скажешь…

Я загляделся и не сразу уловил смысл вопроса.

– Брат, – прошелестел Шосин с дивана, – в башке гудит… В ушах шум какой-то, вроде дождь по крыше колотит…

– Какой дождь! Это у тебя от удара в мозгах трактор завёлся, а заглушить некому. Тракторист за вином пошёл, – вспомнив прошлые обиды, съязвил я.

– Всё смехуёчки тебе! Сходи, возьми мальчика! – протягивает мне деньги, – А то помру вот…

Про Шосина я предполагал всяко, но такое?!

– Э, да ты, кажется, «петух»! – решил я похвалиться познаниями уголовного жаргона, – Не ожидал! С пидорами не знаком. Мальчика сам ищи, когда в норму войдёшь! Ты как, в активе, или в пассиве?

– Дал бы я тебе, да повернуться не могу!

– Староват ты, дядя, а всё в девочку играешь! – разозлился я, почувствовав непереносимую брезгливость к бесформенной массе, тяжело дышащей на диване.

С дивана донеслись глухие лающие звуки, такие звуки могла бы издавать дворняга, засунутая мордой в валенок.

– Я точно знал, что ты дурак, но не до такой же степени! – колыхался всем телом едва отдышавшийся от смеха Шосин. Он, придерживая голову руками, снова рухнул на диван, едва только попробовал привести себя в вертикальное положение. – Голова разламывается! Принеси чекушку, ну, «мальчика», кровоизлияние рассосать надо! Сам говоришь, что у меня гематома в мозгу, трактор тот, который без тракториста. А заглушить надо. Ну, чего тянешь, иди!

– Как же я пост покину? По инструкции не положено! Знаешь, небось!

– Что с положенными делать, сам знаю! Сорок лет как женат! Не томи, брат, принеси четвертинку, век помнить буду!

Что поделаешь? Ларёк с круглосуточным дежурством под боком. И я, чувствуя, что на этот раз оплошал перед завхозом, пошёл за водкой.

… О том, что Шосин меня не забыл, я на другое моё дежурство убедился сам. С высоких, под самый потолок, люстр, свешивались жёлтые спиральные стружки с чёрными точками влипших в ядовитую росу мух.

«Да, добрые дела не проходят даром – с усмешкой подумал я. – Может, этому муходаву стоило бы ещё и язык прикусить, чтобы не хамил внаглую…».

Но не успел я как следует оценить о себе заботу завхоза, как тут же увидел его. Шосин по-пингвиньи переваливаясь сбоку на бок, поднимался по ступенькам в Дом.

На этот раз мой недавний недруг пришёл свежий, как огурчик. От бывшей хромоты и следа не осталось.

– Здорово! Опять дежуришь? – вместо картонного пропуска Шосин подал мне ладонь. – Ну, давай, дежурь! – и пошёл к себе в комнату трезвым размеренным шагом.

5

В этот день в «Большом Доме», так сотрудники телекомпании называли свою контору, намечалась грандиозная выпивка. Журналисты, в основном молодые здоровые ребята, не обременённые ханжеской моралью, да и вообще, на мой взгляд, не обременённые ничем, раскручивались с самого начала рабочего дня.

Особых новостей в городе не ожидалось, и главный редактор, распределив на короткой планёрке самые необходимые маршруты съёмок, уронил на мой стол ключи от кабинета, бросил что-то наподобие «Меня нет!» – и укатил в своей сверкающей иномарке – а чёрт его знает, куда!

И тогда в Доме началось брожение.

В маленькой гримёрке теперь толпятся журналистки, ожидая очереди у тупейных дел мастера. Арендованный в ближайшей парикмахерской визажист, который в обычное время наводит лоск на ведущих программу, сегодня обслуживает всех подряд.

Операторы, мужики не слабые, с приговорочкой – «Время пить «ХЕРШИ»! и «Не дай себе засохнуть!» – делали «разминку»; хрустели солёными сухариками, макая крепкие губы в жёлтую пивную пену. Из пиццерии, чьи окна по ночам светились в обрамлении проблесковой мишуры, мешая мне мирно дремать на усадистом диване, пришёл посыльный с плоскими коробками. Я попридержал его на входе.

– Э, мужик, ты что, правда, охренел что ли? Я заказ выполняю. Где у вас тут… – посыльный порылся в памяти, – как её?.. Эта… – и он назвал труднопроизносимую фамилию сегодняшней именинницы, которая получила в Москве журналистскую премию за лучшее освещение провинциальной жизни на голубом экране.

Премия была небольшая, но значимая, по поводу чего и собирался сегодняшний праздник, конечно, за счёт удачливой сотрудницы, победившей в конкурсе. Целую неделю не сходила счастливая и улыбчивая дива с домашних экранов. Как же тут мелочиться на водку?..

Вот и она, припорхнувшая, укоризненно глядя на меня, попросила помочь ей отнести коробки в студию, обширную, как гараж и гулкую, как осенняя берёзовая роща. Оттуда и велась та передача на всю страну о бесчинствах на рынке в «День десантника» пьяных мордоворотов, мешающих «южанам» (так было и сказано в передаче, спрятав за этим словом людей определённой национальности) вести свой небольшой бизнес на русских просторах. «… Не состоялись они в рыночной экономике, вояки чумазые! Им только сопли кулаками, в которых больше червонца никогда не водилось, размазывать, да смотреть, как другие, более деятельные, деньги делают! Они, десантники ряженые, от зависти тараном прут на гостей, которые в новых условиях чувствуют себя, как рыба в воде» – вот цитата из её передачи. Конкурс был организован министерством культуры под девизом: «Русский фашизм хуже немецкого»…