Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ) - Сафонова Евгения

Глядя, как старательно он разыгрывает недовольство её персоной, Ева невольно рассмеялась.

— Так тебе понравилось?

Некромант аккуратно отставил пустую кружку на стол.

— Хорошая сказка. — Похвала вышла сдержанной, но — Ева поняла по голосу — вполне искренней. — Айрес тоже не мешало бы её посмотреть. — Выпрямившись, Герберт уставился куда-то в угол комнаты. — Хотя не думаю, что даже такая хорошая сказка заставила бы её передумать. И не развязывать войну.

Думая над тем, чем лучше поддержать разговор, Ева наблюдала, как его застывший было взгляд оживает, скользя по знакомым предметам. Вновь замирает, дойдя до футляра с Дерозе.

— Знаешь… в нашем мире ведь тоже есть музыка, — изрёк Герберт. — И места, где ей обучают. Академия Музыкальных Чар, к примеру.

Закрыв планшет на манер ноутбука, Ева заинтересованно села рядом с ним:

— Академия Музыкальных Чар?..

— Королевская Академия Музыкальных Чар и Боевых Искусств. Там учат людей с таким даром, как у тебя. Это в столице Лигитрина, и там же есть и обычная консерватория… для простых музыкантов. — Его тон был почти небрежным, будто он сообщал что-то совершенно неважное. — Туда в своё время поступил мой дядя. Думаю, ты тоже могла бы там учиться. Если бы захотела.

Куда же в волшебном мире без магической академии… Правда, этот жанр Ева как раз не особо жаловала. Может, потому что в её родном колледже директор был очень милым, но пожилым мужчиной лет эдак за шестьдесят, так что Еве никогда и в голову не пришло бы делать объектом своих романтических грёз брутального ректора. Но в музыкальном обрамлении идея академии звучала довольно интересно. Даже привлекательно.

По крайней мере, побывать в этой Академии Ева определённо не отказалась бы.

— Твой дядя? — вдруг осознала она. — Кейлус?

— Да. Он сочиняет музыку. На досуге.

Информация была неожиданной. Впрочем, на отношение Евы к дражайшему лиэру Кейлусу она никак не повлияла. Гитлер в своё время тоже писал акварели — довольно посредственные.

— И он учился в консерватории? Не в магической академии?

— Он некромант и лишён стихийного Дара. В Академию путь ему был закрыт. Да он и не особо стремился.

— Так он тоже некромант?

— Слабенький. Очень. И способностями своими почти не пользуется.

Ева вспомнила мальчишку, которого несколько дней поймала в саду. Поймала, чтобы отпустить.

Нервно сцепила ладони.

— Но, Герберт… если Кейлус учился там, рядом с музыкальной Академией… вдруг он знает о том гипнозе, которым пользуюсь я?

Судя по тому, как посмотрел на неё Герберт, он прекрасно понял, к чему она ведёт. И мысль не была для него в новинку.

Это немного успокаивало.

— Даже если он поймёт, что на мальчишку наложили блок, он не станет рисковать его жизнью, пытаясь его взломать, — интонацию окрасило терпение, и на сей раз — не обидное: это было не терпение, замешанное на раздражении от чужой глупости, а терпение, с каким утешают испуганных детей. — Если всё-таки рискнёт, скорее всего, мы узнаем о скоропостижной кончине его секретаря. Не факт, что даже тогда он что-то выяснит, но мы будем начеку. — Некромант вновь отвернулся, уставившись не то в угол, не то на футляр. — Впрочем, мы и так начеку.

Ева кивнула. Как ни странно, действительно вполне успокоенная; в конце концов, в ментальных блоках и мотивах своего дядюшки Герберт точно разбирался получше неё.

— Сыграешь как-нибудь мне?

Вопрос прозвучал так тихо, что Ева с трудом его расслышала. И, даже расслышав, не сразу решилась поверить в то, что расслышала. А особенно в то, как это было произнесено.

Чтобы Гербеуэрт тир Рейоль кого-то просил…

— Мне понравилось… то, что играла твоя сестра. То, что играла ты. — Герберт смотрел в сторону так старательно, будто за его спиной она снова разоблачалась для очередной процедуры в ванной. — Как играла.

Ева видела его руки, лежавшие на коленях. Напрягшиеся так, что пястные кости прочертили тыльную сторону ладони тремя чёткими выступающими линиями, сходившимися и пропадавшими ближе к запястью.

И сама не понимала, почему его слова — несравнимые в своей простоте с иными цветастыми комплиментами и хвалебными одами, что она выслушивала за свою музыкальную жизнь — заставили её так смутиться.

— Сыграю. Обязательно. — Опомнившись, что она и сама сжимает одну ладонь другой почти до синяков, Ева заставила себя ослабить пальцы. — А ты… посмотришь со мной завтра ещё что-нибудь? Только если тебе понравилось, конечно.

— Да. Конечно. — Герберт сидел вполоборота, но ей всё равно видно было, как он облизнул и сжал губы. — Ева…

— Да?

Он всё-таки повернулся. И посмотрел так, что ей стало не по себе. Нет, не страшно — просто очень захотелось в свою очередь отвести глаза.

Потому что Еве не нравилось то, что она почувствовала под этим взглядом.

— Я… знаю, что со мной нелегко. — Он заговорил так мягко, так деликатно, будто касаясь дыханием огонька умирающей свечи, что ей почему-то вдруг захотелось плакать. — Я делал и говорил тебе то, что не должен был говорить и делать. Я несносен порой, я не умею вести себя, как обычный…нормальный… человек. Я так долго был один, что забыл, что такое дружба, близость… всё остальное. Но я попытаюсь вспомнить. Если ты правда этого хочешь.

Она долго думала, что на это ответить. Это была опасная территория, на которую она, откровенно говоря, не собиралась заходить. Делать и говорить о том, что делаешь — совершенно разные вещи.

В данном случае первое было проще второго.

— Я просто не хочу, чтобы всё сводилось исключительно к общему делу. У нас, — наконец сказала она. — И я давно тебя простила. За всё. Если честно, на тебя вообще трудно обижаться… если узнать получше.

Он склонил голову. Всматриваясь в её глаза так, словно на дне зрачков надеялся различить тот ответ, которого — Ева вдруг поняла — не знала даже она сама.

Ответ, чего же она всё-таки от него хочет.

— Спасибо, — в свою очередь сказал он. — За всё.

Они смотрели друг на друга. Впервые — без улыбки, без ёрничанья, без попытки переглядеть, что-то доказать, в чём-то убедить. Смотрели, пока Герберт вновь не отвернулся.

На сей раз — чтобы встать.

— Тебе нужно принять ванну, — почти устало произнёс он, медленно выпрямляясь, опершись на столбик кровати: видимо, успел слегка отсидеть ноги. — Я отдам распоряжения. Приходи… чуть позже.

Когда он вышел, Ева зачем-то взяла в руки пустую кружку. Повертела в пальцах, глядя, как на дне весело перекатываются капли голубого напитка.

Что ж, операция проведена успешно. Возможно, даже слишком. Впрочем, с чего она так смутилась? Герберт не сделал и не сказал ничего, что выходило бы за рамки крепнущей симпатии. Исключительно дружеской, разумеется. Как и она.

И, наверное, Еве лишь послышалось за звуком затворяющейся двери, сопроводившей его уход, судорожное бормочущее «боги, что я творю».

Когда Тим открыл глаза, первым, что он увидел, был Кейлус, дремавший в кресле подле постели.

Впрочем, когда юноша привстал на локте, тот немедленно приподнял тяжёлые, пушившиеся длинными ресницами веки.

— Лежи, — велел Кейлус с интонацией, заставившей Тима немедленно подчиниться. Потёр костяшками пальцев глаза, затем, уже кончиками — виски. — Как же ты меня напугал.

Тим мутным взглядом оглядел собственным спальню, пытаясь вспомнить, как сюда попал и что этому предшествовало.

— Что… произошло?

— Ты ничего не помнишь? — морщась (за время сна тело успело затечь), Кейлус сел поудобнее. — Ты выходил из гостиной. Потом схватился за голову и упал. У тебя было… что-то вроде припадка. — В его глазах Тим видел воспоминания, всколыхнувшиеся в памяти на этих словах, и эти воспоминания явно были не самыми приятными. — В конце концов ты затих и просто уснул. Пролежал почти сутки. Целитель сказал, физически ты здоров. Никаких следов яда, болезни или проклятий. — Мужчина подался вперёд, пристально вглядываясь в его бледное лицо. — Что случилось?