Тайна предсказания - Ванденберг Филипп

Марта и Леберехт растерялись, увидев на этой строительной площадке огромное количество людей. Здесь были сотни рабочих в пропыленных лохмотьях, нарядно одетые пилигримы с флагами, профессиональные нищие в рубищах и облаченные в красное вельможи, ремесленники и гордые профессора, богомольцы и художники. Они изумленно наблюдали за нескончаемыми передвижениями, сопровождаемыми шумом стройки и возгласами на всех языках.

Они не обговаривали это заранее, но Леберехт вдруг схватил Марту за руку и потянул к строительному бараку, находившемуся слева от священного трибунала, чтобы навести справки о Карвакки.

Посыльный с короткими волосами и связкой бумажных свитков под мышкой вышел из дверей, и Леберехт описал ему Большеголового так подробно, насколько позволяло его знание итальянского.

— Можете не описывать Карвакки, — рассмеялся посыльный, — его здесь каждый знает. Он — любимчик мастера. Тот прозвал его в шутку "протестантом", оттого, наверное, что он много лет работал по ту сторону Альп, в Германии. Хотя он и говорит на их языке, ему никто не верит. Ну какой каменотес добровольно отправится в страну, где и сейчас еще царит французский стиль?!

— Но это так! — возбужденно воскликнул Леберехт. — Я был его учеником.

Посыльный наморщил лоб.

— Значит, вы — немцы? И вы все еще почитаете стрельчатые арки?

Леберехт понял намек на немецкую архитектуру и, тоже рассмеявшись, попросил:

— Отведите меня к нему, прошу вас!

Юноша дал приезжим знак следовать за ним и направился к Кампо-Санто. Леберехт и Марта с трудом поспевали за посыльным, в то время как он быстро пересек несколько заграждений, выбрал ход через ворота в неф церкви и несколькими запутанными лестницами поднялся на плоскую кровлю собора. Там царило оживление, как на рыночной площади.

Их взгляды скользнули к замку Ангела и Тибру, который лениво, словно рептилия, змеился через весь город. Среди путаницы домов, дворцов, церквей и руин возвышался античный пантеон, словно купол, под которым была погребена тайна. И лишь несколько улиц шли прямо, сближаясь, пересекаюсь и снова расходясь. Большинство же составляли запутанный узор бессистемно застроенного ландшафта, который походил на сетку трещин на старой картине.

Леберехт с Мартой впитывали вид Молоха у своих ног и вздрогнули, когда за их спинами раздался низкий голос:

— Я знал, я всегда знал это! Нет, какая радость!

Они обернулись. Перед ними стоял Карвакки. Леберехт сперва не мог вымолвить ни слова — таким неожиданным было появление мастера. Марта отступила на шаг, но Карвакки подошел к обоим, молча обнял Леберехта и приветствовал Марту с отменной учтивостью, как старую знакомую.

— Я всегда знал, — повторил Карвакки сквозь слезы, — что однажды мой мальчик будет стоять передо мной. Я знал, что ты приедешь, я знал это!

Леберехт, который тоже боролся со слезами, высвободился из объятий и, кивнув в сторону Марты, сказал:

— Это Марта. Она…

— Я знаю! — ответил Карвакки с дружелюбным смехом. — Можешь ничего не объяснять.

— Мы любим друг друга! — прервала разговор Марта, ожидавшая от Карвакки удивленного возгласа или по меньшей мере изумленного взгляда. Выдержав паузу, она добавила: — Я — Марта Шлюссель, если это имя вам о чем-нибудь говорит.

— Я же сказал, мне не надо ничего объяснять!

— Ты знал это? — недоверчиво спросил Леберехт и ошеломленно посмотрел на Марту.

— Ну конечно, у меня ведь есть глаза! Возможно, я посредственный каменотес, но в женщинах кое-что понимаю, поверь мне!

Карвакки рассмеялся заразительно и озорно, чего Леберехт никогда не ждал от своего мастера.

— Я только однажды видел вас вместе, — продолжил мастер, — это было после воскресной мессы. Вы думали, что за вами никто не наблюдает, но Карвакки сидел высоко, в северо-восточной башне собора. Кто сидит на башне, тот знает больше остальных!

Тут уж пришлось рассмеяться и Марте с Леберехтом, и молодой человек обнял Марту за плечи. Их прошлое, о котором они так неожиданно вспомнили благодаря Карвакки, показалось далеким, хотя минуло всего шесть недель с того времени, как они покинули свой родной город. Перед ними лежал Рим и их общее будущее.

Посыльный, наблюдавший дружеское приветствие, стоял в непосредственной близости и не понимал ни слова из их разговора. Помедлив, он протянул Карвакки свитки бумаги и спросил, чем еще может быть полезен.

Тот пробурчал, что есть нечто более важное, чем планы, взял свитки и прогнал его. Потом Леберехту и Марте пришлось рассказать, почему они бежали из Германии, как добрались сюда и где нашли приют. Услышав об обмене реликвиями и том благочестивом переодевании, которое сделало возможным их побег, Карвакки затрясся от смеха, да так, что чертежи упали на пол. Он никак не мог успокоиться и кричал:

— Пожалуй, это первый раз, когда реликвия помогла грешнику, не так ли? В остальном же я придерживаюсь старой поговорки: "Помоги себе сам, и Бог поможет тебе".

Мастера и подмастерья, в которых здесь не было недостатка, проходя мимо, приветствовали Карвакки, причем так, как будто просили его благосклонности. Леберехт хотел было осведомиться, какую должность занимает его бывший мастер на строительстве, но затем передумал, сказав себе, что рано или поздно он узнает об этом, и потому справился о причинах, заставивших Карвакки покинуть Флоренцию, город, о котором тот мечтал, как о тайной возлюбленной, и отправиться в Рим.

— Знаешь ли, — ответил мастер, — искусство во Флоренции пережило свой зенит. Было время, когда на берегах Арно можно было видеть величайших творцов: художников, скульпторов, поэтов, ученых и философов. Теперь это время прошло. — Карвакки сделал широкое движение рукой от Пинция до Целия. — Ныне все, что имеет имя, стремится сюда. Поверь, Рим — город будущего. — Он огляделся, не слышит ли кто. — Конечно, если его не погубит папство.

Среди ремесленников, архитекторов и художников, выполнявших свою работу на плоской кровле собора Святого Петра, бросался в глаза один старик: маленький, опиравшийся на палку, с редкими волосами и темной бородой. Он стоял, облокотившись на небольшой южный купол, который вырастал на поверхности как самостоятельная постройка; можно было почти забыть о том, что находишься на большой высоте. Время от времени старик подносил ладонь к глазам и смотрел ввысь, туда, где поднималась в небо гигантская ротонда со своими двойными колоннами и высокими окнами. Потом он сменил место, перешел на противоположную сторону и продолжил свои наблюдения. Те, кто видел старика, осторожно обходили его, чтобы не столкнуться. Вдруг он куда-то пропал.

Карвакки, заметив любопытный взгляд Леберехта и исчезновение старика, отреагировал снисходительной усмешкой.

— Склочный старикашка, — пояснил он. — Люди стараются избегать встречи с ним, ведь он придирается ко всем и каждому. Видите ли, для него все слишком долго. Теперь он боится — и не без основания, — что не доживет до того дня, когда будет возведен купол над гробницей Петра. Поэтому он изготовил деревянную модель с точнейшими пропорциями. Он часами сидит перед ней в строительном бараке и не сводит с нее сияющего взгляда…

Леберехт застыл как громом пораженный. С открытым ртом, словно удивленный ребенок, он смотрел в направлении, в котором скрылся старик, и бормотал:

— Скажите, это ведь был не…

— Конечно, Микеланджело. Только такой гений, как он, может позволить себе подобные капризы! Он уже сотни раз угрожал, что ноги его больше не будет на стройке, но каждый раз возвращался обратно. Микеланджело лучше всех знает, что это сооружение — величайшее из всего, что создано человечеством. Несомненно, этот собор принесет его имени вечную славу.

Внимательно, почти благоговейно Леберехт слушал Карвакки. Потом сказал, обратившись к Марте:

— Ты видела старца? Это Микеланджело. Микеланджело Буонарроти! Не могу поверить в это!

— На этой стройке ты встретишь еще многих знаменитых людей, — бесстрастно заметил Карвакки и добавил: — Конечно, если ты готов здесь работать.