Любовницы Пикассо - Джин Макин

Другой друг служил пилотом, и его самолет был подбит над Мидуэем. Сьюзен, которая собралась защищать диссертацию по фрескам итальянского Ренессанса, вступила в Красный Крест и погибла под Анцио в Италии. Я думала о Джеке и его искалеченной ноге – причине странной походки. Расскажет ли он мне когда-нибудь подробности того дня, той атаки?

– Я вижу в вас силу, – сказала мадам, вдавив в траву окурок сигареты. Кот воспринял это как намек на окончание его трапезы и удалился с гордо поднятым хвостом: серая тень, растворившаяся в еще более глубокой тени. – Думаю, сегодня звезды были расположены неправильно. Вы должны поехать туда и попробовать еще раз.

Но на следующее утро я проснулась под мелодичный перезвон церковных колоколов. Воскресенье… Керамическая мастерская и большинство магазинов в городе будут закрыты. Нет смысла отправляться туда! Мое облегчение противоречило обещанию мадам Розы. Мое мужество так и не проснулось. Я провела воскресенье, гуляя по океанскому променаду, сидя в кафе, занося мысли в записную книжку, наслаждаясь запахами, видами и структурами Антиба.

Где-то там, рядом с пляжем, находилась розовая гостиница мсье Селла. Я сторонилась ее, откладывая ее посещение на более позднее время, когда наступит нужный момент. Я пойму, когда он наступит.

Хотя я получала удовольствие от прогулок и тратила деньги только на кофе в придорожных кафе, когда уставала, оставалось лишь гадать, что происходило в Нью-Йорке и в отеле Бреннана. Я беспокоилась, что Джек мог быть небрежен при работе с электропроводкой или, хуже того, вернется к прежним отношениям с женой. «Подожди меня! – мысленно обратилась я к нему. – Я скоро приеду».

В понедельник я вернулась в Вилларус, пройдя пешком пять миль по пыльной дороге в холщовых сандалиях, купленных в Антибе. Сандалии обошлись дешевле, чем поездка туда и обратно на автобусе, а веревочные подметки облегчали ходьбу. Медленный ритм движения и тишина вместо шума в переполненном автобусе подарили мне состояние, близкое к трансу. «Тебе нечего терять, но ты можешь многое приобрести, – подумала я. – Ты можешь это сделать».

В середине утра, когда я вышла на городскую площадь, там было много спешивших людей в заляпанных фартуках – скульпторов и ремесленников, чьи руки побелели от работы с глиной и глазурью. Горшечные лавки в городе были открыты и делали хорошую выручку на продаже тарелок и кухонных сосудов, которыми этот город славился с древнеримских времен, когда горшки из Валлариса использовали по всему Средиземноморью.

Эта посуда вышла из моды с появлением более долговечных металлических горшков и фляжек в начале двадцатого века. Но заброшенные фабрики открылись снова во время немецкой оккупации из-за нехватки металла. Теперь старые керамические мастерские были переоткрыты новым поколением горшечников и скульпторов, которые, следуя примеру Пикассо, приезжали сюда со всей Франции.

Значительная часть работ, выставленных в городских лавках, была примером дурного вкуса и поспешной работы без художественных изысков; они были сделаны благодаря новым электрическим печам для обжига и использованию дешевой белой глины, покупаемой на замену местной красной, которая использовалась столетиями. Магазинные витрины были заполнены сувенирами, неуклюжими поделками, которые кричали: «Я был во Франции!» Многие вещи были дешевой имитацией работ Пикассо. Но худшими из всех были фигурки женщин, которые, по словам одного лавочника, изображали Франсуазу Жило – женщину Пикассо. Ту самую, которая оставила его, после чего он замкнулся, ожесточившись. Я поставила нелепую фигурку обратно на полку и перешла к следующей витрине.

В лавке, ближайшей к церкви – напротив статуи мужчины с овцой, – была витрина с работами Пикассо: амфора с изображением козы, тарелки с ободком из кентавров, еще одна амфора с морскими ежами и угрями, большое блюдо, расписанное оливковыми ветвями… Небольшая женская статуэтка напоминала древнекитайские аналоги.

Все они выглядели современными и в то же время почти доисторическими. Пикассо отменил время – он создавал вневременные произведения. Я вошла внутрь и расспросила продавцов, но, разумеется, не могла позволить себе такую покупку. И в любом случае я бы не рискнула положить одну из этих драгоценных вещей в багаж и увезти с собой в Нью-Йорк.

– Он требует, чтобы ими пользовались, а не просто смотрели на них, – сказала женщина за прилавком. – Они для стола, а не для стены.

Звякнул дверной колокольчик, и вошел новый посетитель, поэтому она оставила меня стоять и восхищаться. Моя мать влюбилась бы в эти вещи и захотела бы перевести переплетение оливковых ветвей в текстильный узор для одного из ее шарфов.

После ланча в кафе «Танцующая коза» я решила отправиться в студию Пикассо. «Просто иди туда и посмотри, что будет», – сказала я себе. Женщина из лавки сказала, что Пикассо работал там ежедневно. Его работники создавали заготовки, а потом он придавал им новые формы и раскрашивал, превращал обычную посуду в произведения искусства.

Следуя ее указаниям, я поднялась по каменистому склону холма к низкому зданию с большими окнами промышленного вида на рю де Фурна. Раньше здесь была парфюмерная фабрика, но Пикассо превратил ее в мастерскую. Это была тихая часть города с редкими прохожими и без туристов. Мое присутствие было заметным, как будто я остановилась для того, чтобы пересчитать кирпичи в стенах.

Вокруг было тихо. Я слышала только стрекот цикад – этих шумных насекомых, которые, по словам Сары, будили людей от послеполуденного сна. Когда я постучала в тяжелую деревянную дверь, цикады на секунду замолчали, словно я вмешалась в их разговор. Никто не вышел, и я постучала еще дважды.

На другой стороны улицы находилось старое индустриальное здание – бывшее горшечное производство, превращенное в фабрику по производству стульев с образцами странных вещей из гнутого металла и веревок, выставленными снаружи, – полагаю, для привлечения клиентов. Стулья больше напоминали абстрактные скульптуры и были очень неудобными. Из здания, чтобы полить герань в горшке, вышла молодая женщина. Когда она увидела меня сидящей на камне у обочины, то спросила, не заблудилась ли я и не хочу ли выпить воды.

Я приняла ее предложение. Мы сели рядом, балансируя на неудобных стульях, и я сказала ей, что пришла поговорить с Пикассо. Она не спросила зачем, лишь надула губы и пожала плечами, что могло указывать на любую из сотни разных эмоций.

– Вы не похожи на курьера, – сказала она. – Или на покупательницу. Но это не мое дело, верно? Теперь до него не так просто добраться… Он очень сердит. Еще воды? Можете посидеть и подождать, если хотите.

И я стала ждать там, опасно балансируя между сталью и веревочным плетением. Солнце палило. Пение цикад держало в тонусе. Примерно через час из студии Пикассо