Дело №306 (Сборник) - Матвей Ройзман

Конечно, я знал, что Люба приходила двадцать девятого декабря в мастерскую и ушла вместе с Андреем Яковлевичем после шести вечера. Раньше я не придавал этому значения, потому что был уверен, что портфель исчез тридцатого декабря. Но теперь, заподозрив, что его взяла Люба, я задал себе вопрос: а что же после этого случилось с декой и табличками? Как портфель снова оказался в мастерской? Ведь перед тем, как опечатать дверь мастерской, комендант и его сотрудники составили подробную опись, куда внесли висящие в платяном шкафу пересчитанные синие халаты и фартуки. Конечно, они обнаружили бы красный портфель.

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ МОЕЙ ДОГАДКИ

Четыре дня заняли у меня разговоры со всеми учениками. После этого я решил проведать скрипичного мастера. Андрей Яковлевич уже дней десять жил в подмосковном санатории и находился под наблюдением доктора Галкина. Лев Натанович сказал, что удобнее всего навестить старика в субботу, когда он, доктор, тоже приедет туда.

В четвертом часу дня я входил в ворота санатория «Красный маяк». Прямая дорожка вела к центральному корпусу. Вокруг простирались уходящие в глубину неба ели, на раскинутых ярко-зеленых ветвях лежал снег, отливая голубоватым светом. А там, в глубине парка, точно на флейтах, играли прилетевшие к нам, как их называют, северные попугаи — общительные огненные щуры.

К моему удивлению, навстречу мне шел Савватеев и улыбался.

— Приветствую вас! — сказал он. — По воинственной походке чувствую, вы приехали сюда, чтоб пронзить кого-нибудь вашим острым пером!

— Хочу навестить Андрея Яковлевича, и только…

— Я уже с ним говорил.

— Ну что он?

— Уверяет, что, лишь только увидал нижнюю деку «Родины» и таблички, сразу все болезни как рукой сняло. И посвежел, хоть на выставку! Можете гордиться — ваша заслуга!

— А не ваша ли? Вы же категорически утверждали, что красный портфель вернут, — пустил я пробный шар. — Ваше предсказание сбылось.

— Я рассуждал так на основании фактов, известных только мне одному.

— Но теперь, надеюсь, вы можете эти факты раскрыть?

— К сожалению, еще не наступило время.

— А вы не можете предсказать, когда оно наступит?

— В тот момент, когда Андрей Яковлевич с сыном начнут работать над завершением «Родины».

— Почему обязательно с сыном?

— Потому что один старик с такой скрипкой, какую задумал, не справится. Физических сил не хватит!

Вот и попробуй разобраться в том, что он сказал! Хотя, чем черт не шутит? Первое предсказание Савватеева исполнилось. Отчего не сможет сбыться второе? А еще говорят, что пророки давно перевелись!

Андрей Яковлевич вошел в гостиную, куда привел меня доктор Галкин. Он напевал мелодию «Жаворонка» и поправлял отлично повязанный, подобранный под цвет пиджака галстук. Я сказал, что он выглядит щеголем, женихом. Довольный шуткой, он засмеялся, уселся, поправив складку брюк, и попросил меня, как доброго знакомого, написать письмо Михайле и Любаше. Надо покрепче пробрать их за то, что они не прислали ему весточку. Потом попросил проверить, выданы ли клиентам все отремонтированные инструменты, наведаться к нему на квартиру — посмотреть, как там бабка с Вовкой управляется.

Я, конечно, обещал все это выполнить. Скрипичный мастер пожевал губами, помолчал и вдруг спросил:

— Все-таки как же это вышло, уважаемый? Сперва мы в несгораемом шкафу портфель проморгали, а потом вы его нашли в платяном? Просто фокус! Как в цирке у Кио…

Это было превосходное начало для разговора.

— Бывают загадочные кражи, — сказал я после небольшой паузы.

И рассказал, что в Каире есть музей, где хранятся редкие, сработанные тысячи веков назад предметы быта, орудия труда, произведения искусства и мумии фараонов. Несмотря на круглосуточную стражу, на массивные запоры, из витрины был похищен золотой посох фараона Тутанхамона миллионной стоимости. Никаких следов взлома не было найдено, и в конце концов дело о краже в музее сдали в архив. Спустя немного времени один из служителей музея пошел в подсобное помещение…

— Прямо, как у меня в мастерской! — прошептал мастер.

И по его настороженному взгляду я понял, с какой жадностью он ловит каждое слово.

— …и обнаружил там ящик, — продолжал я. — Когда он открыл его, то нашел в нем связку ключей. Они подходили буквально ко всем хранилищам музея. Выяснилось, что в музее, как положено в учреждениях всего мира, имелись вторые экземпляры ключей на всякий случай. Но директор забросил их в этот ящик и забыл. Стало ясно, как связка попала в руки грабителей и почему после грабежа не осталось никаких следов. Проще простого! А лучшие сыщики мира ломали головы над этой «тайной»…

— Что же это за дурной директор! — воскликнул мастер.

— Ротозей! — поддержал я старика.

— Я так скажу, — продолжал старик, — если ты настоящий директор, то золотой посох с утра клади в витрину, а на ночь запирай в несгораемый шкаф.

— Ну, весь музей в шкаф не запрячешь… Кроме того, разве нельзя открыть шкаф? — спросил я.

— Для этого нужно его взломать! — отозвался Андрей Яковлевич.

— Можно открыть несгораемый шкаф и без взлома, — сказал я. — Ведь к нему тоже ключи имеются…

Я рассказал, что в Турции во время второй мировой войны к резиденту гитлеровской разведки явился человек и заявил, что может доставлять по мере их поступления все секретные документы из английского посольства. Действительно, гитлеровцы в течение года с лишним получали фотографии самых секретных бумаг. Что же выяснилось? Этот человек служил камердинером у английского посла, по ночам брал у своего хозяина связку ключей, открывал несгораемый шкаф и фотографировал все документы, которые там находились.

— Где же держал английский посол ключи? — поинтересовался Андрей Яковлевич.

— У себя в кабинете в ящике стола или на этажерке. Но ведь ночью он спал.

— Это похоже на меня! — вдруг проговорил мастер, прижав руки к груди. — Связка ключей то на столе, то в ящике, а то и вовсе в замке несгораемого шкафа. Я же после сердечного приступа лежу и дремлю.

Теперь мысли Золотницкого заработали в нужном мне направлении.

— Я был у вас тридцатого декабря около шести часов вечера. Вспомните, пожалуйста, в этот день вы открывали несгораемый шкаф?

— Нет! Целый день в мастерской была суматоха, принимали мелкий инвентарь. Потом приходили клиенты получать свои инструменты… — И он стал называть их фамилии, вспомнил, какие именно инструменты получали, даже назвал полученные в тот день суммы денег. — А открыл я несгораемый шкаф, — продолжал он, — когда вы пришли и попросили еще раз посмотреть статью. «Секрет кремонских скрипок».

— Где находились ключи?

— При вас же вынимал связку из кармана.

— Вы всегда хранили красный портфель в секретном ящике?

— Всегда…

— А накануне, двадцать девятого декабря, вы видели портфель?

— Днем брал его, сунул в него грамотку о моей премии, запер, опять положил в секретный ящик, закрыл дверцу…

— Заперли?

— Запер ли? — переспросил скрипичный мастер и задумался. (Я молча сидел возле него и наблюдал, как он морщит лоб.) — Так… — начал он. — В подсобку заглянул мой ученик Володя. Да, да! Спросил, правильно ли настроил скрипку. Я взял инструмент, проверил. Он пошел работать. А я… Должно быть… — припоминал он с усилием. — Должно быть, защемило сердце.

— Уверены?

— Уверен! — произнес он после некоторого раздумья. — Ребята дали мне лекарство, уложили на диванчик и, как всегда, ушли. А я полежал-полежал да, наверное, задремал.

— Крепко?

— Да! Проснулся оттого, что ключи упали на пол и загремели. Любаша принесла обед, поставила судок на угол столика и нечаянно сбросила связку.

Для меня было ясно, что двадцать девятого декабря Люба застала мастера спящим и увидела ключи в дверце шкафа. О том, где хранится портфель, она знала от мужа. Люба поставила на столик судок с обедом, вытащила портфель и положила его в черную папку для нот. Заперев ящик, она вытащила ключи из его скважины, чтобы вставить их в замок шкафа (как было при ее приходе). Сделала она это неловко, от волнения уронила их на цементный пол и разбудила старика. Но я не хотел, чтобы в душу Андрея Яковлевича запало подозрение, и поэтому спросил:

— До прихода Любовь Николаевны никто не мог зайти в мастерскую?

— Нет! За дверью дежурили мои хунхузы.

— А тридцатого декабря их не было?

— Не было, я же отпустил их!

— Тридцатого к вам приходил кто-нибудь, кроме тех трех, которых вы называли?

— Никто!

— У вас не было в течение дня сердечного спазма?

— Нет, нет! Наоборот, уважаемый, чувствовал себя, дай бог каждому!

Мастер бодрствовал! Вот вам и причина, по которой ни скрипач, ни кинооператор, ни архитектор не могли тридцатого, если даже намеревались, подбросить взятый Любой портфель в платяной шкаф.