Похититель звезд - Валерия Вербинина

– Ничего, будет другой поезд, – весело ответила Амалия и взяла его под руку. Они сели в экипаж, и слуга захлопнул дверцу.

– До свидания, Амалия Константиновна! – крикнула Натали и несколько раз махнула рукой.

Кошка, вышедшая в сад, хмуро поглядывала на кузнечиков и, как всегда, очень умело притворялась, что она тут сама по себе и ей нет дела ни до кого из людей. Экипаж тронулся, и Нередин бог весть отчего ощутил, что у него защемило сердце. Впрочем, так бывало всегда, когда он видел, как уезжает хорошенькая женщина и не был уверен, увидит ли ее еще когда-нибудь.

– А погода и впрямь прекрасная, – сказал Шарль, беззаботно щурясь на дорогу. – Честное слово, я до смерти рад, что больше никогда не увижу стен санатория. Слишком много всего в них произошло. Бывало, я и за полгода в Африке не переживал столько приключений… Что такое, Амели? Вы грустите? Вы уже жалеете, что согласились скрасить мои последние дни? Ну, если так, то на ближайшей станции я прыгну под поезд, чтобы избавить вас от моего невыносимого общества.

– Шарль, – сердито проговорила Амалия, – что за шутки, в самом деле!

– Согласен, у меня нет чувства юмора, – тотчас пошел на попятный шевалье. – Меня вообще в детстве хотели отдать в священники, потому что я был слишком серьезен. Приблизительно так же, как вы сейчас. – Он взял ее за кончики пальцев и сжал их. – Если вас кто-то обидел…

Амалия улыбнулась:

– Нет, Шарль. Просто у меня из головы упорно не выходит одна вещь.

– Какая? – заинтересовался шевалье.

– Фиолетовые вены у… словом, у одного человека. Мертвого человека. Почему у них был такой цвет?

– А-а… – протянул Шарль. – Так вы тоже их заметили? Под цветами, кружевом и прочим их почти не было видно, но мне они показались странными.

– Под кружевом? – удивилась Амалия.

– Ну да, – беззаботно продолжал Шарль. – Я говорю о Катрин Левассер, или как там ее звали, о подруге нашего братца-разбойничка Севенна. Мне это тоже показалось странным. Но все-таки мы находимся во Франции, откуда тут взяться ядовитым змеям, кроме гадюк?

– Шарль, – после паузы неожиданно призналась Амалия, – я ничего не понимаю. Какие змеи? О чем вы говорите?

Шевалье нахохлился:

– Значит, вы совсем не слушали мои истории? О! Амели, вы немилосердны! А я-то старался… Хотя та история… – Он глубоко вздохнул. – В ней мне нечем похвастаться, никого я спасти не сумел. Понимаете, Амели, в Африке… – Шарль говорил, и в глазах его зажигались золотые звезды. – В Африке есть такие твари, которые европейцам даже не снились. Водится там, к примеру, одна змейка… вроде и неказистая собой, и маленькая, но такая ядовитая, что любая кобра ей позавидует. И вот однажды при мне такая змейка укусила нашего лейтенанта Монливе. Это было ужасно! Мы даже не успели принести его обратно в лагерь, чтобы доктор хотя бы попытался оказать ему помощь. Минута судорог, кровь изо рта – и все. Потом доктор объяснил мне, что яд той змейки каким-то особым образом действует на кровь, что она как-то не так сворачивается… или не сворачивается, но, в общем, смерть наступает очень быстро. А после смерти человек кажется белым, как снег, и только вены становятся не синего цвета, а… Амели! На вас лица нет!

– Она не болела чахоткой, – пробормотала Амалия. – Ведь он же сказал, что она не болела чахоткой! И был уверен, что это я убила ее! А на самом деле… на самом деле… – Баронесса приподнялась с места. – Кучер! Поворачивай обратно в санаторий!

– Но, Амели… – попробовал было возразить Шарль, – билеты… поезд! Мы не успеем!

– Шарль, милый, – горячо заговорила Амалия, – вы должны мне поверить: мы просто обязаны вернуться! Но какой же хитрец… какой дьявольский хитрец!

– Кто, я? – изумился Шарль, но Амалия только махнула рукой, и шевалье решил до поры до времени не задавать лишних вопросов.

Нередин, который устроился в саду с кошкой на руках, позируя Натали для портрета, видел, как игрушечный экипаж вернулся обратно и из него вышла – нет, выскочила, подобно чертику из табакерки! – баронесса Корф. Он взглянул на художницу – и машинально отметил, что Натали отчего-то нахмурилась.

– Шарль, подождите меня здесь! – велела Амалия. Затем обернулась к слуге Анри, который открыл ворота: – Я вспомнила… я забыла одну вещь… книгу Стерна… И не хотела бы уезжать без нее!

Анри предложил ей свою помощь в поисках книги, но Амалия заверила его, что справится сама, и вошла в дом.

Баронесса шла по полутемным, прохладным коридорам, и сердце гулко стучало у нее в груди. «Яд! Змеиный яд! И ведь как естественно все выглядело… только Севенн выдал его, сказал, что Катрин не болела чахоткой! Зря я думала, что Эстергази хотел убить всех и представить дело так, что мы с Рудольфом… Достаточно было посмотреть на лицо графа: он сам боялся нас, до ужаса боялся! И, конечно, никакого письма у Эстергази не было… Мерзавец, хладнокровный мерзавец! На кого же ты работаешь, черт возьми? На австрийцев? На французов? На англичан?»

Мадам Легран с удивлением поглядела вслед Амалии, которая вошла, не постучавшись, в одну из дверей. Однако мысли сиделки были весьма далеки от тех, которые волновали молодую женщину, и мадам Легран решила, что баронесса Корф просто-напросто забыла договориться с доктором насчет своего возвращения в санаторий. Ведь после того, как Шарля де Вермона не станет, ей все равно придется продолжать лечение.

…Она закрыла дверь и прислонилась к ней всем телом. Не то чтобы она боялась – просто ей было не по себе от одного того, что находится с этим человеком в одной комнате.

– Я все знаю, доктор, – выпалила Амалия. – Катрин Левассер… и всех остальных убили вы.

Он поднял голову. Поражен? Удивлен? Застигнут врасплох? Ни то, ни другое, ни третье.

– Ну и что? – спокойно осведомился доктор Шатогерен.

Амалия сделала шаг вперед. Шатогерен бросил на нее безразличный взгляд и вновь стал просматривать какие-то бумаги.

– Вы украли письмо? – резко спросила она.

– Что за письмо? – Положительно, доктора ничто не могло выбить из колеи.

– То, которое Мари Эвремон написала шевалье де Вермону. То, которое ездило за ним по свету от Африки до Парижа и Лазурного Берега.

– Я.

Он даже не собирался отпираться. Такое поведение невольно настораживало.

– Вы работаете на французов? – задала следующий вопрос Амалия, решив воспользоваться его откровенностью, чтобы расставить все точки над i.

– Я работаю в санатории доктора Гийоме, – последовал тихий ответ, – что вам, сударыня, должно быть прекрасно известно. А кто мои пациенты: французы, русские или англичане, – не имеет ни малейшего значения.

Он сидел за своим столом как за стеной, этот неулыбчивый и уже немолодой брюнет со спокойным лицом и ясными серыми глазами. Но Амалия чувствовала, что, даже если бы стола не было, Шатогерен все равно был отгорожен от нее словно невидимой преградой. Она вспомнила слова Рудольфа о том, как виконт сначала ранил его, а затем равнодушно заштопал, как порванный мешок, и невольно содрогнулась.

– Отдайте мне письмо, – сказала баронесса.

Шатогерен пожал плечами:

– Письма больше нет.

Что ж, возможно, он и впрямь его уничтожил, чтобы не оставлять улик… хотя правильнее всего было бы предположить, что уже давно передал его своим хозяевам. И в таком случае письмо все равно было для Амалии потеряно.

– Чье задание вы выполняли? – задала она еще один вопрос.

– Ничье, – холодно ответил Рене. – Я старался для себя, если вам интересно.

– Для себя? Для себя уничтожили людей, которые были виноваты лишь в том, что видели, как принц Руперт покончил с собой? – Амалия пошла ва-банк. – И вы хотите, чтобы я поверила вам?

Прежде чем ответить, Шатогерен поправил книги, которые неровно лежали на столе.

– Он не покончил с собой, – промолвил виконт. – Его… убили.

Глава 45

Не сводя глаз с Шатогерена, Амалия села. А доктор продолжил, по-прежнему глядя на свой стол, заваленный документами, выписками и объемистыми научными трудами:

– Да, произошло настоящее убийство, хоть оно и не входило в их планы. Они были уверены, что все предусмотрели. Но оказалось, что не предусмотрели самого главного – принца Руперта.

– Но Эстергази сказал… – начала Амалия и запнулась.

– Эстергази солгал, – отмахнулся Шатогерен. – О, он прекрасно знал, чего стоит эта правда. Никогда в жизни он бы не осмелился произнести ее вслух. Только ради того, дабы эту правду скрыть, ему и требовалось завладеть последним письмом. Поскольку в нем описывалось все, что на самом деле произошло в замке тем субботним вечером.

– Значит, письмо писала не Мари Эвремон? – прошептала Амалия. – Ведь она… ведь она была уже мертва.

– Нет, письмо писала именно Мари Эвремон, – ответил врач. – Она знала, что с ней может случиться. Герцогиня Пражская попыталась предупредить ее… из самых лучших побуждений. Бедная Мари! О, они были согласны терпеть ее как любовницу кронпринца и закрывать глаза на его поведение, но беда в том, что она стала слишком влиять на него. Руперт стал думать, что сближение с Францией было бы полезнее для Богемии, чем сближение с Германией, и это уже было опасно. Опасно, потому что его отец все время болен и никто не сомневался, что кронпринц должен скоро стать королем; а раз так, он стал бы проводить ту политику, которая больше по сердцу его женщине. К тому же он хотел развестись с немецкой принцессой и жениться на Мари – на Мари, чья мать была незаконнорожденной и не имела права на приставку «де», что было ничуть не лучше, чем новые политические взгляды Руперта. И тогда они решили избавиться от нее, имитировав самоубийство.