Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

Странные происшествия тем временем продолжались. 28 февраля на приеме в Тиране по случаю 30-й годовщины Советской армии поверенный в делах СССР в Албании Гагаринов произнес тост: «За товарища Тито, если он работает на укрепление сил и единства демократического блока». Югославский посол тут же заявил, что за здоровье товарища Тито можно выпить и без всяких оговорок. В Белграде Кардель выразил по этому поводу недоумение советскому послу Лаврентьеву.

Две недели после возвращения югославской делегации из Москвы Тито пытался понять, что происходит. Только 1 марта 1948 года в резиденции Тито в Белграде состоялось расширенное заседание политбюро ЦК КПЮ. «Наши отношения с Советским Союзом в последнее время зашли в тупик», — констатировал он, открывая его.

Тито сказал, что русские выступают за немедленное создание югославо-болгарской федерации, однако он лично сейчас против этого. «Русские оказывают на нас экономическое давление», — заявил Тито, призвав «выдержать это давление», потому что «здесь речь идет о независимости нашей страны».

Потом слово взял Кардель. Он отметил, что Сталин говорил с ними «грубо, как с комсомольцами», и что русские с помощью создания федерации хотят усилить свое влияние на Югославию. После небольшой дискуссии Тито спросил: «Считает ли кто-то из товарищей, что существуют разногласия во внешней политике?» Видимо, руки не поднял никто, и маршал констатировал: «Нет».

Затем выступили Кардель, Джилас, Вукманович-Темпо, Борис Кидрич, Ранкович, Коча Попович. Итоги обсуждения подвел Тито, сказав, что время для создания федерации сейчас не самое лучшее, потому что югославы создали свою федерацию в ходе войны и нужно еще много работать над ее укреплением. К тому же, заметил он, «Болгария — нищая страна, они должны выплатить грекам 45 миллионов репараций». Болгары форсируют создание федерации, но экономические условия для этого, по словам Тито, еще не созрели, и «мы бы себя обременили». Более того, заметил Тито, «в идеологическом плане они (болгары. — Е. М.) отличаются от нас, — сказал он. — Это был бы троянский конь в нашей партии».

«Было бы ошибочно соблюдать коммунистическую дисциплину, если это вредит какой-либо новой концепции, — продолжал он. — …Мы не пешки на шахматной доске. Пока не прояснится, пока не выкристаллизуется вся ситуация, федерация неосуществима»[324].

Как рассказывал Джилас автору, Тито внес предложение о своей отставке. Все бурно запротестовали. Отставка не состоялась. Отмолчался только Сретен Жуйович (партийный псевдоним — «Черный»), Если все было именно так, то дальше станет понятно, почему он молчал.

Заседание 1 марта имело историческое значение. Если болгары во главе с Георгием Димитровым полностью подчинились Сталину и на 40 ближайших лет Болгария превратилась в самого тихого и послушного сателлита Москвы, то Югославия пошла другим путем. Но, несмотря на то что югославы совещались в обстановке строгой секретности, все подробности заседания вскоре стали известны Сталину.

В истории конфликта Тито со Сталиным не последнюю роль сыграли два человека, от которых на первый взгляд не зависело принятие никаких стратегических решений.

Во-первых, это тот самый Сретен Жуйович, «Черный», который, по рассказу Джиласа, отмалчивался, когда все бурно убеждали Тито не уходить в отставку. Старый революционер, член руководства КПЮ еще при Милане Горкиче и единственный человек из «старого» состава ЦК, которого Тито в 1938 году включил в сформированное им новое политбюро. Во время войны — один из организаторов восстания в Сербии, член Верховного штаба НОАЮ. После войны — министр финансов и генеральный секретарь Народного фронта. Имел звание генерал-полковника югославской армии, югославские и советские награды.

После войны Жуйович начал поддерживать тесные связи с советскими представителями в Югославии и информировать их о том, что происходит в югославском руководстве. Сначала это казалось вполне естественным. Но, когда отношения между Москвой и Белградом стали осложняться, такое поведение выглядело уже совсем по-другому.

На следующий день после заседания у Тито Жуйович пришел к советскому послу в Белграде Анатолию Лаврентьеву. Это — второй человек, который сыграл немалую роль в развязывании конфликта. Он и раньше указывал Москве на «недружественные» поступки Тито, а с марта 1948 года для него наступил поистине «звездный час».

Со слов Жуйовича Лаврентьев составил срочную телеграмму в Москву. В отличие от лаконичного и сухого югославского отчета о заседании у Тито, она написана гораздо более красочно и вместе с тем гораздо более пристрастно.

Например, если Тито говорил, что совершил ошибку, не информировав заранее Москву о намерении послать дивизию в Албанию, то в телеграмме Лаврентьева указывалось, что он сейчас уже «не уверен, нужно ли было вообще уведомлять Советский Союз по этому вопросу». Слова Тито об экономических трениях с Москвой звучали так: «Оказывается, Советский Союз хочет экономически захватить Югославию. Он (Тито. — Е. М.) и раньше думал, что Советский Союз хочет захватить руководящую роль в Югославии, хотя об этом ни с кем не говорил»[325]. Как отмечал Лаврентьев, у Жуйовича осталось ощущение, будто Тито боится, как бы кто-нибудь не отобрал у него власть и в какой-либо степени не ущемил его авторитет[326]. Текст этой депеши представляет собой не просто «информацию к размышлению», а фактически подводит тех, кто ее будет читать в Москве, к выводу: у власти в Белграде стоят люди, которым ни в коем случае нельзя доверять. И если раньше предупреждения Лаврентьева о «недружелюбном» поведении Тито не вызывали ответной реакции в Москве, то теперь все резко изменилось.

7 марта Молотов поручил Лаврентьеву сообщить Жуйовичу, что «ЦК нашей партии благодарит т. Жуйовича, считая, что он делает хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК».

Лаврентьев продолжал передавать информацию. Его главным источником по-прежнему оставался Жуйович. Он, например, советовал Москве через посла, как эффективнее всего «разоблачить» Тито. Лучше всего, по его мнению, было бы поставить вопрос о присоединении Югославии к СССР, и Тито не смог бы отклонить это предложение, «не разоблачив себя». Но такую идею не позволяет осуществить международная обстановка, поэтому, считал Жуйович, может быть, лучше пригласить его и югославскую делегацию в Москву для открытого разговора. Если они будут отрекаться, тогда Жуйович согласен выступить с разоблачениями Тито.