Миссис Больфем - Гертруда Атертон

– Тише, – решительно сказал адвокат, – я хочу жениться на миссис Больфем, если она примет предложение, сделанное мной в день ее ареста. Я не сказал ничего, что разрешило бы вам выскочить с заключением, что больше я уже не хочу этого. Но, клянусь вам, если когда-нибудь вы посмеете угрожать мне… – и он так автоматически поднял свой кулак, его скорбное лицо было так напряжено и бледно, его глаза так болезненно напоминали горящие угли, что Коммек поспешно убежал.

– Хорошо, хорошо, закричал он с первого поворота лестницы. – Не думайте, что я мог бы… и все, что было сказано между нами – священно. До скорого!

32

На следующее утро первым свидетелем, вызванным обвинением, был старый Краус, и теперь пришел черед Роша кричать: – «Не существенно, не доказано, не относится к делу», так что присяжным приходилось только догадываться, о чем говорила вспыльчивая личность с сильным немецким акцентом. Обвинитель доблестно стремился вытянуть на свет историю о ночном посещении Фридой дома Краусов в поисках совета, с возвращением миссис Больфем со двора через кухонную дверь, но его усилия окончились только крикливым препирательством между обвинителем и защитником. Оба они покинули свои места перед ложей присяжных и извивались перед судьей, как два разозленных школьника. Алисе Кромлей очень хотелось громко засмеяться, но не то было с судьей. Он отрывисто спросил их, что он может заключить о предмете их спора, если оба они говорят одновременно. Потом он велел Рошу по возможности кратко изложить, его протест, и когда Рош изложил свои законные основания отклонить показания, основанные на слухах, судья решительно изгнал Крауса из зала суда. Рош, разгоряченный и торжествующий, вернулся на свое место под ложей присяжных, а мистер Гор сердито произнес имя мисс Фриды Эппль.

Не было сомнения, что Фрида не может произвести хорошее впечатление на зрителей и присяжных, как бы ни были достойны ее побуждения. По приезде в Америку, она старалась не тратить ни одного лишнего пенни – стремления ее друга сердца заключались в том, чтобы по окончании срока службы эмигрировать в графство Брабант, а она, как женщина домовитая, надеялась встретить его в коттедже, уже вполне меблированном. Но со времени начала войны все ее сбережения отсылались в Восточную Пруссию, на помощь голодающему народу. Красивые платья не соблазняли ее ни при каких обстоятельствах. Экономия была ее верой, а, что касается ее внешности и форм, она не лелеяла никаких иллюзий. Сегодня на ней была надета юбка, старая и объемистая по покрою и жакет, со множеством сборок на рукавах. Когда-то все это было коричневого цвета. Ее жесткие, светлые волосы наподобие жгута спускались на глаза, а сзади их высокая шишка украшалась шляпой, слишком маленькой по размеру головы. Ее коренастое тело было бесформенно, а неопределенные черты расплывались на обширном и плоском лице, только маленькие глазки из-под тяжелой соломы волос то тускло светились, то кололи своим огнем.

Судья строго прекратил хихиканье, поднявшееся в зале, когда эта карикатура вошла на свидетельское место, и обвинитель, несмотря на частые прерывания, извлек из нее удивительно ясные и последовательные показания. Судья поддерживал его, так как это был настоящий свидетель, и мисс Эппль не только была так же вышколена, как миссис Фигг, но ее маленький ум был ясен и точен и напоминал ряд отделений, механически выбрасывавших свое содержимое, когда надавливали соответствующую кнопку.

Она неожиданно вернулась домой из танцевального зала, так как у нее невыносимо болели зубы. Бежала всю дорогу, потому что у нее в комнате были зубные капли. Она так мучилась, что почти не заметила, что ее друг, Конрад Краус, шел сзади. Когда она пришла к себе и положила капли, то к своему ужасу заметила что боль стала еще сильнее. Походив по комнате минут десять, она не знает, было ли это десять или пятнадцать минут, – она как раз собиралась идти вниз, чтобы согреть воды, когда услышала, как открылась и закрылась кухонная дверь. Она затаила дыхание и не ответила, когда миссис Больфем окликнула ее, так как боялась, что она нужна ей, а решила ничего ни для кого не делать, пока зубы так болели. Голос миссис Больфем был сильно задыхающийся, как будто она бежала. Сейчас же Фрида услышала, как она ушла в столовую, потом вернулась обратно в кухню и отвернула кран водопровода – а не фильтра, он открывается бесшумно, – потом она слышала, как стукнул один стакан о другой, на полке в чулане. После этого миссис Больфем пошла наверх, через парадную прихожую, а свидетельница вернулась в свою комнату и бросилась на кровать, где пробыла до того времени, как мистер Коммек пришел и позвал ее вниз готовить кофе. В это время зуб болел так, что она не думала о том, что делала.

При перекрестном допросе, она сделала уступку и согласилась, что у миссис Больфем была привычка выпить стакан фильтрованной воды, ложась спать. Нет, она не слышала, как выходила миссис Больфем, а только, как она вернулась. Но почему, если миссис Больфем не увидала в усадьбе ничего, что ее испугало или если она даже не выходила из дома, почему она была такая запыхавшаяся? Легко себе представить, что подобные размышления со стороны мисс Эппль были резко прекращены мистером Рошем, беспрестанно прерывавшим ее. Да, она слышала то, что теперь она это знает – было выстрелом, но тогда она не могла обратить внимания, да и кто бы мог, если ваш собственный зуб, точно каленым железом, проталкивали через вашу собственную челюсть. Даже презрительные вопросы защитника, который стремился заставить ее сознаться, что она солгала на предварительном следствии, не смутили ее и не произвели впечатления ни на присяжных, ни на печать, ни на зрителей. Каждый из присутствующих когда-нибудь страдал от зубной боли, а двое фермеров, из числа присяжных, даже оскалили зубы, изображая сочувственную гримасу, когда она язвительно ответила, что в тот день не знала ничего и не заботилась, ничего, только зубы, зубы, зубы. Она заявила, что она была слишком осторожна, чтобы решиться вырвать сразу, не говоря уже о расходах. Единственный вопрос, к которому она не была подготовлена, был неожиданный выпад Роша; каким образом могла она доказать, что молодой Краус шел за ней, если она не видела его и не говорила с ним все время, пока бежала от Главной улицы. Но, хотя она видимо была смущена этой атакой, было вполне очевидно,