Право на легенду - Юрий Васильев

Вот и сюда тоже на короткие летние месяцы приезжали сезонные рабочие: какая-то часть из них была более или менее постоянной, промышлявшей на «рыбе» из года в год, а в основном тут жили люди пришлые, случайные.

Эту свою неприкаянность сезонники вымещали на чем и на ком придется; драки возникали чаще в дни получек, и тогда накопившаяся усталость, неудовлетворенность выплескивались вдруг наружу по пустячному поводу.

Еще не разобравшись во всем до конца, Женя уже наглядно видел разницу между сложившимся коллективом и просто людьми, работающими под одной крышей, понял, какое это разъедающее душу зло — разобщенность!

Он не помнит сейчас, как это однажды началось: кто-то, кажется, задел стоявший у стены деревянный щит, прикрывавший бадью с рассолом. Щит покачнулся и рухнул на разделочный стол. Раздался вопль — это кричал один из сезонников, которого слегка задело упавшим щитом.

Через минуту-другую понять что-нибудь было невозможно. Словно искра упала на сухое сено. Начальник смены, выбежавший было из конторки, секунду помедлил в дверях и тут же юркнул обратно. Он знал, чем такая внезапно возникшая стычка может кончиться.

«Вызывает милицию», — решил Женя. Он стоял в тамбуре, прижавшись к стене, и ему было страшно. Не потому, что его тоже могли избить в завязавшейся драке, — ему было страшно оттого, что это вообще происходит, может происходить.

«Они же покалечат друг друга, — лихорадочно думал он. — Надо что-то делать… Что?» Если бы рядом были его друзья, если бы тут был завод, цех его отца, он бы знал, что надо делать, и, еще, не додумав эту мысль до конца, Женя перемахнул через короб, тянувшийся вдоль навеса, и кинулся в судоремонтные мастерские.

— Ребята! Там… — Он не мог говорить, потому что сердце билось у самого горла. — Там! Сезонники…

Он и сегодня помнит лица ребят, когда они молча, без суеты, вышли из мастерской. Это был строй рабочих, идущих делать важное дело. И когда, отдышавшись, он вместе с ними окружил группу разъяренных людей, когда увидел, как они замерли в нерешительности, а затем отступили перед их спокойной уверенностью, — он снова почувствовал рядом с собой всех тех, с кем привык быть вместе на заводе.

Все это вспомнилось ему по дороге домой. Может быть, потому, что отец третьего дня снова накричал на него, когда Женька экзамен не сдал. А ведь сам-то отец не очень стремился, чтобы сын в учителя вышел. Сложно все, честное слово… Отец хочет, чтобы сын стал рабочим, продолжил фамильное дело, династию продолжил, как в газетах пишут. Но ведь поди разберись — кто ты и как проявляется твоя принадлежность к рабочему классу?..

Дома Женя забрался в гараж, разложил перед собой инструменты, постучал по ящику с разных сторон, помедлил немного — а вдруг там пусто! — и через несколько минут уже держал в руках толстую тетрадь в коричневом переплете. На первой странице от руки было написано: «Капитан танкера «Северострой» Т. А. Вершинин».

В ящике были еще какие-то бумаги, но он подумал, что это не главное. Главное — тетрадь, сухая и невредимая, завернутая в целлофан. Женя открыл ее…

Среди множества депутатских дел и обязанностей у Жернакова иногда возникали самые неожиданные заботы. Вот, например, недавно ему пожаловались, что в оркестре ресторана «Волна» слишком вольный репертуар, пляшут с выкрутасами, а художник какой-то нарисовал черт-те что.

«Зайду-ка гляну, — решил Жернаков, останавливаясь возле ресторана. — Казарян у них вроде директор?»

Директором и правда был Казарян. Он встретил Жернакова радушно, потому как были они давними приятелями по рыбной ловле, хотел провести его в кабинет, но Жернаков сказал, что пообедал, поэтому лучше присесть где-нибудь в зале, в уголке, поговорить надо.

— А что такое? — слегка встревожился Казарян.

— Да я и сам еще толком не знаю. Слушай, где тут у тебя картины висят, что художник по заказу нарисовал?

— Картины? Нет у меня никаких картин… А, понимаю, чего тебе нужно! Жалуются, да? Говорят, что Казарян мишек в лесу и русалок с лебедями повыкидывал, а чеканку повесил? Знаю, тыкали мне уже этим в глаза, раньше, дескать, сюжеты были из реальной жизни, а теперь уроды какие-то на самоварной меди.

— Погоди! — перебил его Жернаков. — Вот эти листы, что ли?

— Они! Больше у меня ничего нет. Можешь оценить, ежели понимаешь.

По карнизу тянулся ряд больших медных листов, на которых молотком и зубилом — это Жернаков профессионально определил — были выбиты разные картины. Девушка с кувшином, почему-то, правда, голая, может, она обливаться собирается? Чабан в папахе держит за крутые рога барана, рыбак вытаскивает сеть: рыбак маленький, а севрюга метра, должно быть, на полтора! Жернаков даже причмокнул от зависти — везет же людям.

— Слушай, — сказал он. — Это же хорошо! Как ты думаешь, если с картины на металл перевести, можно и самому выбить, правда? Хотя — техника тут особая, квалификация нужна. Шаблон деревянный разве приспособить? Обязательно попробую.

— Могу заказ дать, — рассмеялся Казарян.

— Ну, заказ… Погоди-ка, а сколько же такая штуковина стоит? По слухам, дерут они безбожно.

— Может, и дерут, — пожал плечами Казарян. — Чего же не драть, если кто народные деньги не считает. А мне все это даром обошлось. Ну, угостил, конечно, человека раз или два. Или, на худой конец, три. Так это же не цена, как я понимаю.

— Не цена, — согласился Жернаков. — Тут работа тонкая. Талант надо иметь и мастерство. Терпение также изрядное. Любитель, что ли, какой особенный?

— Большой любитель… — ухмыльнулся Казарян. — Но тебя, я понимаю, не это интересует. Ты пришел посмотреть, как у нас тут люди отдыхают, как культурный досуг проводят. Оставайся, вот и посмотришь. Не хуже, чем у людей.

— Да нет, Сурен, я уж как-нибудь в другой раз. А сейчас не буду тебя от дела отрывать.

Жернаков направился в гардероб и тут, возле самых дверей, столкнулся с Павлом. Тот был уже немного навеселе.

— О! — галантно расшаркался Павел. — Мы стали с вами часто встречаться. Рабочий класс, я вижу, не гнушается? Похвально, Петр Семенович, похвально!

— Ну-ка, сядь! — сказал Жернаков. — Сядь… Успел причаститься среди бела дня?

— Мелочи это, не стоит разговаривать. Вот под конец вечера — возможно, но опять же судя по обстоятельствам. Осуждаете? Напрасно осуждаете. Я пью в меру, пью на деньги, заработанные честным трудом. Кроме того, — он обвел зал рукой, — кроме того, тут собрались мои товарищи, которые хотят отдохнуть, послушать музыку, и я им в этом помогаю. Разве не так? У нас репертуар… Иногда мы играем классику. Брамса, например, или, еще что-нибудь для души. Консерватория, конечно, мне не обрадуется — жидковат я по части техники, — а тут — пожалуйста. Бери и пользуйся. Талант я в землю не зарываю.

Он замолчал, посмотрел на Жернакова и сразу как-то сник, потому что лицо Жернакова никак не располагало к балагурству.

— Ну, вообще-то, живу помаленьку. Вы поужинать хотите? Так я сейчас девочкам скажу, они мигом.

— Не надо. Я тебя, Паша, воспитывать не собираюсь, просто смотреть мне на тебя противно. И горько. Который год ты уже так. О матери-то хоть думаешь?

— Нет, — сказал Паша. — Я о ней не думаю. Некогда. Я о себе думаю. Вам вот на меня смотреть противно. Понимаю… А мне, Петр Семенович, жить неинтересно. Понимаете? Не-ин-те-рес-но! А человеку должно быть интересно в жизни, ему нужно утром просыпаться и жмуриться от радости, что у него день впереди. Я просыпаюсь, мне пива хочется; Вы погодите, не перебивайте! Вот я шофер. А зачем я шофер? Или даже механик? Я, может, полярником хочу быть! Или еще кем-нибудь. Только, честно говоря, никем я быть не хочу. Как же тут существовать, если никем быть не хочешь?

— Не знаю, Паша. Не могу я тебе на это ответить, потому как никогда в твоем положении не был.

— Вот и выходит, что говорить нам не о чем. Хотя… — он доверительно наклонился к Жернакову. — Объясните мне такое дело. Вот читаю я разные книги, про целину, скажем, про стройки, и смотрите, что получается. Обязательно получается подвиг какой-нибудь или геройство. Верхолаз — он с вышки падает, спину себе ломает. Преодолевает боль и возвращается на свою вышку. Геолог из тайги больного товарища вытаскивает. Про летчиков и говорить не буду. А кино возьмите, телевизор — тоже сплошная романтика. Почему так получается? Не думали? А я думал. Вот я думал, что легче — подвиг совершить или лес рубить да картошку всю жизнь сажать? Понимаете?

— Красиво у тебя выходит! — разозлился Жернаков. — Ты вот в пиве да в водке по уши, вынырнуть не можешь, а про геройство горазд! Хотел бы я тебя в деле посмотреть. Давай кончай ты эту волынку, нашел себе занятие! Специальность свою вспомни, глядишь, по утрам веселее, будет. Ты же механик, Паша, руки у тебя золотые!