Ты постучишься в дверь мою (СИ) - Акулова Мария

У Ксюши же слезы на глаза навернулись, потому что… Из-за него и его действий всего этого могло не быть — и хорошего, и плохого. Ни ребенка, ни могил…

— Прости, я не хотел расстроить…

Игорь быстро уловил, что Ксюша слезы с глаз смахивает, руку одернул… Только хуже сделав… Потому что меньше всего она хотела боль множить. Ту боль, которая и так через край лилась подчас…

Не выдержала — сама шаг к отцу сделала, розы одной рукой обхватила, чувствуя, как шипы в мягкие подушечки пальцев впиваются, а второй обняла… Сначала будто задеревеневшего, растерянного, потом аккуратно тронувшего за спину… Чуть сильней… И сильней… И сильней…

— Я не мог не прийти, Ксюша. Она ведь дочь моя… — и оправдывается почему-то, хотя она не просила…

— Я тоже. Она моя сестра.

Под крестом стояла фотография Кристины. Очень похожей на отца… Очень похожей на сестру… Очень похожей на мать… Молодую, красивую Мирославу, которая улыбалась рядом мраморной улыбкой.

Во второй раз Игорь уже не заходил за ограждение. Остался чуть сзади, Ксюша же положила цветы, задержалась взглядом на фотографии… Сказать что-то хотела, да только… Не смогла.

Воспоминания до сих пор будоражили, отзывались болью и страхом.

Она не пыталась водрузить всю вину только на Нину с Игорем. Нет. Прекрасно понимала, что Кристина отчасти сама выбрала свой путь. Сама решила мстить… Почему-то ей. Что готова была убить и убила бы, не спаси их с Ваней Кирилл.

Кристине было далеко до святости. Ей до человечности было далеко, но… Все равно становилось больно. Все равно в голове всплывали сотни «а если бы…». А если бы Игорь забрал ее тогда домой. А если бы не допустил случившегося с Мирославой. А если бы ушел к ним…

Судьба Краст сложилась бы иначе, Ксюша не сомневалась. А ее…

Она все равно встретила бы своего Бродягу. Все равно полюбила бы его до беспамятства. Все равно любила бы до смерти. И после смерти любила бы. И вместо смерти тоже любила.

Такого же детдомовца, с историей за плечами, которую он и сам не знает толком.

Такого же израненного ребенка, лишенного по чужой воле материнской любви.

Такого же упрямца, полного амбиций.

Такого же парня «на зубах», да только…

Не такого. Совсем не такого. И в этом вся суть…

— Как мама? — с кладбища они с Игорем шли вместе. Когда будет следующая встреча — Тихомирова не знала, но не задай она сейчас хотя бы пару… Хотя бы главные вопросы… Все равно жалела бы.

— Мама… Сложно. Ждет твоего звонка…

— Не говори, что мы виделись. Я не готова еще…

Игорь кивнул, принимая просьбу.

Он вообще многое в последнее время принял. Главное — свое заблуждение. Во всем, чего ни коснись. Своей семьи, семьи дочери, своих ценностей, ценностей дочери, своих перспектив, перспектив дочери…

Старое дело Мирославы не ворошили. Игорь по-прежнему не допустил бы, чтобы Нина понесла за него наказание. Данилов понимал, что толку от возобновления не будет. Ксюша понимала… Что и об этом думать ей тоже не хочется. Больно и гадко.

— Ты с Иваном?

— Да.

— Почему с тобой не пошел?

— Я попросила…

Бродяга ждал жену у машины, прислонившись к капоту, смотря в телефон… Когда увидел, что Ксюша не одна вышла, напрягся отчего-то. Первые мысли были паническими — неужели плохо стало, пришлось провожать? Успел и ее отругать мысленно за глупую затею, и себя за то, что согласился. Потом же понял, что она идет с отцом…

Постаревшим знатно, сгорбившимся… Когда-то несгибаемым Игорем Станиславовичем Веремеевым.

— Иван, — который никогда раньше первым руку ему не протягивал, а сегодня…

Который никогда виноватым взглядом не смотрел, а сегодня…

Который не улыбнулся ему ни разу, а сегодня… Еле заметно, одними уголками губ, будто извиняясь…

— День добрый, — Бродяга ответил на рукопожатие, как только Ксюша подошла, рядом с собой зафиксировал, прижав к боку. Понимал, что Игорь не представляет угрозы, но… Некомфортно было. Всем. Скрывать это не было смысла.

— Я поблагодарить тебя хотел…

— За что?

— Я знаю, что ты ее собой закрыл…

— Я свою жену закрыл, меня незачем благодарить за это.

— Ты мою дочь закрыл, какой бы сволочью я ни был, мою дочь, Вань…

Ксюша прокашлялась, потому что слезы снова к глазам подступили, а рыдания к горлу, Бродяга же кивнул. Уроки для некоторых людей получаются дорогими. Пожалуй, слишком. Смертельно.

— Вы езжайте, наверное…

— Да, пора…

Игорь еще раз позволил себе на Ксюшу глянуть, улыбнуться, вспоминая, как получил недавно «пинок по требованию» от внука, Ивану кивнул, развернулся, пошел к машине, в которой ждал водитель…

Тихомировы его взглядом проводили, только потом заговорили снова.

Ваня чуть наклонился, поцеловал Ксюшу в затылок.

— Ты как?

— Я? Неплохо. Полегчало немного… Хорошо, что увидела его… Но попросила матери не говорить.

— Правильно, наверное.

— А ты как?

Иван задумался… Не ожидал получить от нее такой вопрос.

Он… Ему было легче и сложнее одновременно. Потому что все случившееся в первую очередь касалось Ксюши. Ее семьи и чувств. Бродяга же не мог в ее душу занырнуть, вычерпать все дерьмо, которое туда залили, просушить, рассадить цветочки и ждать, когда взойдут.

Он вечно приглядывался к ней, прислушивался, сердце рвалось, когда она пыталась плакать тихонечко, чтобы он не видел.

Ксюша еще не пережила произошедшее. Да и переживет ли когда-то окончательно — Ваня не знал. Мог лишь надеяться, что с рождением ребенка центр ее вселенной сместится и это им поможет.

— Я — лучше всех. Поехали Кира провожать? — Ваня нехотя руку с ее плеча убрал, дверь открыл, дождался, пока заберется, потом на свое место.

Собирался сразу стартануть, да только… Залюбовался. Профилем своей грустной беременной Принцессы. Самой сильной, чистой, искренней…

— Ты чего? — Ксюша заметила этот взгляд, пусть женаты были сто лет, пусть пережили все, что только можно пережить, а все равно засмущалась, улыбнулась, чуть порозовела… Видно было, что мыслями еще там — на кладбище, но храбрая — пытается вернуться в реальность. Почти нормальную. Даже больше — почти идеальную. С любимым мужем и в ожидании ребенка.

— Просто люблю тебя, Ксюш…

Признание было далеко не первым, но на сей раз почему-то неожиданным. Ксюша смелей улыбнулась, к его лицу потянулась, провела пальцами по щеке, коснулась губами губ.

— И я тебя, Вань. Сложно, но люблю…

— Я уже думал, вы не успеете…

Оставив машину на парковке у аэропорта, Ксюша с Иваном влетели в нужный зал.

Кирилл, стоявший рядом с чемоданом огромного размера, увидел их почти сразу, рукой махнул, дождался, пока подойдут…

Поцеловал Ксюшу в щеку, к животу прикоснулся — на удачу, потом Ивана обнял…

— Обижаешь, Прудкой… Мы, конечно, любим рисковать, но знаем, что ты и пристрелить можешь в случае чего…

Ксюша глянула на Ивана с укором, Кирилл пальцем пригрозил. Он сложно переживал случившееся в его квартире. Винил себя в том, что позволил Краст захлопнуть их в «мышеловке», так и не разобрался сам для себя, кто он теперь — убийца или спаситель.

И если Ксюше казалось, что помочь ему может поддержка и попытки убедить, что он все сделал правильно, а все совершенные ошибки без обязательного условия в лице Краст не могли привести к трагедии, то Иван считал, что случившееся стоит сводить к абсурду… И Киру полегчает.

Тактики разнились, а вот стремления нет…

Кирилл все же решил на какое-то время улететь, перезагрузиться, переоценить все, пережить…

Обещал, что это временно, обещал вернуться где-то между рождением и крестинами будущего Бродяговича. Теперь они точно знали — будет мальчик. Слава богу, здоровый. Над именем еще думали, иногда спорить начинали, но это были те элементы их нормальной жизни, благодаря которым Ксюша держалась на плаву. Бродяга. Ребенок. Кир.