Наши братья меньшие - Бернгард Гржимек

Совсем не просто бывает подружиться с такой семейкой обезьян, в особенности если у нее есть дети. У меня уже жила когда-то самочка-резус, которая вела себя со мной исключительно мило и приветливо. Она спала у меня на руках, искала у меня в голове «блох», радовалась, когда я приходил домой, и набрасывалась на каждого, кто делал вид, что хочет меня побить. А нашему семейству резусов — Ромео, Джульетте и Ромулу, — тем вполне достаточно собственного общества. Им больше никого не нужно. Они очень привязаны друг к другу, несмотря на то что обращение отца семейства со своими домочадцами нельзя назвать чересчур обходительным. А я для них не более чем навязчивый чужак. Никогда никто из них не станет таким ручным и доверчивым, как моя прежняя Рези, разве только в том случае, если я кого-нибудь из них заберу и буду содержать отдельно. Но на это у меня рука не поднимается: не хочется ради этологического опыта разрушать такую дружную семью. Пускай уж лучше держатся друг за друга и воюют вместе против меня, раз им так хочется.

А я веду свои наблюдения дальше. Сегодня утром они — кто его знает, как им это удалось, — затащили к себе в клетку комнатный термометр и на обезьяний манер тщательно разобрали на составные части. Даже деревянная подставка разгрызена на тысячу щепочек. Лишь бы они только не проглотили еще в довершение ртуть!

Я выгоняю Джульетту с детенышем из клетки в комнату, а Ромео запираю одного. Когда Джульетта предоставлена сама себе, она ведет себя значительно сговорчивей, чем рядом со своим супругом. Поэтому мне без труда удается надеть на нее цепочку и привести в столовую, где я привязываю ее к дверной ручке. Вот так. Как же часто здесь в давно прошедшие времена сидела ее предшественница — моя любимая Рези!

Агата, серый попугай, чрезвычайно взволнована неожиданным визитом. Она наклоняется вперед, ерошит перья и целится клювом в обезьян. Если бы я сейчас, в такой момент сунул бы к ней в клетку палец, она бы и меня долбанула, уж я знаю ее повадки! Джульетта, однако, не обращает никакого внимания на птицу. Ей необходимо сначала рассмотреть все, что находится в комнате: стулья, белые двери, стол и посуду на нем. Еще больше любопытства проявляет Ромул, ее сыночек. Ей никак не удается удержать его возле себя. Он совершает вылазки во все стороны, но когда он отходит слишком далеко, хотя бы только до печки, мать издает похожий на тихое хрюканье звук, и Ромул беспрекословно сразу же возвращается назад, прижимается к ней и ловит ртом сосок. Хотя я внимательно прислушиваюсь, но ни разу не замечаю, чтобы ей пришлось дважды повторять свой зов. Если бы наши собственные детки были бы такими же послушными!

Пока Ромул бегает по комнате, его мать недоверчиво следит за каждым моим движением. Не важно, близко ли я нахожусь от ее сокровища или далеко, она все равно широко разевает рот, сверкает злыми глазками, шерсть на ней встает дыбом, и охотней всего она бы прыгнула мне на голову, если бы не цепь. Прыгая вокруг печки, Ромул задевает каминные щипцы, те падают и ударяют обезьянку по спине. Он кидается к матери в объятия и начинает «плакать»: издает хныкающие и ноющие звуки. Но, как и все малыши, быстро успокаивается, и через пару минут неприятность уже забыта, он снова возле печки, куда его привлекает блестящий гладкий синий кафель.

Этот кафель очень пришелся обезьянам по вкусу. Помнится, моя Рези тоже приходила от него в полный восторг. Вот и этот маленький непоседа встает перед кафельной стенкой на четвереньки, пригибается как можно ниже, так что подбородок и грудь касаются пола, а затем подпрыгивает кверху и скользит растопыренными ладошками и ступнями по гладкой кафельной поверхности вниз. Все это он повторяет десяток раз подряд с неослабеваемым восторгом.

Постепенно он все смелеет: прыгает со стула на стул, карабкается вверх по витым колонкам старинной голландской кушетки в стиле барокко, а озабоченный взгляд карих глаз матери неотступно следует за ним.

Новым открытием Ромула оказался софит, установленный здесь для съемок (я ведь не просто наблюдаю, а снимаю на пленку все его проделки). Колпак софита снаружи никелированный, блестящий, и все в нем отражается словно в зеркале. Обезьянка просто потрясена этой находкой. Удивлению нет конца. Она никак не может оторваться от своего отражения: приседает, пританцовывает перед колпаком, пробует даже лизнуть его языком. Но это явно неудачная выдумка, потому что колпак софита во время съемок страшно накаляется.

Стоило мне только на минутку отвлечься, как поднялся страшный переполох. В чем дело? Оказывается, этот маленький наглец прыгнул со стула на Агатину клетку. И хотя он тут же с нее соскочил, перепуганная насмерть Агата свалилась со своей перекладины на пол и лежит там в полнейшей прострации. А Ромул, наверное поразившись собственной храбрости, теперь перепуган не меньше попугая и больше не решается приблизиться к клетке. Агата же, чуть-чуть опомнившись от потрясения, распушила перья и целится клювом в непрошеного гостя. (Мой сынок Михаэль утверждал потом, что Джульетта во время этой суматохи подскочила к клетке и выдрала у попугая перо из хвоста.) Но я этого не видел. Когда же я повел Джульетту назад, «домой», ее в полумраке страшно напугало настенное зеркало.

Ромул постепенно становится форменным нахалом. Разумеется, у него есть с кого брать пример: проделки его родителей ему, по-видимому, очень импонируют, и он всячески старается их скопировать. Когда моя жена, подметая пол, наклоняется слишком близко к клетке, малюсенькое существо бесстрашно подскакивает к решетке, вцепляется ей в волосы, дергает за них изо всех силенок и вопит при этом совсем как его папочка: «Ее-ее»! И это уже не игра, нет, это настоящая злоба, которая исходит от него самого; никто его не науськивал, потому что мамаша вначале ничего не заметила и только уж потом подбежала из дальнего угла клетки, чтобы приобщиться к разбойничьему нападению.

Да, он, пожалуй, еще понахальней своих родителей! Отец и мать не осмелились бы проскользнуть у меня между ног, в то время как я вхожу к ним в клетку. А он осмеливается. Как чертик из табакерки, с быстротой снаряда он несется мне навстречу, прошмыгивает у меня между ног или перелетает через голову, а потом заползает под клетку и начинает играть со мной в прятки. Бузотер прекрасно знает, что его родители начеку и всегда готовы за него заступиться, принимая всерьез его крики о помощи, которые он то и дело издает. Они так взбудоражены каждый раз, словно я собрался их отпрыска зарезать…

Так что мне приходится доставать Ромула из-под клетки длинным шестом, а самому зорко следить за тем, чтобы держать голову вне пределов досягаемости рук его возмущенных родителей. А маленький шалопай тем временем внезапно вылетает из-под клетки, проносится по комнате и снова исчезает в своем убежище. Прямо наказание какое-то! Причем ему эта возня доставляет явное удовольствие, чего не скажешь обо мне. Хорошо еще, что клетка состоит из двух отсеков, которые я могу при помощи задвижной дверцы снаружи отделить друг от друга. Так что я запираю Ромео и Джульетту в одном отсеке, а дверь в другой широко раскрываю, после чего мне вскоре удается загнать в него их расшалившегося сыночка. А уж когда он внутри, мне надо действовать весьма расторопно и мгновенно запирать дверь, чтобы этот бесенок не успел снова выскочить у меня из-под рук наружу.