Тринадцатая сказка - Диана Сеттерфилд

«Аделина», — твердил этот голос.

«Нет!» — сказала я ему.

«Да, — сказал он. — Аделина».

Это было невозможно. Ее горестный плач по Джону еще звучал у меня в ушах. Мог ли кто-нибудь так скорбеть о гибели человека, которого он собственноручно убил? Мог ли кто-нибудь убить человека, которого он так сильно любил и так горько оплакивал?

Однако голос в моей голове безжалостно перечислял хорошо известные мне эпизоды истории. Акт вандализма в фигурном садике, когда каждое движение секатора или пилы оставляло рану на сердце Джона. Нападения на Эммелину, когда в ход без разбору шли кулаки, ноги и зубы. Младенец, посреди леса вынутый из детской коляски и брошенный на произвол судьбы. Обитатели деревни говорили, что одна из близняшек не в себе. Кого из двоих они имели в виду? Возможно ли такое? Неужели те слезы, которые я только что наблюдала, были порождены чувством вины? Неужели ее мучили угрызения совести? Неужели я обнимала и утешала убийцу? А может, в этом и заключалась главная тайна, которую мисс Винтер десятилетиями скрывала от мира? Я терзалась мрачнейшими подозрениями. Что если истинной целью мисс Винтер было вызвать во мне сочувствие и таким образом снять с себя бремя вины, получить прощение? При этой мысли я невольно вздрогнула.

Только в одном я могла быть совершенно уверена. Она действительно его любила. Могло ли быть иначе? Я вспомнила, как надрывно сотрясалось ее истощенное тело в моих объятиях, — только истинная любовь могла породить такое отчаяние. Я вспомнила, как юная Аделина после смерти Миссиз спасла Джона от безысходного одиночества и вернула его к жизни, затеяв возрождение фигурного садика.

Того самого садика, который она же ранее разорила в припадке бессмысленной ярости.

Не стоило торопиться с выводами. Пока что это были всего лишь подозрения.

Я вгляделась в темноту за окном. Там находился ее сказочный сад. Может, это была своеобразная дань памяти Джону-копуну? Пожизненное покаяние? Попытка искупить причиненное зло?

Я потерла воспаленные глаза. Давно пора было в постель, однако я слишком устала и перенервничала, чтобы сейчас заснуть. Если я не отвлекусь от этих мыслей, они так и будут всю ночь вертеться у меня в мозгу. И я решила принять ванну.

Пока она наполнялась, я поискала, чем бы себя занять, и, озираясь вокруг, заметила бумажный шарик, выглядывавший из-под туалетного столика в углу спальни. Я подобрала его и расправила бумагу. Ряд фонетических знаков.

Под шум воды в ванной комнате я сделала несколько новых попыток найти хоть какой-то смысл в этой цепочке символов. Возможно, проблема заключалась в том, что я неверно транскрибировала фразу Эммелины. Я воспроизвела в памяти залитый лунным светом сад, прихотливый узор ветвей, ее изуродованное лицо и скрипучий голос, на одном дыхании произносящий эту фразу. Но, как я ни старалась, саму фразу в точности мне вспомнить не удалось.

Я забралась в ванну, оставив клочок бумаги на ее краю. Вода согревала мои ноги и спину, но в области шрама на моем боку она казалась гораздо холоднее. Закрыв глаза, я соскользнула вниз — уши, нос, веки и наконец затылок погрузились под воду, а волосы распушились и поднялись к поверхности.

Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, я снова ушла вниз. Еще вдох и еще нырок.

Мысли поплыли в моей голове на подводный манер: плавно и расслабленно. Я имела очень смутное представление о языке близняшек, однако знала, что он не был изобретен с чистого листа. В случае с Аделиной и Эммелиной он должен был основываться на английском или французском, либо совмещать элементы обоих языков.

Глоток воздуха. Вода.

Допустим, это намеренно внесенные искажения. В интонации или в гласных. Или просто добавленные лишние слоги, не несущие смысловой нагрузки, а только ее маскирующие.

Воздух. Вода.

Головоломка. Секретный код. Криптограмма. Вряд ли это представляет такую сложность, как египетские иероглифы или микенское линейное письмо Б[18]. С чего начать расшифровку? Возьмем каждый слог в отдельности. Это может быть целое слово или его часть. Оставим в стороне интонацию и для начала выделим ударение. Поэкспериментируем со звуками, удлиняя, укорачивая и сглаживая гласные. Теперь посмотрим, что этот слог может значить по-английски. Или по-французски. А что будет, если его удалить и поиграть с двумя соседними слогами? Число возможных комбинаций велико, но не бесконечно. Вычислительной машине такое вполне по силам. И человеческому мозгу тоже — на это уйдет год или два.

Мертвые уходят в землю.

Что?! Я резко распрямилась и села в ванне. Эти слова явились ко мне из ниоткуда и гулким эхом отозвались у меня в груди. Что за нелепость! Так не бывает!

Дрожащей рукой я потянулась к краю ванны, схватила бумажку с транскрипцией и поднесла ее к глазам. Увы, моя запись — все эти затейливые символы с загогулинами и точками — была уничтожена. Она попала в лужицу воды, и все знаки расплылись до неузнаваемости.

Я попыталась снова представить себе череду звуков, как представляла их только что, находясь под водой. Но теперь они начисто стерлись из моей памяти. Все, что я смогла вспомнить, было напряженное лицо Эммелины да еще пять нот, которые она напевала, удаляясь по дорожке сада.

Мертвые уходят в землю. Эта фраза явилась ко мне целиком и сразу, не оставив за собой никаких следов. Откуда она взялась? Какие процессы, происходившие в моем подсознании, внезапно вывели эти слова на первый план?

Нельзя же, в конце концов, считать расшифровкой кода невесть что, непонятно как пришедшее тебе в голову!

«Ну же, будь разумной», — сказала я себе.

Спустя минуту, беря с полочки мыло, я уже была твердо настроена выбросить из головы все эти подводные фантазии.

ВОЛОСЫ

В доме мисс Винтер я никогда не смотрела на часы. Мои секунды измерялись словами, а минуты — строчками написанного текста. В среднем одиннадцать слов в строке, двадцать три строки на странице: таков был мой новый хронометраж. Через определенные промежутки времени я отрывалась от записей, чтобы покрутить ручку точильной машинки, наблюдая за длинной извилистой стружкой, неторопливо стекающей на дно мусорной корзины. Для меня каждый такой промежуток соответствовал часу.

Меня настолько поглотила история, которую я выслушивала, а потом записывала, что все остальное перестало для меня существовать. Моя «личная жизнь» как таковая фактически сошла на нет. Мои дневные размышления сменялись ночными снами, в которых также правили бал персонажи мисс Винтер, отодвинувшие на второй план людей из моей реальности. Эстер, Эммелина, Изабелла и Чарли — все они прочно обосновались в этом воображаемом мире, где основным местом действия являлся Анджелфилд.

Честно говоря, меня вполне устраивало такое положение дел. Целиком погрузившись в историю мисс Винтер, я таким образом скрывалась от себя самой. Однако при всей кажущейся успешности этого самообмана я все равно не могла забыть, что на дворе декабрь. В глубине моего сознания, на заднем плане моих сновидений, на полях страниц, которые я исступленно заполняла своими записями, маячил призрак декабря, отсчитывавшего день за днем и подбиравшегося все ближе к очередной годовщине.

На следующий день после ночной истерики мисс Винтер я с ней не виделась. Она была переведена на постельный режим под присмотром Джудит и доктора Клифтона. Я и сама нуждалась в передышке, поскольку очень мало и плохо спала накануне. Но уже через день мисс Винтер позвала меня к себе. Явившись в ту же маленькую спальню, я застала ее в постели.

Зеленые глаза как будто увеличились в размере, занимая еще больше места на ее лице. Никаких следов косметики я не заметила. Судя по ее расслабленно-спокойному состоянию, действие препарата находилось на пике эффективности, однако я приметила в ее спокойствии и нечто новое, вряд ли как-то связанное с медикаментозными процедурами. Она мне не улыбнулась, но взгляд ее на сей раз был непривычно дружелюбен.

— Вам не понадобятся блокнот и карандаш, — сказала она. — Я хочу попросить вас об услуге иного рода.

— Какой услуге?

В спальню вошла Джудит. Она расстелила на полу простыню, после чего привезла из соседней комнаты кресло-каталку и помогла хозяйке перебраться в него из постели. Затем кресло с мисс Винтер было установлено в центре расстеленной простыни и повернуто так, чтобы она сидела лицом к окну. Джудит обернула ее плечи широким полотенцем, распустив поверх него массу оранжевых волос.

Перед тем, как уйти, она вручила мне ножницы, улыбнулась и сказала: «Желаю успеха».

— Так что я должна делать? — спросила я мисс Винтер.

— Подстричь мне волосы, разумеется.

— Подстричь волосы?

— Да. Чему вы удивляетесь? Тут нет ничего сложного.