Жуков. Рожденный побеждать - Владимир Дайнес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сталин, считавший Жукова сторонником активных действий и мастером контрударов, не ожидал, что тот не поддержит его идею. Но обсуждать, тем более отменять свое решение не собирался. Напомнив, что Западный фронт имеет шесть армий, распорядился контрудары провести, используя в районе Волоколамска правофланговые соединения 16-й армии генерала Рокоссовского, танковую дивизию и кавалерийский корпус генерала Доватора, а в районе Серпухова — кавалерийский корпус генерала Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.
«Тяжелое впечатление осталось у меня от этого разговора с Верховным, — вспоминал Жуков. — Конечно, не потому, что он не посчитался с моим мнением, а потому, что Москва, которую бойцы поклялись защищать до последней капли крови, находилась в смертельной опасности, а нам безоговорочно приказывалось бросить на контрудары последние резервы. Израсходовав их, мы не смогли бы в дальнейшем укреплять слабые участки нашей обороны»{221}.
Параллельно Сталин по телефону устроил головомойку и Булганину, заявив, что в штабе Западного фронта все зазнались, но он найдет на всех управу.
По решению Ставки ВГК Западному фронту с 18 часов 9 ноября передавались из резерва Верховного Главнокомандования 2-й кавалерийский корпус, 112-я танковая и 415-я стрелковая дивизии, с 12 часов 12 ноября — 20, 19 и 44-я горнокавалерийские, 17 и 24-я кавалерийские дивизии. С 18 часов 10 ноября Жукову подчинялась 50-я армия Брянского фронта, с 23 часов 17 ноября из Калининского фронта — 30-я армия.
Приказ Верховного надо было выполнять.
Командир кавалерийского корпуса генерал П. А. Белов описал, как 10 ноября Жуков привел его в Ставку к Сталину утверждать план проведения контрударов (Белову надлежало действовать в районе Серпухова). «В глазах его (Сталина) не было прежней твердости, — отмечал Белов, — в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное».
Жуков отдал распоряжения генералам Рокоссовскому и Захаркину (командующим 16 и 49-й армиями) нанести контрудары силами кавалерийских корпусов. Для обеспечения наступления сосредоточили значительное количество артиллерии и авиации. Кроме того, Жуков настоял на привлечении 81-й авиадивизии дальних бомбардировщиков и авиасоединения Московской зоны обороны. Они должны были наносить удары по аэродромам и поддерживать контратакующие части.
Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, оценивая решение о нанесении контрударов, писал: «Неожиданно был получен приказ командующего Западным фронтом — нанести удар из района севернее Волоколамска по волоколамской группировке противника. Срок подготовки определялся одной ночью. Признаться, мне было непонятно, чем руководствовался командующий, отдавая такой приказ. Сил мы могли выделить немного, времени на подготовку не отводилось, враг сам готов был двинуться на нас. Моя просьба хотя бы продлить срок подготовки не была принята во внимание»{222}.
А что мог сделать Георгий Константинович? Отменить приказ Сталина?
Войска 49-й армии, перейдя в наступление, в течение шести дней вели ожесточенные бои с небольшим территориальным успехом и огромными потерями. В то же время им удалось сковать левофланговые соединения 4-й армии противника, которые не смогли принять участие в планируемом наступлении на Москву.
Войска 16-й армии наносили контрудар в тот момент, когда противник завершил подготовку к переходу в наступление. При этом он имел превосходство в личном составе и артиллерии в 2,4–3 раза, а в танках — в 10 раз. Кроме того, большая часть войск 16-й армии, переданная из фронтового резерва, была еще не обстреляна и не сколочена. В результате 58-я танковая дивизия потеряла 139 танков (70,2 % общего количества), а 17-я кавалерийская дивизия — 75 % личного состава, продвинувшись всего на 3–4 км. О том, как нещадно уничтожались 17 ноября в районе Мусино советские кавалеристы, свидетельствует запись в документах немецкой 4-й танковой группы:
«В 9.00 утренний туман рассеивается и, наконец, можно видеть вокруг холодный зимний ландшафт. Мы находимся на вершине холмистой гряды, несколько восточнее Мусино, у наблюдательного пункта одной батареи. В 3 километрах от нас начинается лес, исчезающий за горизонтом. Между нами и лесом простираются неширокие поля с небольшим кустарником. Сквозь тонкий снежный покров проглядывают борозды и жнивье. Солнце поднимается все выше. Один из наших полков имеет задачу наступать в северном направлении. Он занимает исходный рубеж в деревне за нами. 10.00 утра.
Внезапно в направлении намеченного наступления полка показывается 60–70 конных, которые после нескольких выстрелов нашей артиллерии скрываются в глубине леса. Но наше командование рассчитывает на наличие у противника кавалерии, поэтому появлению конных не придается особого значения… Неожиданно в 3000 метрах от нас на опушке леса появляются конные. Сначала их немного, потом 50, 100, 300, и, наконец, справа и слева из гущи леса на запад несутся все новые массы конницы. Нам все еще не верится, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенном, как кажется, только для парадов. Правда, при случае говорили об этой возможности, говорили также о небольших конных атаках в оборонительных боях под Смоленском, но атака силами более чем одного эскадрона против нашего совершенного оружия и на местности, над которой полностью господствуем мы, кажется безрассудным предприятием.
И тем не менее противник пускает в ход этот свой последний козырь. Появляющиеся в беспорядке из леса массы конницы незаметно и быстро принимают боевой порядок. Теперь это уже три шеренги, эшелонирующиеся друг за другом, которые скачут в южном направлении, удаляясь от леса.
Это непередаваемо прекрасное зрелище, когда в ясном солнечном зимнем ландшафте, седло к седлу, низко нагнувшись к шеям лошадей, с блестящими саблями наголо кавалерийский полк несется в атаку. Кажется, что вернулись времена монгольского нашествия, и неудержимый поток маленьких черных косматых лошадей с вросшими в них азиатами стремительно врывается в страны Запада…
Огонь наших артиллеристов образует сплошную стену. Лошадиные трупы взлетают на воздух. Невозможно разобрать, где люди, где кони. Эскадрон потерял управление и цель своего наступления. То, что совсем недавно было картиной, напоминающей парад, теперь превратилось в беспомощную массу. Небольшие группы лошадей без седоков, все в пене, скачут в разные стороны. Вся масса эскадрона топчется бесцельно на месте. То вправо, то влево уносятся одичавшие в этом аду кони, давя все, что осталось живого на своем пути. Немногие еще усидевшие на конях кавалеристы тонут в этой сплошной массе, и наша артиллерия добивает последние остатки атаки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});