Французский ангел в кармане - Наталья Солнцева

Борода, то есть Фридрих, жил в многоэтажном доме в Ясеневе, в квартире, обставленной мебелью разных стилей, от венских гнутых стульев до немыслимых стеклянно-пластиковых современных конструкций. В прихожей у него висел огромный портрет женщины с красными волосами и перекошенным лицом – шедевр московского художника Власова, считавшего себя последователем Петрова-Водкина.

Борода уставился на Гладышева, не в силах вспомнить, где он его видел и откуда они могут быть знакомы. Виктор когда-то, в дни бурной молодости, помог Фридриху выпутаться из неприятнейшей истории с пьяной дракой и убийством на даче у одного артиста балета, где Борода напился и спал мертвецким сном, а когда проснулся, то застал картину в духе лучших традиций русской классики – хозяина дачи, зарубленного топором, которым Борода по приезде колол дрова для камина.

Словом, ситуация сложилась жуткая, и если бы не Гладышев…

– Витька-а-а! – наконец сообразил Фридрих, широко улыбаясь и сгребая гостя в охапку своими огромными ручищами. – Я тебя не узнал, старик! Богатым будешь! Да ты и так, я вижу, «кучеряво» живешь!

Он чуть отступил в глубь коридора, уставленного глиняными напольными вазами, и одобрительно рассматривал дубленку, хороший костюм Гладышева, дорогие туфли, шарфик, который стоил ползарплаты среднего москвича. Борода сам одевался во что попало, предпочитая черные майки, какие-то нелепые шаровары и повязанный на лбу платок, но в одежде разбирался и цену вещам знал.

– Проходи! Выпьем за встречу!

На кухне у Бороды царил живописнейший беспорядок – стены все сплошь были увешаны полками с гжельской посудой и стеклянными сосудами разных размеров, набитых головками чеснока, стручками красного перца, луком, сушеными грибами и ягодами рябины. На столе стояла огромная фирменная бутылка водки, едва начатая, соленые огурцы на глиняной тарелке, открытая банка консервированной ветчины, маринованные шампиньоны. Борода был хорошим музыкантом – он играл на нескольких духовых инструментах и не имел недостатка в работе, что позволяло ему жить так, как он хочет.

– Я к тебе по делу, – сказал Гладышев после второй рюмки, которые у Фридриха были больше похожи на стаканы.

– Я понял, что не в гости! – Борода поморгал своими огромными цыганскими глазами и прокашлялся. – Небось помощь нужна? Давай выкладывай! «Заложить» кого требуется или как?

– Не совсем. Но, в общем, ты недалек от истины! – улыбнулся Гладышев.

Борода громко, оглушительно захохотал, так что вся посуда на кухне жалобно задребезжала.

– За что я тебя люблю, Витька, так это за то, что ты не врешь! Ну, чего тебе надобно? Говори.

Гладышев отодвинул в сторону рюмку и высыпал на стол фотографии.

– Знаешь здесь кого-нибудь?

Борода брал снимки один за другим своими толстыми волосатыми пальцами, внимательно рассматривал и откладывал в сторону.

– Ну? – не выдержал Виктор.

– Баранки гну! – разозлился Фридрих. – Не мешай, я думаю! Знаешь, почему меня родители Фридрихом назвали? – неожиданно спросил он.

Гладышев отрицательно покачал головой.

– В честь Фридриха Энгельса! Вот! Великий философ был, друг трудового народа! – Борода фыркнул от смеха, и было непонятно, шутит он или говорит всерьез.

Он пересмотрел все фотографии, несколько штук отложил.

– Что я тебе могу сказать? Вот это наш класс – здесь я всех знаю, как ты сам понимаешь. Многих забыл, конечно, но, если поднапрячься, вспомнить можно будет. Тебя кто интересует? Или ты не решил еще?

– Да как сказать…

– Понял! – Борода был мужик умный, хоть и эксцентричный, с выбрыками. – Тебе рассказать о тех, с кем я поддерживаю отношения? А если мало покажется, ты сам спросишь! Я правильно мыслю?

– Правильно!

Борода взял в руки один снимок, ткнул толстым пальцем:

– Это Вика Мураткина. Пару раз видел ее в ресторане с шикарным кавказцем. Она подходила ко мне, поговорили о том о сем. Шикарная была девчонка!

– Почему была? – насторожился Гладышев.

– Потому что сейчас она уже дама! – Фридрих назидательно поднял вверх волосатый палец. – А это большая разница. Так, идем дальше. Вот этого мальчика я тоже частенько видел на всяких тусовках… Поганец! Мальчиш-плохиш – читал про такого?

– Ага, в детстве.

– Он у меня деньги одалживал, до сих пор не отдал. Думаю, что и не отдаст уже. Слухи ходят, он большую сумму проиграл в карты… а платить нечем. Уже полгода тянет, отдает какими-то крохами. Ну, те ребята из него отбивную сделают! Это ему не музыканта обмануть! Я бы, конечно, тоже мог долг потребовать, но… ты же меня знаешь – добрый я! Не могу смотреть, когда человека бьют.

– Так ты и не смотри!

– Не-е… Это хоть смотри, хоть не смотри… Не могу я! Сам виноват: не надо было давать.

– Тоже верно! – согласился Виктор. – А фамилию мальчика ты помнишь?

– Обижаешь! Конечно, помню! И фамилию, и адрес! Они с Викой когда-то в одном дворе проживали… тогда, на вечеринке, она их и сфотографировала, в шутку. Было уже поздновато. Все напились, разбрелись кто куда… Вика вышла на балкон покурить. Она странная была немного: любила одиночество. То есть и погулять, и выпить, и с кавалерами поразвлечься не отказывалась, но чувствовалось, что это все временно. Что она сама по себе – о чем думает, чего хочет, никто не знал. Как одинокая волчица в стае. Вроде бы со всеми вместе, а на самом деле одна. Я понятно выражаюсь?

– Вполне, – подтвердил Гладышев.

– Ну вот… мальчики уединились, занялись любовью… а Вика с балкона их и сфотографировала за этим занятием. Смеху было!

Гладышев узнал все, что хотел, и даже сверх того. На улице шел снег, когда он ехал в офис по укатанной скользкой дороге, думая о том, что скажет сейчас Георгию и как тот воспримет сказанное. Доказательств для суда, конечно, они не получат, но это никому и не надо. Главное, чтобы сомнений больше не оставалось.

У Виктора созрел план, как осуществить задуманное. Пожалуй, Георгию говорить об этом еще рано. Или сказать? Если план сработает, то они оба смогут увидеть убийцу воочию. Пусть лучше Георгий сам при этом присутствует, смотрит своими собственными глазами. Это будет гораздо убедительнее, чем слова Гладышева.

Директор «Опала» выслушал новости внешне спокойно, только в глазах его мерцал страшный блеск, да желваки ходили на скулах. Он посмотрел фотографии, медленно бледнея от ненависти, спросил глухо, с болью:

– Что ты предлагаешь?

Гладышев изложил придуманный им по дороге план.

– Ты думаешь, это сработает? – спросил Георгий с сомнением. – Убийца не такой дурак, чтобы самому идти в расставленные сети.

– Он трус, слизняк… Отравить женщину – это одно, а оказаться один на один с разгневанными мужчинами – совсем другое, поверь мне. Я знаю эту породу людей: они живут в постоянном страхе. Именно это заставляет их пускаться во все тяжкие и идти на крайние меры. Убийство – это шаг отчаяния, последний способ защитить себя. Такие люди постоянно окружены врагами; в их извращенном представлении все только и ждут, чтобы наброситься на них и безжалостно уничтожить. Они вынуждены носить гранату в кармане – только это может дать им немного спокойствия. Они никогда не принимают честный бой – они прячутся и выжидают, чтобы поразить свою жертву из-за угла. Они опасны, потому что их намерения скрыты, но они жалки и достойны презрения, потому что они лишились чести и достоинства. И это – их самая страшная тайна. Они пойдут на все, что угодно, лишь бы никто не узнал эту их тайну! Не сомневайся, Георгий, все получится!

– Ты уверен?

– Здесь нет никаких гарантий. Их тебе никто не даст. Обстоятельства могут измениться, что-то непредвиденное спутает планы… Но если все пройдет гладко, то в поведении убийцы я уверен. На этой земле поступки некоторых людей завидно постоянны и предсказуемы. Причем знаешь, какую закономерность я заметил?

– Какую?

– Чем хуже, ничтожнее человек, тем легче угадать, что он сделает! Он неизменен в своей подлости, как бетонный столб. А подлость – следствие страха. Значит, убийца испугается и выдаст себя. Обязательно!

– Хорошо! – согласился Георгий. – Давай сделаем, как ты предлагаешь! Только не надо ждать до завтра.

В кабинете Георгия рано темнело, потому что он выходил на теневую сторону. Вычурная лампа «под старину» с приплюснутым абажуром давала мало света. Углы тонули в полумраке. Свет от лампы желтым пятном лежал на столе, освещая разбросанные фотографии, графин с водкой, две хрустальные рюмки, лимоны на мельхиоровой тарелке. Было тепло, так что Гладышев снял пиджак и начал набирать номер телефона. Георгий смотрел на него, тяжело дышал, волновался.

– Измени голос… на всякий случай, – посоветовал он.

– Не учи ученого, – ответил Виктор, делая знак, что ему ответили. – Алло!

К счастью, к телефону подошел именно тот человек, который был нужен. Гладышев, слегка понизив голос, стараясь придать ему зловещий оттенок, произнес заранее заготовленные слова: