«Ла»-охотник. В небе Донбасса - Роман Юров

— Так нету же ничего! — стал возмущаться Ленька. — Не сезон, знаете ли… повяло. В степи вообще пусто, ни цветочка. А тут… на весь хутор два розовых куста. Вот этот висел и еще один не распустился, — и подначил. — Вы, товарищ командир, даете нереальные планы.

Виктор снова скептически осмотрел розу, оторвал краешек подсохшего и порыжевшего лепестка и тяжко вздохнул.

— Ладно, — уныло сказал он, — можешь идти. Спасибо… — и тут же добавил в спину. — А за тем, нераспустившимся, бди. И резать… резать нужно ниже. Чтобы стебель длинный был… тютя…

Ножом он подрезал разлохмаченный, словно обгрызенный снизу стебель, затем принялся обрывать подсохшие края лепестков. Через десять минут цветок был приведен в относительно товарный вид, а Виктор скорым шагом направлялся к штабу.

Тани, к его сожалению, на месте не оказалась. Он покрутился в помещении, но ее не дождался и, изучаемый образцово-любопытствующими взглядами связисток, положил розу девушке на стол. Прямо на печатную машинку. Уже выходя из штаба, услышал, как за спиной очередями "ШКАССа" затрещали бабьи пересуды…

В крыльца Виктор едва не столкнулся с Шубиным. Тот торопился от стоянок, шел быстро, низко нахлобучив фуражку и бросая по сторонам короткие злые взгляды. За ним несся Соломин и, размахивая какой-то бумажкой, причитал:

— Дмитрий Михайлович… ну Дмитрий Михайлович…

Шубин не отвечал, лишь сильнее кривился и прибавлял шагу.

— Дмитрий Михайлович…

У штаба командир резко затормозил, и Лешка в него буквально влетел.

— Дмитрий Михайлович, ну подпишите…

— Нахер! — Комполка быстро обернулся, — Я уже сказал, что не буду! Я вам не поп, тута, — он в бешенстве затряс пальцем перед его лицом.

— Дмитрий Михайлович, ну по-человечески же прошу…

Смирна-а! — выкатив от злости глаза, заорал Шубин на Лешку. Выхватив у него из рук бумажку, он тот час ее разорвал и швырнул на землю. — Кругом! Шагом марш! Попросишь еще раз, под арест посажу! — Отправив Соломина, командир пулей влетел в здание штаба, с грохотом захлопнув дверь.

— Дела-а! — присвистнул Виктор.

— Вот же скотина! — Лешка, отойдя на несколько метров, остановился и теперь зло сжимал кулаки, с ненавистью рассматривая закрытую дверь. — Урод лысый!

— Что случилось то?

— Да что же это делается? — словно призывая Виктора в свидетели, застонал Соломин. — Я же законно все! — Он застыл, вцепившись рукой в шевелюру и задумчиво морща лицо.

— Леша, — ласково, словно у маленького ребенка, поинтересовался Виктор. — Что это было?

— Шубин с-сука! — У Соломина на лице вздулись желваки! — Я жениться буду. Оля согласна. А этот козел не хочет рапорт подписывать! "Я вам не поп", — передразнил он командира. — Урод! Не знаю теперь… Может, к самому комдиву?

— Поплачься Галке! — с гаденькой улыбочкой присоветовал Виктор. — Она как пить дать, твою сторону примет. У нее в этом вопросе пунктик. Она с Шубина такую стружку снимет, что он завтра сам к тебе прибежит! А еще лучше Оле скажи. Чтоб ты, вроде как не при делах…

— Думаешь? — оживился Лешка.

— Точно тебе говорю! Даже если не выгорит, то жизнь ты ему основательно отравишь… Поквитаешься…

… - А таких танцев вы не видели! — Иванов лихо крутнул ус. Ради праздника он приоделся, нацепив сберегаемый для торжественных случаев парадный мундир. Хромовые сапоги, спущенные книзу и сжатые в гармошку так, что издалека их можно было принять за ботинки, горели на нем огнем. — Данильчук, давай!

Данильчук дал. Баян взвизгнул и Иван вдруг громко, по-разбойничьи свистнул, хлопнул ладонями по голенищам своих щегольских сапог и пошел по кругу, лихо подбоченясь и рассыпая каблуками дробь. За ним выскочил Щеглов, пошел вслед, не уступая, сорвалась Галка — всплеснула руками и мягко, едва касаясь подошвами пола и поводя плечами, поплыла плясунам навстречу. Заражаясь весельем танца, летчики, полковые девчата, один за другим врывались в круг. Пыль клубами летела из-под ног. Ходуном ходил прогнивший пол, но никому не было никакого дела. Танец захватил и притянул к себе каждого.

Первая полковая свадьба набирала обороты. Остались позади поздравления и крики "горько", уже были все съедены закуски и молодые отправлены ночевать в землянку новобрачных. Настало время лихого, безудержного веселья. Кровь, подогретая алкоголем, играла в жилах, требовала действия…

— И-э-э-э-х! — Иванов пошел вприсядку. Обычно бледное лицо его раскраснелось, залихватский чуб прилип ко лбу. — Давай, славяне…

Виктор тоже, помимо воли оказался втянут в этот омут. Он и не хотел, но могучая, коллективная сила выкинула его в центр зала, плотно окружила, и оставалось лишь виновато улыбаться и пытаться попасть в такт мелодии. Получалось плохо. Он стал оттираться к стенке, надеясь выбраться из душной, потной толпы.

— Хочешь убежать, — Таня, смеясь, ухватила его за рукав, — не выйдет!

Пришлось остаться. Он танцевал, пытаясь подражать Иванову, но получалась убого, и девушка смеялась с его неуклюжести. Она веселилась, искренне, нараспашку.

Потом мелодия сменилась. Данильчук заиграл что-то тягучее, мягкое, и Таня по-хозяйски положила руку Виктору на плечо, закружила в душной тесноте зала. Двигалась она здорово, танцуя исступленно, танцуя за двоих. Он старался как мог, но корявые па только портили легкую красоту ее движений.

А она входила во вкус. Расплясалась, раскраснелась, запыхалась. Отдавалась танцу целиком. Глаза ее, огромные и блестящие оказались неожиданно близко и лукаво блестели в полумраке. Они затягивали с головой, уволакивали в бесконечный зеленый омут не оставляя ни единого шанса. И Виктор плюнул на приличия, притянул к себе, облапил, и, не слушая возмущенный писк, стал целовать…

Жалобно вздохнув мехами, баян смолк. Сыгранная им мелодия пролетела незаметно, не оставив ни мотива, ни чувства времени. Остался лишь липкий привкус вина с ее губ и выражение зеленых глаз — сперва испуганное, а затем нахально-смелое и пьяное одновременно.

— Белый танец, — Данильчук прочистил горло, и баян вновь загудел басами, запел, заиграл, разливаясь по комнате, заставляя тела двигаться в такт. Затрещали полы, закружились по залу бельма лиц, а затем слились в одно. зеленоглазое, с мягкими полуоткрытыми губами и курносым носиком. Они целовались, медленно кружась в танце, и тело ее было так близко, так доступно, что Виктор не выдержал. Не дождавшись окончания, он повел Таню к двери, расталкивая людей словно таран. Он знал, зачем ведет ее за собой, знал, что она знает. Финал откладывать не следовало.

Прохладный воздух улицы немного освежил голову, добавил мозгам кислорода. И Виктор вдруг понял, что им просто некуда пойти, что в любой мало-мальски пригодной халупе, любом шалаше сейчас люди. Он сбился с шага, потрясенный размерами катастрофы…