История о Михаиле и Андронике Палеофагах - Георгий Пахимер

6. Едва только царь возвратился в город, как известили его о скором прибытии Михаила с запада. Михаил был младший сын деспота, и сперва назывался Димитрием; но по смерти отца, в память о нем, принял имя Михаила. Доставшаяся ему часть отцовской земли казалась для него уже несоответственною важности того достоинства, которое получил он от державного, вместе с обещанием принять его в зятья. Поэтому, оставив отцовское наследие, и веря грамоте, запечатленной клятвою, он и явился теперь к царю. И так у царя предназначен был брак двух его дочерей Ирины и Анны (Евдокия была еще малолетна). Брак Ирины с Асаном, которого величали уже Болгарским царем, совершаем был весьма торжественно. Асан носил царские знаки: только лошадиные попоны были у него из шерсти; а во всем другом он нисколько не отличался от царя. Притом было положено, что если дело пойдет хорошо, — он с войсками царя вступит в Тернов; в противном же случае снова будет украшаться деспотством Римской империи. На этих условиях сперва совершен был брак, а затем начались непрестанные совещания, каким бы образом получить дальнейшие успехи. Но браку Михаила и второй царской дочери Анны помешали некоторые церковные каноны, положенные в древности Сисинием [119] и получившие силу неизменных определений. Известно было, что жена деспота Никифора, Анна, приходилась родною племянницею дочери царя Анны; а Михаил и Никифор были родные братья. Таким образом, этому браку препятствовала шестая степень родства: то есть, с одной стороны оказывалось четыре степени, да с другой — две. Поэтому требовалось соборное рассмотрение и разрешение вопроса. Рассмотрев это дело, собор определил: так как связи царей способствуют миру государств; то правила для них можно более ослаблять, чем для других, и несогласие с канонами уравновешивать милостью к просителям. Таким образом, брак был разрешен, и Михаил, получив достоинство деспота, соединился с царевною Анною. С этого времени клятвенно обязался он служить царям; а Иоанн, если сделается Болгарским царем, тоже клятвенно обещался быть в союзе с римлянами, в противном же случае — давал клятву оставаться верным слугою царей в качестве деспота.

7. Тогда царю пришло на мысль сперва овладеть Мариею, чтобы не дать ей времени привести свои дела в хорошее состояние, и таким образом разрушить его планы. С этою целью он посылал к ней многих не столько для действий неприязненных, сколько для того, чтобы кротко расположить болгар к выдаче Марии и принятию царских детей. Мария знала, что находится в тесных обстоятельствах и что ей грозит зло с двух сторон: с одной — буйствовал Лахана, который, недавно явившись, успел уже опустошить страну и овладеть всеми окрестностями Тернова, с другой — наступали и все увеличивались войска царя, которые черни грозили внешним разорением, а в высших сословиях возбуждали внутреннее неудовольствие. Поэтому она трепетала как за себя, так и за своего сына, и ужасные беспокойства волновали ее душу. Знала она, что ей не по силам бороться с тем и другим врагом, а потому решилась умилостивить одного из них, обещавшего ей больше пользы. По ее мнению, всего естественнее было обратиться к царю. К этому обязывали ее — и приличие, требовавшее от ней целомудрия, и долг к покойному мужу, который возбранял ей вступать в связь с его убийцею. Лучше казалось искать спасения у того, от кого получено ею и царское достоинство. Таким образом, она нашла справедливым послать к царю и умолять его о спасении. Это, однако ж, нисколько не благоприятствовало ее видам; главною ее заботою было упрочить власть за собою и за своим сыном Михаилом; а царю между тем и во сне не снилось пренебречь выгодами своих детей, которых он и прежде уже предназначил к той власти. И так требования царя были совершенно отвергнуты. Но послать к варвару и просить союза с ним на условиях, чтобы он предоставил ей управление народом — Мария почитала делом тоже бессмысленным; ибо с человеком, который добивается ее власти, вступить в условия о том, чтобы он оставил власть, казалось, невозможно. Со стороны царя озабочивало ее опять и то, что начав хлопотать о власти для своих детей, он не успокоится. Это привело ее к решимости — презреть и честь покойного мужа, и негодование людей, что быв деспиною, она предается такому человеку и смотрит только на выгоды свои и своего сына; а выгоды эти, по ее мнению, состояли в том, чтобы вполне предаться свинопасу и, отворив для него ворота царства и города, соединиться с ним и жить, как деспине с царем. Обдумав это, она немедленно (ибо посольство со стороны царя не позволяло медлить) посылает к свинопасу объявить ее мнение и желание. Выслушав послов, Лахана сперва обнаружил гордость и неуважение, величаясь так, что вот он должен подарить ей власть, которой не успел еще добыть мечом и превосходным войском; однако ж, потом принял условия касательно брачного союза, — только очень лукаво и двусмысленно, чтобы кто не счел его женолюбивым и охотником до женских спален. Он обнаружил характер тех людей, которые берегутся изнеживать чувства и презирают это, а только по миролюбию и во избежание пролития крови в междоусобной войне соглашаются на подобные уступки, оказывая чрез то милость другим, но никак не принимая милости от других. После того с обеих сторон заключены были клятвенные договоры, и ворота для него отворились. Приняв его внутри города, Мария вступила с ним в брак и, разделяя с новым мужем почести царствования, думала, что нашла себе в нем достаточную оборону против царя. Услышав об этих событиях, царь, как и надлежало полагать, довольно возмутился, однако ж, притворно скрывал свое смущение, возбужденное обманутыми надеждами, и только по справедливости укорял Марию за ее поступок, говоря, что этим она и род их обесчестила, и власть отдала человеку ничего нестоящему. Ведь Лахана не в состоянии ни отразить, ни выдержать тохарцев, которые, по всей вероятности, устремятся на него, частью как на явного их врага, а частью и потому, что его ненавидят сами соотечественники. Но царь не ограничивался одними словами: он опять послал войско бороться и подготовлять падение Марии. Тогда Лахана, оставив супружескую нежность, стал жить варварски, и хитро подделывался к лицам, его окружавшим. Он знал, что неприятели восстают на него с двух сторон, и думая, что изнеженность — вздор, что она только усыпляет человека во время военных опасностей, стал ссориться с Мариею и даже нередко бил ее. Лучше всякого бездействия казалось ему входить в окружавшие его обстоятельства, располагать к себе болгарских правителей и готовиться к войне с обоими неприятелями; ибо после того, что сделано, нельзя было ему ни примириться с тохарцами, ни питаться надеждою на царя. Поэтому он, сколько мог, волею-неволею готовился к борьбе. Получив власть, сверх всякого чаянья, ему хотелось не только сохранить ее, но и отстоять. Ежедневно подвергаясь нападениям извне, он принужден был сражаться поневоле; ибо, хоть и варвар, а знал, что при всем нерасположении к войне, воевать ему велит самая необходимость. Поэтому отважные его схватки выходили удачными, и противостоявшие беспорядочной его стремительности не в силах были удержать ее; так что и хорошие воины боялись встретиться с ним, ибо знали, что худо будет тому, кого он одолеет. Попасть в руки Лаханы было то же, что, по крайней его жестокости, подвергнуться смерти; ибо никто не видывал, чтобы варварское его сердце когда-нибудь смягчалось состраданием. Поэтому смелость наших воинов часто была задерживаема представлением ужасов, если кого возьмет он в плен; и от того они действовали как бы не всею полнотою своих сил. Между тем Асан окружаем был многочисленным войском, — тем более, что некоторые с враждебной стороны, нехотя попавшиеся нашим в плен, находили себя в хорошем состоянии; потому что, покорившись, избавлялись от тирана и присоединялись к царю: напротив отведенным туда нечего было и думать о спасении; их наказывали, как врагов.

8. Таким образом, дело шло медленно, и другой надежды на избавление от зла не оставалось, кроме надежды — избавиться от варвара. Это скоро и последовало; ибо Лахана не избег непостоянства судьбы, которой все приписывал. Вскоре разнеслась весть, что он побежден тохарцами. Услышав об этом, терновиты, давно уже волновавшиеся против Марии, нашли теперь благовременным выдать ее вместе с сыном военачальникам царя, а Асана признать своим деспотом; потому что ему издавна принадлежало право господства над болгарским народом. И так Мария, беременная плодом от варвара, была приведена вместе с Михаилом к царю в Адрианополь, куда прибыл он вторично, и отдана под приличный караул; а Асан с Ириною (только не вместе, — Ирина после Асана, — уже по возвращении царя в город) беспрепятственно вступили в Тернов и были приветствованы, как цари. Между терновитянами особенно замечателен был Тертерий, которого болгары очень уважали и величали. Царь захотел соединить его узами родства с Асаном и почтить достоинствами; потому что он сильно посягал на царскую власть, и между военачальниками домогался высшего значения. Но этому желанию царя препятствовала жена Тертерия. Если почтить его, имеющего такую жену, то он роду Асана не принесет никакой пользы; потому что жена начнет тем более раздражать и поджигать его замыслы. И так царь обещал сделать Тертерия деспотом с тем условием, если он разведется со своею женою и вступит в брак с родною сестрою Асана. Это состоялось, и жена его, отведенная в Никею с сыном Свентиславом, отдана под стражу; а сестра Асана соединилась с Тертерием, и оба они почтены достоинством деспотства.