Валет червей - Виктория Холт

Как раз в это время у нас гостил мой отец, и я надолго запомнила, как он ответил этому человеку:

— Я полагаю, — сказал мой отец, — что вы, молодой человек, вернувшись из Америки, будете бороться за свободу для угнетенных.

— Это так, граф, — ответил молодой человек. — За границей совсем другой, свежий дух, и эта война заставила нас по-другому взглянуть на происходящее в нашей стране. Монархи и правители не имеют права подавлять тех, кем они правят. Угнетаемые должны восстать и бороться за свою свободу.

— Именно эти доктрины вы и намерены здесь проповедовать? Не так ли?

— Совершенно верно, сударь. Это доктрины справедливости и чести.

— И это доктрины, которые подстрекают толпу к беспорядкам?

Кровь бросилась отцу в лицо. Я понимала, что сейчас он представляет, как моя мать выходит от модистки и оказывается перед разъяренной толпой, убивающей ее. Похоже, что за какую бы тему мы ни брались, она подводила нас именно к этому опасному предмету.

— Мы только объясняем народу, что у него тоже есть права.

— Права, позволяющие убивать лучших людей! — воскликнул отец.

— Нет, сударь, конечно, нет. Права, которые они обязаны иметь, а если им в этом отказывают… тогда они вправе бороться за них, как это делают колонисты.

Я тут же постаралась сменить тему разговора. Именно этим мне и приходилось заниматься постоянно. Больше всего я любила часы, проведенные наедине с отцом. И если он заговаривал о войне в колониях, я старалась, чтобы разговор не затронул внутренних проблем Франции.

Он считал, что Шарль поступил глупо, отправившись воевать.

«Во-первых, — говорил он, — этот конфликт не имеет ничего общего с Францией; во-вторых, оттуда французы возвращаются с революционными идеями; в-третьих, Франция вынуждена расплачиваться за поддержку колонистов… и не только деньгами, которых, впрочем, тоже не хватает и самой Франции».

— Он покинул свою семью… на такой долгий срок. Сколько времени уже прошло? Должно быть, больше года. Я начинаю думать, что нам следовало бы подыскать тебе, Лотти, партию получше.

— Я люблю Шарля, и, как мне кажется, он любит меня.

— Но взять и вот так покинуть тебя! Уехать и драться ради целей, не имеющих ничего общего с судьбой его собственной страны!

— Он воспринял это, скорее, как вызов… мне кажется, он рассматривал это именно так.

— Да, — пробормотал отец, — мне следовало найти для тебя кого-нибудь более достойного.

— Но он собирался жениться на Софи. И ты относился к этому одобрительно.

— Софи не из тех, кто может привлечь завидного жениха… в отличие от тебя. Я был рад тому, что удается пристроить ее замуж, и Турвилей это тоже устраивало. Если бы только… но тогда… видишь ли, ты была рождена вне брака, и какими бы глупыми ни были условности, но они все равно существуют. В то время казалось, что брак с одним из Турвилей достаточно хорош для тебя.

— Это так было, и вот теперь у меня есть Шарло и Клодина.

— Да, милые дети. Лотти, как бы я хотел видеть их в Обинье… всегда, — он быстро взглянул на меня. — Я понимаю, тебе кажется, что это малопривлекательное место для детей. Но с их приездом все изменилось бы, Лотти. Мы бы позабыли о Софи в ее башне, которую охраняет Дракон-Жанна и об Армане, которому плевать на все, кроме собственных развлечений, и о его жене, распевающей псалмы и проводящей все дни в молитвах вместо того, чтобы рожать детей. Есть еще, конечно, занудный старый мизантроп — я… но я бы переменился, если бы возле меня постоянно находились мои любимые.

— Рано или поздно Шарль вернется домой, — возразила я. — И я должна ждать его.

Итак, мы вновь расстались. Отец вернулся к своей угрюмой жизни затворника, а я продолжала ждать известий от Шарля. Время от времени до нас доходили отрывочные сведения об этой войне. Она еще не завершилась. За победами следовали поражения, ситуация менялась, но дела у англичан, кажется, шли все хуже.

Наконец к нам приехал гость. Я уже встречалась с графом де Сараман в то время, когда Шарль готовился к отъезду в Америку. Граф был одним из тех, кто откликнулся на призыв, и несколько раз в связи с этим гостил у нас в замке.

Как только я увидела его, стоящего в холле, то поняла, что он привез вести от Шарля, и меня охватило чувство глубокой тревоги.

Почему Шарль не приехал вместе с ним? Ведь они уезжали вместе, и вернуться должны были вместе. И зачем граф де Сараман решил навестить меня?

Меня встревожила уже сама манера его поведения. Он казался чем-то опечаленным.

— Приветствую вас, граф, — сказала я. — Вы привезли какие-нибудь новости о моем муже?

Граф пристально взглянул на меня и произнес:

— Боюсь, у меня для вас дурные новости.

— Шарль… — пробормотала я.

— Он пал в битве при Юта-Спрингс. Я был рядом с ним до самого конца. Его последние мысли были о вас. Он сожалел, что оставил вас, и говорил, что ему не следовало этого делать. Он хотел, чтобы я передал вам его уверения в любви к вам… уверения в том, что вы были его единственной.

— Он мертв? — шептала я. — Шарль мертв.

— Он передал мне это кольцо, и я возвращаю его вам.

Я взяла у него кольцо. Это было золотое кольцо с лазурью, которое он всегда носил. Сомнений не было. Шарль погиб.

И хотя я все время допускала такую возможность, осознание случившегося явилось для меня ударом.

Шарль… мертв. Похоронен где-то в чужой земле. Потерян навсегда.

Я скорбела по Шарлю. Я уединялась, чтобы подумать над последствиями, к которым приведет его смерть.

Мы с ним так давно не виделись, и я не могла делать вид, что его смерть была для меня страшным ударом, каким могла бы стать, если бы мы не расстались на такой срок. Жизнь в Турвиле продолжалась. Шарль давно перестал быть ее частью, однако смерть потрясает вне зависимости от того, каким путем она приходит. Смерть необратима. Сколько раз за время его отсутствия я мечтала о том, что он вернется и мы будем обсуждать с ним дела… планировать… А теперь этого уже никогда не будет.

Шарло едва помнил его. Клодина, можно сказать, его не знала. Его родители потеряли единственного сына, но у них была замена в лице их зятя, а это значило, что Амелия с мужем теперь постоянно будут жить в Турвиле. Я решила сообщить новость Шарло:

— Шарло, твой отец уже никогда не вернется к нам.

— О, — произнес Шарло, на миг отрываясь от рисунка, — значит, теперь он будет жить в Америке?

— Он был убит в сражении, — пояснила я Его глаза округлились.

— А его застрелили из ружья?

— Да., видимо, так, — пробормотала я.

— Я тоже хочу ружье, — сказал Шарло и начал рисовать ружье на лежавшем перед ним листе бумаги.