Корпорация «Коррупция» - Дмитрий Серков

жидкостью по имени «кофе», пара сэндвичей, из которых на салфетку стекал

расплавленный сыр, и пачка сигарет. Стандартный «перекус» корреспондента.

– Ну? – он никогда не был любезен с ней.

– Меня интересует Рубен Давлатян…

– При чем здесь я?

– Мне хотелось бы знать о его контактах в органах власти…

– Ничем не могу…

– Можете! – настойчиво сказала Соболева, и тут же выдала сплетню, о которой

недавно обмолвился Ринат – информация неподтвержденная, но все же, – Александр, вы

работали по нему некоторое время назад, делали репортаж о его задержании, который,

впрочем, никогда не пошел в эфир…

В точку!

Беловицкий отложил в сторону недоеденный бутерброд, отхлебнул из стакана

неопределенную жидкость цвета какао и подался вперед.

– Откуда… Зачем вам это?

– Я пишу статью о нем. – Скрывать очевидное не имело смысла.

На лице не отразилось ни растерянности, ни заинтересованности. Скорее полное

безразличие к происходящему. Он потер ладонью подбородок, прежде чем произнести:

– Пишите! Ваше право. Только без меня.

Следовало брать быка за рога, пока беседа не оборвалась едва начавшись.

– Так почему вы отказались от освещения материала? Ведь резонанс был бы

нешуточный. Вы отказались от успеха.

Задумчиво постучав зажигалкой по столу, собеседник неторопливо распечатал пачку

сигарет, сделал пару глубоких затяжек, заворожено глядя за поднимающимися клубами

табачного дыма, хлебнул кофе. При видимом спокойствии от Алены не укрылось едва

заметное подрагивание пальцев. Нервничает! Она готова была дать голову на отсечение,

что перед началом разговора Беловицкий был возбужден рабочей обстановкой, но при

всей эмоциональности действий и высказываний оставался хладнокровным, а сейчас

заюлил, заерзал. Неприятен ему вопрос. Даже противен. Но старается скрыть очевидное.

– Так что же произошло, Александр? – вновь поинтересовалась Соболева.

Он, наконец, посмотрел на нее, и в его глазах явно читалась полная отрешенность от

мира: его тяготила непомерная ноша, но скинуть ее, поделиться с посторонним человеком,

тем более журналистом, он не решался. Тяжесть былого уже давно утомила его, усталость

подавила все другие чувства, некогда бушующее пламя жизненных сил угасло, перестав

питать тело. С таким настроением хоть в петлю, хоть с крыши, хоть в полный рост из

окопа.

Но было еще что-то. Нечто, чего Алена никак не могла различить. Что сквозило во

взгляде, стучалось в сердце, но не выглядывало наружу. То, что заставляло его молчать.

– Я никому не скажу. Я не сдаю своих информаторов.

И тут все стало ясно. Страх! Под видимым безразличием скрывается страх. Страх

заставляет его держать язык за зубами. Страх не позволяет рассказать о старой истории,

после которой Беловицкий, похоже, сменил амплуа.

– А должность руководителя отдела новостей стала вам наградой за молчание, -

Соболева нисколько не сомневалась в правильности сделанного только что

предположения. – Вы сменили волчий хлеб корреспондента криминальной хроники на

тихую гавань начальственного кабинета, тем самым, гарантировав себе будущее. Место

чище, доход больше. Разумный выбор.

Беловицкий продолжал молчать, так что ей приходилось напирать все сильнее и

сильнее, стараясь раскачать лодку его отрешенности и безразличия.

– Здесь уже неуместно говорить о журналистской этике, о репортерском поиске

истины. Единственная неопровержимая истина, которую я вижу в ваших действиях:

молчание – золото!

Плохо скрываемая ярость в глазах выдавала его с головой. Прикурив новую сигарету

от предыдущей, собеседник не торопился откровенничать.

– То, что вы скрываете, Александр, – секрет полишинеля. Тайна, известная всем.

Остается выяснить – не думаю, что будет чересчур сложно – по чьему наущению вы

получили повышение, и имя вашего заказчика и покровителя выплывет на поверхность. А

уж поверят ли, что информация не утекла от вас – большой вопрос…

Испугался!

Кажется, она добилась своего. Произошел взрыв! Взрыв не бомбы, но петарды,

которая сначала шипит, а затем с хлопком разрывается. Беловицкого прорвало. Он не

кричал, не рвал и не метал, не топал ногами от негодования. Только зрачки бешено

вращались, на лице заложились глубокие морщины, и голос приобрел металлические

нотки. Со стороны могло показаться, что беседа продолжает течь в мирном русле за

столиком кафе южноморского телецентра, тогда как в действительности уже разразилась

буря.

– Да что вы вообще понимаете?! Неужели вам хочется копаться в этом дерьме?

Думаете, приехала вся из себя принцесса, и тайны вам откроются? Хрена-с два! Вы даже

не догадываетесь, во что ввязались. Это клоака! Такая жопа, белого света из которой уже

не видно. Алена, конфликт с Моисеевым, о котором тайком гудел весь Южноморск,

покажется вам цветочками, в сравнении с тем, куда вы суетесь. Думаете, Штурмин сможет

вас защитить? Не надейтесь! Оставьте все, как есть, и занимайтесь менее опасной

журналистикой. Это сохранит вам жизнь и здоровье.

– Вам угрожали? – не удержалась Соболева.

Он не медлил с ответом и не спешил, а, значит, говорил правду:

– Нет. Порекомендовали. И предложили повышение. Разные люди, но в одно время. Я

сразу все понял. Вы думаете, что все знаете, Алена? Не обольщайтесь! Эти люди сильнее

и хитрее любого из нас и гораздо могущественнее. Для них не существует понятия

сострадания и жалости, человеческая жизнь для них – ничто! Они переступят через

любого. И через вас, и через меня. За время своей профессиональной деятельности я

многое повидал и со многим сталкивался. У меня за плечами бандитские девяностые,

сходки и разборки. Репортажи, за которые убивают. Я видел и боль, и унижение, даже

смерть. Но здесь я дал слабину. Поймите, Аленушка, нельзя биться головой о стену.

Особенно если стена кирпичная, высокая и толстая. Что проку, если башку расшибешь?

Кому от того польза выйдет?

Он не пугал. Предупреждал. Свято верил в то, о чем говорил. Объяснял

бесполезность борьбы с системой. Порочны не отдельные люди, а система. Вся власть,

весь бизнес, вся российская действительность поражена смертельной болезнью. И люди

вроде Бориса Андреевича Штурмина, по мнению Беловицкого, восставшие против

коррупции, они не герои. Они – безмозглые идиоты, которые не хотят жить по правилам

современного мира, противятся устоям современного общества. Ведь воруют все, с самой

«земли» и до самых «небожителей», кто что может, тот то и прет. Внизу: колбасу, молоток,

запчасть, моток провода, лист железа или банку краски. Наверху: составы, земли, заводы,

нефть, газ и прочее, что сулит миллиардные прибыли. Взятки берут все:

слесари/сантехники, учителя, врачи, сотрудники правоохранительных органов, судьи и

чиновники. Куда ни плюнь – попадешь либо во взяткодателя, либо во взяткополучателя.

Замкнутый круг, по которому люди бегают изо дня в день. Те, кто находит в себе силы,

уезжают за лучшей жизнью за границу, пытаясь обосноваться там. Остальные – мучаются

здесь. Придумывают для себя рассказы о патриотизме, ищут оправдания собственной

неустроенности, кто понаглее рубят бабки по-быстрому, в надежде свалить позже в

цивилизацию. И выхода нет.

От сказанного опускались руки. Штурмин говорил о том же, но в ином ключе.

Ситуация виделась ему иначе, с другой стороны. В отличие от Беловицкого он искал точку

преткновения, чтобы свалить всю нечисть и растоптать. Чтобы расчистить просторы

страны и позволить людям дышать полной грудью.

– И какая роль в этом театре абсурда отводится Давлатяну? – пора было возвращать

Беловицкого на грешную землю, к конкретным людям и вопросам.

Он неопределенно передернул плечами.

– Обслуживать небожителей. Решать вопросы «от имени и по поручению», чтобы

сильные мира сего ножки и ручки не запачкали.

– То есть он блюдет чужие интересы? – это ломало сложившуюся в ее голове картину

происходящего в крае: Алена считала Рубена Арутюновича вполне самостоятельной

фигурой.

Ироничная улыбка предварила ответ.

– Вы же ничего не понимаете в хитросплетениях взаимоотношений в Южноморске.