Могол - Алан Савадж

— Слышал об этом.

— Я послал к нему посольство, но он и разговаривать с ним не стал — отослал домой с пустыми руками.

— А отец его отрубил бы им головы.

— Ха-ха, ты прав. Хумаюн не таков, как его отец, слава Аллаху! Однако его владения до сих пор пересекают главный торговый путь из Центральной Азии. Он держит руки у нас на горле и при первом же проявлении нашей слабости, конечно, обрушится на нас. С этим надо кончать, Блант-бахадур. Сейчас, когда ты вернулся... да, с ним надо кончать! Знаю, что султан будет говорить с тобой об этом: в общественных делах его мнение таково же, как и мое. — Он лукаво усмехнулся. — Ну, во всяком случае, чаще всего это именно так. Однако сначала ты призовешь к порядку сборщиков налогов. Если появится необходимость, прояви суровость, Блант-бахадур. Наша сокровищница почти пуста. А когда мы снова будем богаты, то посмотрим, что делать с Хумаюном. Вместе, я и ты, мой отец, выкурим эту гадюку и вновь обретем величие. Нашему господину, конечно.

Очень хотелось поверить сказанному. Ричард мог бы пасть к ногам своего тестя, великого визиря, командующего армией... но он не доверял этому маленькому человечку.

Слишком хорошо помнил он Канаудж и его последствия.

И гнев все еще пылал в груди при мысли, что его дочь делит ложе с Хему.

Он просил разрешения увидеться с девочкой, но не получил его. Хему подстрекал Ислам-шаха полностью восстановить систему гаремов Лоди, обдуманно поворачивая его ко всему, что связано с культурой моголов... или с индусской, как в этом случае.

Ричард не воспрепятствовал желанию султана увидеть Хуану, когда она с Питером наконец прибыла в Дели. Впрочем, Ричард едва ли мог протестовать, так как было хорошо известно, что и его собственная жена, Гила, появлялась на людях без покрывала.

Ислам-шаху явно понравилось то, что он увидел, так же как и Хему. В Агре о Хуане заботилась жена Прабханкара, и потому девушка появилась в Дели во всей красе: в бледно-зеленом сари с ниспадающей накидкой, волосы уложены кольцом и удерживались золотым ободом, золотые браслеты блистали на запястьях. В течение недели, пока они с Питером ждали приглашения в столицу, ей даже удалось частично восстановить былой цвет лица умеренным использованием пчелиного молочка.

Хуана, конечно, отличалась от женщин, которых султан встречал до этого, своими рыжими прядями волос, розовым цветом щечек, проступающим даже сквозь загар. И какое сладострастие в столь молодой особе!

Ислам-шах погладил бороду.

— На западе все женщины такие сладкие, как эта? — Султан, сначала едва взглянувший на Питера, сейчас бросил на него быстрый взгляд. — Ты счастливый, молодой Блант. Мы еще поговорим.

— Какой страшный человек, — призналась девушка, когда молодые люди вернулись под крышу своего нового дома.

— Они наши хозяева, на время по крайней мере, — напомнил ей Ричард. — А сейчас я бы хотел познакомить вас с Гилой.

Хуана глубоко задумалась, что делала довольно часто, и наметила свой план действий. Когда Гила вошла в комнату, она опустилась на колени и склонила голову перед ней. Это хорошо разыгранное представление не произвело никакого впечатления на принцессу, воспринявшую такой жест как должное. Она подняла девушку с пола и обняла.

— Добро пожаловать, дитя, — сказала Гила, — И не только потому, что ты пришла с родичем моего мужа, но и потому, что теперь ты заменишь мне потерянную дочь.

Как хорошо быть дома, пусть даже это и такой странный дом. Он очень быстро стал родным для Питера и Хуаны.

Молодой Питер, казалось, был заинтригован и получал удовольствие от всего, что видел в Дели, даже от дождя, который начался вскоре и лил не переставая день за днем.

— Сейчас мне понятны твои опасения быть застигнутым дождем в дороге, дядя, — сказал он Ричарду.

Ричард провел долгие месяцы муссона во дворце, изучая с визирями Хему систему сбора налогов и наблюдая за самим Хему.

Тот едва ли понимал, чего достиг, поднявшись столь высоко. Он жил с такой же пышностью, как и сам султан, также его повсюду сопровождала дюжина стражников с обнаженными мечами. Устроившись с великолепием, каким себя окружал Фарид, он и не думал, что можно еще и приумножить все это.

Даже знаменитая библиотека Хумаюна, о которой говорили как о самом большом собрании в Индии, оставалась совершенно нетронутой. А поскольку Хему не мог читать ни по-турецки, ни по-арабски, ни по-персидски, ни на санскрите, а только на хинди, да и то с трудом, то книги только собирали пыль.

Ислам-шах едва ли был более образован. Он не обращал на окружающее вовсе никакого внимания. Он был прирожденным солдатом, которому больше всего нравилось инспектировать конные войска, но который тем не менее боялся идти на войну.

Хему жил в еще большем страхе за будущее, вызванном, как был абсолютно уверен Ричард, его низким происхождением, ведь он из касты неприкасаемых — темнокожих аборигенов субконтинента, которых прогнали и поработили первые завоеватели с севера.

Ричард никогда не уделял серьезного внимания индусским обычаям, хотя находил их довольно интересными по социальному делению. С самого начала он попал в подвластный мусульманам мир, где даже индийцы высокой касты, вроде Гопала Даса, считались людьми второго сорта. Но он понимал: здесь классовое различие было самое строгое в мире. А для этих, на вершине навозной кучи, общественный прогресс был возможен только во время войны или революции.

Как хорошего солдата Хумаюн сделал Хему командиром. Фарид, в свою очередь, тоже возвысил его. И вот, умело воспользовавшись смертью Фарида, он достиг вершины власти, но при этом прекрасно осознавал, что и мусульмане и индусы одинаково относятся к нему, как к узурпатору, как к человеку, к которому при иных обстоятельствах они даже не подошли бы на улице. С ним и говорить не станут в тех местах, где не знают, что он любимец султана. Для Хему единственным средством защиты были деньги.

Система налогообложения, разработанная Шер-шахом, оказалась слишком совершенной, чтобы ее можно было разрушить за два года небрежения. Но становилось очевидным, что значительная часть сборов в пользу государства или не взималась вовсе, или же уплывала в чей-то карман.

Эта зима также прояснила Ричарду слабину политики Ислам-шаха. Связи султана с раджпутами были весьма призрачными. Те, безусловно, выказывали оправданное почтение его грозному отцу, но сын ничем не проявил себя. Мало угрозы от раджпутов, тут еще и губернатор Пенджаба, Сикандр Шер, племянник Фарида, фактически провозгласил независимость. Он целый год не платил налогов, объясняя, что все собранные им деньги необходимы для защиты вице-королевства от вторжений моголов из Кабула. На западе же было и того больше родственников Фарида, претендующих на трон.