Наваждение – книга 2 - Пола Волски

Дреф, однако, ничего не сказал. Элистэ почувствовала, как он повернулся к ней, подняла глаза и окаменела от ужаса, когда он обнял ее за плечи и притянул к себе. О Чары, да как он решился, как посмел – ведь он же серф! Она ощутила слабый аромат душистого кофе, каким их угощал наставник Туверт, – и вот он уже впился поцелуем в ее губы, да так свободно, словно имел на это полное право, словно это было в порядке вещей. Если он не гулял с молоденькими крестьянками в Дерривале, то отнюдь не из робости – уж в этом-то она сейчас убедилась. Его поведение настолько ошеломило девушку, что она даже не оказала сопротивления. Поцелуй Дрефа словно отнял у нее последние силы, и она безропотно подчинилась. Откуда-то издалека до нее донеслись одобрительные возгласы наблюдавших за ними гвардейцев.

Дреф разомкнул объятия, и Элистэ внезапно обдало холодом. Она не могла опомниться – такого она от него никак не ожидала.

– Не переживай, женушка! – утешил Дреф. Во взгляде его черных глаз она прочитала предупреждение, но вместе с тем уловила тень совершенно неуместной проказливости и чего-то еще, а чего – этого она от растерянности не сообразила. Говорил он непривычно раздельно и четко: – Мы же все тут добрые патриоты.

– Что ж, собрат, ты, похоже, не совсем безнадежен, – признал лейтенант. – Я удовлетворен, желаю тебе хорошей дороги. – Он отступил, пропуская дилижанс. – Да здравствует Защитник!

– Во веки веков! – в один голос, как положено, ответили возница и пассажиры, все, кроме Элистэ, которая не смогла заставить себя произнести ненавистную фразу. Однако ее молчание объяснили девичьей робостью и не обратили на это внимания. Дверцы захлопнулись, возница щелкнул кнутом, и Приморский дилижанс, миновав заставу, въехал в Пенод.

После этого случая Элистэ больше не сомневалась в качестве фальшивых документов. Мастер поработал на славу, поддельные бумаги не вызывали ни малейших сомнений на заставах, почтовых станциях и прочих контрольных пунктах. Паспорт на имя Ивиэн Сузоль везде обеспечивал ей свободный проезд, и первоначальные страхи Элистэ постепенно исчезли, уступив место другим проблемам, не столь серьезным, однако не менее неприятным. Она путешествовала в качестве жены Дрефа и по этой причине была вынуждена ежедневно делить с ним ночлег в одной комнате, которую им отводили на постоялых дворах. Попробуй она отказаться – и пойдут вопросы. Но почему, почему, спрашивала она себя время от времени, она вообще над этим задумывается? В Шеррине они столько времени жили в одной квартирке, уж пора бы привыкнуть! Правда, в пансионе в тупике Слепого Кармана у них было две комнаты и спали они каждый в своей, но разве что-нибудь существенно изменилось? Рожденная Возвышенной, она всю жизнь провела в окружении челяди. Ела, одевалась, раздевалась, спала и принимала ванну на глазах у горничных, ничуть не стесняясь, полагая это само собой разумеющимся. И нынешние вынужденные ночевки в одних стенах в принципе не должны отличаться от того, что было. Не должны, однако Элистэ не могла отрицать, что ее взгляд на вещи изменился после памятного случая на заставе при въезде в Пенод; более того, если быть честной, он стал меняться задолго до этого. И виной тому Дреф – своим поступком он все поставил с ног на голову. Но разве он мог поступить по-другому? Элементарная справедливость заставляла ее признать, что на заставе он действовал наилучшим образом, учитывая обстоятельства. Кроме того, у него хватило такта не упоминать о том малоприятном эпизоде, словно его и не было. Он начисто забыл о нем или попросту выбросил из головы как нечто несущественное и вынужденное. Благородный жест с его стороны, но Элистэ это почему-то раздражало. Мог хотя бы признать, что… нет, что там ни говори, а Дреф вел и ведет себя безупречно. И не его вина, если она почему-то стесняется, избегает смотреть на него, когда они располагаются на ночь в одной комнате, и что ей неприятно видеть его на полу укрывшимся вместо одеяла широким пальто. В Дерривале он мирился с такими же, если не худшими бытовыми условиями, но она об этом совсем не думала. Сейчас, однако, это ее беспокоило. Ну и времена пошли – ничего, не понять!

Дни складывались в однообразную скучную цепочку. Приморский дилижанс катил и катил по Фабеку, направляясь к северному его побережью, – по распахнутым до окоема лугам, на которых среди перезимовавших под снегом серых трав изумрудными островками вспыхивали кустики ранней черемши; по лесистым нагорьям, где деревья, с по-весеннему набухшими, готовыми взорваться коричневато-золотистыми почками, напустили на себя обманчиво осенний вид. Хорошая погода благоприятствовала путешествию, за все время выдался только один дождливый день. Да и дорожных происшествий было не так чтобы много: с одним пассажиром случились колики, пришлось останавливаться; потом меняли колесо; и еще раз задержались для мелкого ремонта кареты. Дилижанс всего два раза по-настоящему увязал в грязи. Хуже всего пришлось, когда выехали из Беронда, где дорога по весне превратилась в настоящее болото – как всегда в эту пору года. Там они провозились целый день. Элистэ подобные задержки казались бесконечными. Она считала, что их преследует злой рок, тогда как на самом деле этот рейс дилижанса ничем не отличался от всех других.

На восьмой день около десяти утра дилижанс въехал в Граммант. Элистэ с интересом смотрела в окно. И сам городок, и оживленная рыночная площадь с ратушей и прилегающими к ней зданиями из розоватого фабекского мрамора были ей хорошо знакомы и ничуть не изменились. Вон и «Веселый капрал», где она с таким удовольствием отобедала, когда ехала в Шеррин. А дальше, через площадь, – салон мастерицы Цолиэй, где Элистэ сшили простоватенькие наряды с оборками, решительно забракованные Цераленн во Рувиньяк. Сейчас мастерская портнихи была заколочена и помечена большим красным ромбом. И не удивительно – мастерице, конечно, не могли простить, что она обслуживала провинциальных Возвышенных. Да и многие другие некогда модные лавки тоже были забиты досками и украшены тем же зловещим клеймом. Древняя надпись, высеченная над входом в средневековую городскую ратушу, – «Король, Отечество, Долг» – была закрыта ромбовидным, расписанным от руки транспарантом «Дом Народных Свобод». Тут Элистэ поняла, что она ошибалась: даже старый сонный Граммант – и тот пробудился к новой жизни.

Дилижанс простоял на рыночной площади с полчаса. Как приятно было бы выйти и прогуляться немного – приятно, однако небезопасно. От Грамманта до Дерриваля всего полдня пути. Тут многие помнили маркиза во Дерриваля, его семью и его челядинцев. Элистэ во Дерриваль не видели в Фабеке почти два года, однако ее запросто мог опознать кто-нибудь из горожан, патриот и экспроприационист.