ХВ Дело № 3 (СИ) - Борис Борисович Батыршин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта цепочка следов тянулась на юг, примерно в сторону базового лагеря экспедиции, до которого оставалось верст пять. Идти по ней смог бы любой новичок — глубокие следы, оставленные двумя парами сапог, пятна крови на мху и стволах деревьев ясно указывали на то, что оба были серьёзно ранены. Так и оказалось: не успели пограничники с Еленой пройти и полутора километров, как наткнулись на привалившегося к стволу ели Карася, рядом с которым остывал труп в обнимку с трёхлинейным карабином. На мой вопрос: «а не было ли у убитого каких-нибудь документов?» старшина замялся, но, когда я предъявил ему свой ГПУшный аусвайс (вот, кстати, и пригодился!) — вручил мне две корочки с такими же четырьмя буквами на оттисках печатей. Одно из удостоверений принадлежало мертвецу; по фотографии, вклеенной во второе, старшина после недолгих колебаний опознал одного из трёх погибших на поляне.
«Только с одного из товарищей смог снять документы… — сказал он. — Да и то, как ухитрился, под пулями-то? Храбрый, видать был малый: сам кровью истекал, а о долге не забыл!»
Я шёл по тропе вслед за Татьяной и трусящим возле неё Алкашом. Пёс был доволен — хозяйка возвращалась в лагерь, где можно будет подлизаться к дежурным по кухне и выклянчить остатки кулеша, сваренного к обеду. За моей спиной хрустели ветки под ногами нагруженных двумя парами носилок погранцов, а на языке вертелись слова из старой пионерской песенки:
…Коричневая пуговка валялась на дороге.
Никто не замечал ее в коричневой пыли.
Но мимо по дороге прошли босые ноги
Босые, загорелые протопали, прошли….
Что ж, картина трагедии, разыгравшейся в прибрежном ельнике, пожалуй, вырисовывается. Четверо сотрудников ОГПУ и находившийся при них Карась решили сделать привал, но забыли об осторожности — и были внезапно атакованы пятёркой неизвестных.
…Ребята шли гурьбою из ближнего лесочка,
Последним шел Алешка и больше всех пылил.
Случайно иль нарочно, того не знаем точно,
На пуговку Алешка ногою наступил….
В последовавшей скоротечной стычке нападавшие разменяли двух своих на троих чекистов. Но, видимо, оставшиеся в живых не слишком стремились разделить участь погибших спутников — поскольку дали уйти двум тяжело раненым противникам. После чего, прикопали тела своих и отправились назад, туда, где они припрятали лодку — и дальше, через озеро, к дожидавшемуся гидроплану.
…А пуговка не наша — сказали все ребята,
И буквы не по-русски написаны на ней.
К начальнику заставы бегом бегут ребята,
К начальнику заставы, скорей, скорей, скорей!..
Тоже, кстати, характерный признак эпохи. Это в наши дни любой, прочитавший богомоловский «Момент истины» или одну из повестей Маклина, где описывается, как готовили к заброске в немецкий тыл британских коммандос, известно, что одежду и обувь надо брать неприятельскую — а со своей, если уж придётся ею воспользоваться, непременно надо спороть фирменные ярлычки. Здесь же, в пасторальном 1930-м до таких изысков пока не додумались.
…«Рассказывайте точно», — сказал начальник строго,
И карту укреплений перед собою раскрыл:
«Среди какой дороги, и у какой деревни
На пуговку Алешка ногою наступил?»…
Во этой стройной картине оставалось лишь два неясных момента. Первое: как Карась оказался с ГПУшниками? Выяснить это у него самого мы не могли: воспалившаяся рана дала сильнейший жар, он бредил, просил пить, порывался встать — и встал бы, если бы оставалось хоть немного сил. Очевидно было, что если немедленно не оказать парню нормальную медицинскую помощь, долго он не протянет — и уж точно, ни о каких расспросах прямо сейчас не могло быть и речи.
…Четыре дня искали, четыре дня скакали
Бойцы по