Ваше благородие - Николай Стариков

— Одноглазых в армию не берут.

— Тогда я не знаю, чем он в армии занимался.

При повторной беседе с соседкой та вспомнила, что видела однажды ночью соседа в компании с тремя мужчинами, Кривой, так она его назвала, что-то быстро и раздраженно говорил, остальные покорно слушали.

В местном райотделе милиции сведения о проживании Кривого в Урюпино отсутствовали.

Вадим возвратился в Батурино поздно вечером. Юля не спала, ждала, сидя за столом.

— Получила от Сергея письмо на твое имя. Ты говорил, что лично тебе он никогда не писал. Читать не стала, честно говоря, тревожно на душе.

— Зря не прочитала. Поздравления нам. Что ни говори, прибавление в семье Бодровых.

Она следила за выражением лица мужа. Он сначала поулыбался, но потом насупил брови, а под конец чтения пододвинул письмо жене — читай! И снова углубился в размышления.

Письмо было написано мелким почерком на двух страницах. Юля с радостью читала чистосердечные поздравления Сергея и Кадена, представила на миг лицо старшего лейтенанта, когда он получил сообщение о ее замужестве. Знала, известие расстроило Кадена. Стало жаль человека, но тут же спохватилась: «Чего это я?» Обратила внимание на поручение Сергея. «Каден, как представитель СМЕРШ, просит досконально день за днем проследить жизненный путь задержанного. Это важно». Посмотрела на Вадима, но он лишь пожал плечами.

Следователь ознакомил начальника райотдела с просьбой Кадена.

— Дело передать начальнику отделения НКГБ?

— Ни в коем разе. Он много болеет, со своими обязанностями справляется еле-еле. Тяни, Вадим Николаевич. Дело, похоже, имеет важное значение.

Ввели задержанного. Следователь сразу отметил, что Кривой прямо-таки преобразился. Сиял, улыбался, приятным голосом пропел: «Легко на сердце от песни веселой…»

— Отчего такое хорошее настроение?

— Пришел к мысли, что невмоготу жить, если раз за разом только и думать о своих промахах.

— Много их у вас было?

— У каждого хватает. Я все-таки думаю, скоро суд, кончится мое одиночество. В лагерях повеселее. Сколько, повашему, мне пришлепают?

— Это дело суда.

— Вы мне не задали вопрос, зачем я пошел на преступление, хотя не такое уж серьезное. Не будь войны, вообще дело ерундовое. Отвечу: нужны деньги. Когда кошелек пустой, жизнь становится такой же. Естественные желания?

— Деньги добываются двояким способом: законным или преступным. Третьего не дано. Так говорит мой дедушка.

— Перед войной я ездил в Таллин. Есть там ресторан «Глория», встроен как бы в крепостную стену. По широкой лестнице поднимаешься в зал. Шик-модерн! Хаживали мы туда! Музыка — умопомрачительная. Мужик один под аккордеон и скрипку пел «Джонель».

И в тоне траурных грезРыдала скрипка без слез, —

вдруг запел Никодим известное танго. — Многое можно отдать, чтобы еще раз там побывать. Немцев скоро прогонят. Тогда деньги окажутся нужными позарез. А где их законно заработать?

— С кем же вы в «Глорию» ходили? В Эстонии русских, наверное, мало.

— Дружок у меня есть… то есть был. Хорьком его звали. Жаль, убили. Девочка одна со мною ходила туда. До сих пор живет в памяти.

— Зачем ездили в Таллин?

— К делу не относится.

— Ну, а все-таки?

— Погулять…

— Из Львова?

— Не так уж далеко… При чем тут Львов? — заморгал Никодим.

— У вас на Львовщине знакомые есть?

— Никогда не было, — ответил Кривой.

— Откуда вы с другом ездили в Эстонию?

— К делу не относится.

— Кто-то вас встречал в Таллине? Просто так в чужой город не приедешь. Ни кола ни двора, как говорится.

— Хорек имел дело с Неизвестным, как он его называл, в их разговорах я не участвовал.

— После Таллина куда уехали?

— К делу не относится.

— Друг у вас Хорек. У него настоящее имя есть?

— Зачем мне это знать? Кореш, вот и все.

— В Сталинграде приходилось бывать?

— Чего там делать? Разбито все, разрушено. Зачем вы спросили? — даже подался вперед подследственный.

— Никодим, вопросы мне не задавай. Не положено. А спросил потому, что я там участвовал в боевых действиях, ногу под Орловкой оставил. Просто интересно знать, что в городе другие делали. Откуда знаешь, что Сталинград разбит, разрушен?

— Все это знают. Слышал.

Этим же вечером начальник райотдела связался по телефону с областным управлением НКВД с просьбой проверить, не значится ли по нераскрытым делам одноглазый человек.

Два дня следователь не вызывал Никодима на допрос, ждал ответа из Сталинграда.

Утром третьего дня Вадим вызвал подследственного. Тот пришел в настроении, мурлыкая под нос «Джонель».

— Пропойте, если на языке вертится, иначе будет мешать разговору.

Он говорил ей: — Джонель,Оставь позорный притон,Оставь прозрачный притон,Ты будешь музой моей!

— Честно, неплохо получается.

— Послушали бы вы того певца под аккордеон и рыдающую скрипку!

— Давайте возвратимся к вашему делу. Где взяли лошадей и хлебный ход, оружие?

— Тот дурак, который утонул, отвечал за доставку. Я не в курсе. Вадим, говорю, как земляк земляку: все вопросы задали, бандитскую группу ликвидировали, преступника поймали. Честь вам и слава, а мне дорога в нарсуд.

— Как земляк земляку, вы не отвечаете на вопросы или откровенно врете. Я не знаю, за что вы убили свою мать, почему скрываете, что семья живет во Львове, что делали в Эстонии. И еще, из Сталинграда пришел ответ. Управление НКГБ сообщает: когда немцы были в городе, евреев вылавливали молодчики из Украинской вспомогательной полиции. Среди этих негодяев особой жестокостью отличалась тройка: Хорек, Кривой и Неизвестный. В числе задержанных этих людей не оказалось.

Вадим говорил, внимательно наблюдая за поведением подследственного. Отметил, что прямо на глазах облик Никодима изменился. Из пышущего здоровьем молодого мужчины он превратился в сгорбленного человека с посеревшим лицом, усталой гримасой вместо улыбки.

— С кличкой Кривой на свете много людей, — сказал он хриплым голосом.

Каден ждал разрешения войти в кабинет начальника оперативного отделения войск НКВД фронта. Пытался проникнуть без проволочек, но дежурный офицер остановил, предложил сесть.

— Я — сотрудник СМЕРШ! — кипятился старший лейтенант.

— Есть правило пропусков в штабе, утвержденное начальником войск. Дежурный не вправе отменять его. У Бодрова совещание.

— Земляк! Что за порядки у вас! СМЕРШ вынужден ждать аудиенции! — воскликнул Каден, когда наконец дежурный разрешил войти в кабинет.

— В вашей организации свои порядки, у нас свои. Секретных дел здесь, — указал Сергей на стоявший рядом сейф, — не меньше, чем в любом смершевском. Так что не обессудьте. Какие чаяния привели представителя грозной организации в наши скромные апартаменты?

— Безысходная ситуация. Задержанный в Горобцах Неизвестный молчит, словно пень. Удалось лишь выяснить, что он эстонец, хотя говорит без известного прибалтийского акцента. Не признается, что знаком с Хорьком. Но врет, чую. Когда показал ему фото расстрела девочек, изменился в лице, но ничего не сказал. Причину можно объяснить по-разному. Нужен Хорек, но он затаился. Мой агент, — Каден покосился на Сергея, — каждый вечер патрулирует по улицам со своей подружкой, но без толку. Надо еще поискать в лесу.

— Начальник войск может разрешить крупную операцию, однако времени понадобится уйма. А несколько разведывательно-поисковых групп послать — в моих силах, но с непременным условием: оперативное руководство ими будете осуществлять вы.

— Согласен.

Два дня ходили по лесу шесть РПГ, простукивали и прощупывали снег, землю, осматривали деревья и пни, но безрезультатно. На второй день поиска РПГ-5 обнаружила небольшой конусообразный схрон с вделанной в живом дереве дверкой, но он оказался пустым, хотя оставленные вещи, пара немецких гранат, пестрое одеяло подсказывали, что обитатель бункера был здесь всего пару дней назад. Каден приказал бросить в схрон три фанаты Ф-1, после взрывов которых дерево на уровне выпиленной дверки сломалось и упало.

Хорек в это время преспокойно почивал на печи в доме Марины. Второй день отогревался после мороза, когда в его бункере резко похолодало. Пришел с автоматом, гранатами и сразу же предупредил, что мать и дочь будут выходить из дому по очереди. Если в отсутствие одной за ним придут, пришелец расстреляет заложницу.

К вечеру следующего дня он потребовал от Марины, чтобы она сходила к Устиму и попыталась выяснить ближайшие планы военных властей. Предстояло собрать людей, оставшихся живыми и неарестованными, по списку Опанаса, выявить связи с сочувствующими ОУН в соседних селах. Девушка сказала, что боится идти, но гость потребовал от матери, чтобы она заставила дочь выполнить его требование.