Невиновен - Харлан Кобен

– Рейс Чикаго – Рино, аэропорт Тахо, я правильно поняла, мистер Хантлер?

– Да.

– Удостоверение, пожалуйста.

Вот оно, самое сложное. Тут надо разыграть все как по нотам. М. Хантлер стал постоянным членом клуба любителей авиатранспорта, Мэтт сам вписал его несколько часов назад. Пока эти хитрости компьютерам не по зубам. А вот человеку…

Он протянул ей бумажник. Поначалу она даже не взглянула на него. Продолжала печатать. Может, ему повезет и она вообще не станет проверять его удостоверение.

– Багаж для досмотра имеется?

– Нет. Сегодня нет.

Она кивнула, по-прежнему не отрываясь от компьютера, а потом взглянула на его удостоверение. Сердце у Мэтта замерло. Он почему-то вспомнил, как несколько лет назад Берни отправил ему по электронной почте следующее сообщение:

Это шуточный тест на внимание. Прочти предложение:

ЗАКОНЧЕННЫЙ ТРУД – ЭТО РЕЗУЛЬТАТ ДОЛГИХ ЛЕТ НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ В СОЧЕТАНИИ С МНОГОЛЕТНИМ ОПЫТОМ.

А теперь сосчитай, сколько букв «н» в этом предложении.

Он сосчитал, и у него вышло семь. А на самом деле их было девять. Глядя на текст, человек видит далеко не каждую букву. Воспринимает его целиком. Так уж мы устроены. Хантер, Хантлер. Неужели кто-нибудь заметит разницу?

– Место у прохода или у окна? – спросила женщина.

– У прохода.

Все получилось! Пройти проверку службы безопасности оказалось даже проще, ведь Мэтта уже проверяли при выдаче билета. Охранник мельком взглянул на фотографию, потом ему в лицо и не обратил ни малейшего внимания на то, что в билете напечатано «Хантлер», в то время как фамилия пассажира, указанная в удостоверении, Хантер. Опечатки – штука весьма распространенная. Каждый день он просматривал сотни, если не тысячи билетов и документов. И внимание его притупилось.

Мэтт прошел на посадку в самый последний момент. Уселся на свое место у прохода, закрыл глаза и не просыпался до тех пор, пока не объявили о приземлении в Рино.

Дверь в кабинет матери Катерины была заперта.

На сей раз это не вызвало у Лорен никаких ассоциаций или воспоминаний. Она забарабанила в дверь кулаком, взялась за ручку и, услышав голос настоятельницы, повернула ее.

Мать-настоятельница сидела спиной к двери. Она даже не обернулась, когда вошла Лорен. Просто спросила:

– Ты уверена, что сестру Мэри Роуз убили?

– Да.

– Знаешь, кто это сделал?

– Пока нет.

Мать Катерина задумчиво кивнула.

– Удалось выяснить, кем она была на самом деле?

– Да, но все было бы проще, если бы вы сообщили мне сами.

Лорен ожидала, что настоятельница начнет спорить, но этого не произошло.

– Я не могла.

– Почему?

– К сожалению, не имела морального права.

– Она сама вам все рассказала?

– Не совсем так. Но знала я достаточно.

– Как же удалось узнать?

Старая монахиня пожала плечами.

– Кое-какие ее высказывания о прошлом, – произнесла она. – Многое не совпадало.

– Вы ссорились с ней? Пытались выяснить?

– Нет, никогда. И она так и не созналась в том, кто она на самом деле. Говорила, что если скажет, подставит под смертельный удар других людей. Но я понимала: женщина хранит страшную тайну, и ей, сестре Мэри Роуз, хотелось поскорее забыть о ней. Исправиться. Она исправлялась. Вставала на путь истинный. Она очень много сделала для нашей школы, для детей.

– Своей работой или материально?

– И тем и другим.

– Она давала вам деньги?

– Не мне. Приходу, – поправила ее мать Катерина. – Делала довольно щедрые пожертвования.

– Деньги были грязные?

Мать Катерина усмехнулась:

– А разве существуют иные?

– Значит, эта история с грудными имплантатами…

– Я уже знала об имплантатах. Она мне сама рассказала. И еще говорила, что если выяснится, кто она на самом деле, ее убьют.

– Но вы не ожидали, что так и случится?

– Все выглядело как смерть по естественным причинам. Сначала я хотела оставить все как есть.

– Что заставило вас передумать?

– Слухи.

– О чем?

– Одна из сестер призналась мне, что видела в келье сестры Мэри Роуз мужчину. Я сразу заподозрила неладное, но никаких доказательств не было. К тому же мой долг – защищать репутацию школы. Я желала, чтобы расследование было проведено тихо и не бросало бы тень на сестру Мэри Роуз.

– И пришли ко мне.

– Да.

– А теперь, когда вы узнали, что ее убили?

– Она оставила письмо.

– От кого?

Мать-настоятельница протянула Лорен конверт.

– От женщины, Оливии Хантер.

Адам Йетс был близок к панике.

Он припарковал машину на приличном расстоянии от старой пивоварни и ждал, когда Кэл выполнит роль чистильщика. Никаких следов он оставить не может. Оружие Кэла проследить нельзя. Номерные знаки на машине тоже ведут в никуда. Нет, какой-нибудь сумасшедший может опознать в великане, гнавшемся за женщиной, его помощника, но привязать Кэла к убитому бармену не получится.

Возможно.

Нет, никаких «возможно» быть не должно. Адам Йетс попадал и в худшие переделки. Версия следующая: бармен первым направил ствол на Кэла. Там должны остаться его отпечатки. На месте убийства можно оставить пистолет, который нельзя проследить. А через несколько часов они уже покинут территорию штата.

«Ничего. Как-нибудь прорвемся».

Кэл уселся рядом, и Адам заметил:

– Грязно сработано.

Кэл кивнул:

– Так уж вышло.

– Тебе незачем было палить в нее.

– Моя ошибка. Но позволить ей уйти было нельзя. Если вдруг всплывут подробности ее прошлого…

– Рано или поздно всплывут. Лорен Мьюз знает.

– Верно, но без Оливии Хантер это ни к чему не приведет. Если ее схватят, она будет стараться выйти сухой из воды. А это значит, что любой, кому не лень, начнет совать нос в то, что случилось много лет назад.

Йетс почувствовал, как в груди у него словно все оборвалось.

– Не хочу… новых жертв.

– Адам!

Он взглянул на великана.

– В любом случае теперь поздно, – пробормотал Доллинджер. – Разве ты забыл? Или они, или мы. Нам надо найти Оливию. Лично я собираюсь ее отыскать. Если Оливию арестуют другие агенты…

– Она заговорит, – закончил за него Йетс.

– Вот именно.

– Тогда объявим ее в розыск как важного свидетеля по делу, – предложил Йетс. – Позвони им, скажи, пусть перекроют все ближайшие аэропорты и вокзалы. И если обнаружат ее, чтобы трогать не смели, а прежде уведомили нас.

– Обязательно.

Адам Йетс обдумывал следующий ход.

– Так. Давай вернемся в окружную прокуратуру. Наверное, Лорен откопала что-нибудь любопытное по Кимми Дейл.

Они ехали минут пять, и вдруг зазвонил телефон. Кэл поднес трубку к уху и рявкнул:

– Агент Доллинджер! – А потом молча и внимательно слушал, что ему говорят. – Пусть приземляется. Посади ей на хвост Теда. Нет, повторяю, нет, даже приближаться чтобы не смел! Вылетаю следующим рейсом. – Он повесил трубку.

– Что?

– Оливия Хантер, – произнес Кэл. – Уже летит себе преспокойненько в Рино.

– Опять Рино, – буркнул Йетс.

– Да. Родной дом ныне покойных Чарлза Тэлли и Макса Дэрроу.

– И еще нашей пленки, полагаю, – заметил Йетс и резко свернул вправо. – Все стрелки указывают на запад, Кэл. Думаю, нам тоже надо смотаться в Рино.

Глава 51

Таксист работал на компанию под названием «Рино райдс». Он затормозил, обернулся и оглядел Оливию с головы до ног.

– Вы уверены, что это то самое место, мэм?

Оливия молча смотрела перед собой.

– Мэм?

С зеркальца заднего вида свисал на шнурке резной крест. Бардачок был обклеен открытками с молитвами.

– Это Сентер-Лейн-драйв, 488? – спросила она.

– Да.

– Тогда то самое место, – Оливия полезла в бумажник, дала таксисту деньги. Он протянул брошюру.

– Вам туда заходить не обязательно, – произнес он.

На обложке красовался Иоанн Павел II. Оливия выдавила улыбку.

– Иисус любит вас, – сказал водитель.

– Спасибо.

– Отвезу вас куда пожелаете. Причем бесплатно.

– Еще раз спасибо.

Оливия вышла из машины. Таксист проводил ее долгим тоскливым взглядом. Потом отъехал, и она махнула ему рукой. Оливия подняла голову, прикрыла ладонью глаза. Неоновая вывеска гласила:

«„Похотливый бобер“ – Танцуют голые девочки».

Ее стала бить нервная дрожь. Старая реакция, подумала она. Она ни разу не бывала в этом заведении, но хорошо знала, что там творится. Знакомая до боли картина – вся стоянка усыпана мусором. Знакомы были и мужчины, толпящиеся у подиума, приглушенный свет, липкий от частых прикосновений шест. Она направилась к двери, понимая, что увидит внутри.

Мэтт боялся тюрьмы, вернее, возвращения в нее. А это ее тюрьма.