При блеске дня - Джон Пристли

Пока мы обменивались мыслями, миссис Чайлдс и еще две девушки принесли пиво, кофе и кексы.

Хинчклиф отвел меня в сторону:

— Скоро все разойдутся. Вы не могли бы задержаться? Хочу кое о чем с вами поговорить. И миссис Чайлдс тоже.

Я согласился, но добавил, что вечеринка — а собрание превратилось в вечеринку, — вроде бы еще не подходит к концу. Он подмигнул и сказал, что они с миссис Чайлдс знают свое дело и все устроят. Примерно через пятнадцать минут (которые я проболтал с девицами на подлокотниках, испанским цыганом и рыбаком Тедом) два распылителя принялись за работу — добродушно, но эффективно. В считанные минуты от гостей не осталось и следа: я уже открывал окна, чтобы проветрить гостиную, а Хинчклиф и хозяйка понесли чашки и кружки на кухню. Пока их не было, я успел осмотреть комнату: над невысокими книжными стеллажами висели недурные акварели, и в целом мне здесь понравилось. Первым делом, решил я, надо составить представление о хозяйке дома, которая по-прежнему оставалась для меня загадочной фигурой — притом что загадочной женщиной ее никак нельзя было назвать. Мы сели возле камина и погрузились в атмосферу уюта и душевной близости, которая всегда воцаряется в доме после ухода основной массы гостей.

— Утром я слышал, что вы отвергли весьма выгодное предложение из Голливуда, — обратился ко мне Хинчклиф.

— Верно.

— Элизабет Эрл останется в Англии после съемок этого фильма?

Я приподнял брови:

— Понятия не имею! Маловероятно. Ее связывают контрактные обязательства, и Брент выпросил ее только на один фильм. А что?

— Просто спросил. — Он не переглянулся с миссис Чайлдс. — Вы планируете и дальше работать на Брента?

— Не планирую. Он этого хочет, но я пока ничего не сказал ему о своих планах.

— Послушайте… надеюсь, мой вопрос не покажется вам неуместным… но что вы собираетесь делать?

— Ваш вопрос вполне уместен. К сожалению, ответа на него я не знаю. Я только знаю, чего не хочу делать.

— На то есть какая-то особая причина? — тихо спросила миссис Чайлдс из глубин своего кресла.

— Вряд ли, — протянул я. — Разве что я слишком долго варился в этом котле, все надоело. Я уезжал на море, очень много работал и думал о себе.

— Продолжайте, — сказала она Хинчклифу, который взглянул на часы, подскочил и навис надо мной.

— Почему бы вам не поработать с нами? — с жаром предложил он. — Вы бы внесли неоценимый вклад! У вас такой огромный опыт! Давайте снимать настоящее кино. Конечно, больших денег мы вам предложить не сможем…

— О деньгах не беспокойтесь, — перебил его я. — Гонорары только душу травят: все равно после выплаты налогов почти ничего не остается. Да и содержать мне некого. Поэтому не переживайте насчет денег. Что вы можете предложить, кроме них?

— Вы войдете в правление, — ответила миссис Чайлдс.

— Будете писать, учить молодых сценаристов, продюсировать, искать режиссеров, звезд — словом, делать что угодно и как угодно! Никто вам слова поперек не скажет! — вскричал Хинчклиф. — Мне уже пора, я живу в Хэрроу и обещал не задерживаться. Поговорите с ним, миссис Чайлдс, нипочем его не отпускайте! Ну, я пошел.

Мы услышали, как хлопнули две двери, и в наступившей тишине обменялись неуверенными улыбками.

— Вы устали, — сказал я, привставая и давая понять, что тоже готов уйти.

— Я устала от толпы, — ответила она. — Сегодня три собрания провела. Но спать мне пока не хочется, если вы об этом, мне еще рано. Вы не пили ни кофе, ни пива, так ведь? Я тоже. Может, чаю? Виски у меня нет. Чаю? Хорошо, пойду поставлю чайник.

Пока она хлопотала на кухне, я начал лихорадочно думать, что ей сказать. В голове у меня была каша, но я снова почувствовал себя живым — даже очень живым.

Вскоре миссис Чайлдс вернулась с чайным подносом, и я наконец смог как следует ее рассмотреть. Ее никак нельзя было назвать хорошенькой, но, полагаю, многие близкие знакомые считали ее красивой. Красота миссис Чайлдс была совсем не такая, как у Элизабет — создания из дивного сна с золотой маской вместо лица, — нет, то была красота сильного человека с глубокими мыслями и жизненным опытом. Секунду-другую она тоже смотрела на меня, и в ее темно-янтарных глазах блестел вызов, как будто она говорила: «Что ж, вот она я. Думайте что хотите». Затем миссис Чайлдс погасила верхний свет, и мы остались в уютном полумраке торшера.

— Лорд Харндин, — начала она, передавая мне чашку чая, — сказал, что наверняка встретит вас на какой-то грандиозной коктейльной вечеринке в «Клэриджес». Хинчклиф тоже говорил, что вы там будете. Интересно, что вы подумали про наше шумное сборище после такого мероприятия?

— Я вам отвечу. — Я отпил из чашки и осторожно ее поставил. — Во-первых, мне ужасно надоели киношные вечеринки — слишком много их выпало на мою долю. Это и не работа, и не развлечение, а нечто среднее и совершенно бессмысленное. Что же до вашего сборища… как ни странно, оно мне приглянулось. Конечно, почти всю эту молодежь я уже встречал на студиях — лица не новые, — но посмотрел я на них по-новому. Когда поблизости нет начальства, все вместе они смело высказываются, горят желанием делать что-то стоящее и искренне радуются друг другу. Я получил не только удовольствие, но и пользу. — Тут я умолк, почувствовал, что заболтался.

— Говорите, не стесняйтесь, — тихо произнесла миссис Чайлдс.

— Я вдруг осознал, что эти юноши и девушки хоть и не очень-то похожи на меня в молодости — я говорю о самых молодых, почти детях, — все же в них есть что-то такое… Ох! Смесь восторженности, тепла, увлеченности, радости общения… я думал, всего этого уже не осталось в мире, а оказывается, мы просто не знали, где искать. Но вам мои речи ни к чему…

— А вот и нет. Вы забываете, что это я уговорила вас прийти. Это очень важное дело, часть моей работы.

— Понятно. Работаете сверхурочно? Время-то уже позднее.

Она рассмеялась:

— И все же мне любопытно. То, что вы сказали Хинчклифу — про выгодные предложения из Голливуда, скуку и закостенелость, — по-моему, вы имели в виду нечто большее. Словом, я заинтригована. Что же с вами происходит? Простите, если лезу не в свое дело…

— Мне тоже любопытно. Если я расскажу, вам это покажется сущим пустяком и ерундой. В Корнуолле, куда я уехал работать, я повстречал давних знакомых, и эта встреча заставила меня погрузиться в воспоминания о своей довоенной юности. — Миссис Чайлдс вдруг встрепенулась, но тут же осадила себя; поскольку мне хотелось скорей покончить с объяснениями, я продолжал: — Воспоминания не пошли мне на пользу. Конечно, чего я ждал? Я зашел в тупик, хотя мне и открылось несколько удивительных, неизвестных ранее обстоятельств. Возможно, мне в самом деле наскучила однообразная работа… так или иначе, полуночные визиты в прошлое лишили запаха и красок мое настоящее. Мне больше не хотелось писать сценарии, работать с теми же людьми… я даже испортил очень теплые и близкие отношения с одним человеком.

— С Элизабет Эрл?

— Проклятие! Неужели всем известно все, что происходит в мире кинематографа?

Она рассмеялась:

— Мне почти ничего неизвестно об этом мире. Догадаться несложно. И Харндин, и Хинчклиф рассказали мне, что вы большие друзья, а сегодня вы должны были пойти на вечеринку в ее честь. Вы ушли оттуда рано и больше не хотите работать с этими людьми… и вдобавок обмолвились об испорченных отношениях…

— Да, вы правы, догадаться легко. Словом, вот так обстоят дела — я предупреждал, что вам мои переживания покажутся чепухой. И вот почему встреча с вашими друзьями пошла мне на пользу. Последние два дня я чувствую себя не то покойником, не то старым привидением. И позвонил я вам после вечеринки не потому, что надеялся услышать что-то интересное и связанное с кино, а потому что не знал, куда еще себя деть.

Миссис Чайлдс кивнула, как-то странно посмотрела на меня — без улыбки, но тепло и по-доброму, — а затем сняла со стены напротив одну из картин. Она поднесла ее к торшеру, и я тоже подошел посмотреть. В этот миг передо мной словно распахнулось окно в другой мир, в солнечное утро, навек утраченное и почти забытое… На глаза тут же навернулись слезы. В руках у миссис Чайлдс была та самая акварель, которую Стэнли Мервин показывал нам с Джоком в балсденском пабе воскресным утром, перед приездом Никси: сверкающий ручей бежал под каменной аркой моста, а вокруг раскинулись горы и вересковая пустошь.

— Он показывал ее нам с Джоком в «Белой лошади»! — воскликнул я. — Он написал ее в то самое утро, перед нашей встречей. Помню, он еще сказал: «Я с утра был на пустоши, пытал удачу с тем живописным мосточком. Уж сколько я над ним бился, добрую дюжину холстов перепортил, никак мне цвета не даются. Но на сей раз, кажись, я его уговорил». А я, посмотрев на картину, сказал, что это — маленькое чудо. И вот оно… вот оно! Все, что осталось от золотого мая… Джок шел большими шагами, точно индейский вождь… стояла жара, а в пабе было темно и прохладно… старик Мервин улыбался, потягивая пиво… Элингтоны сняли маленький домик на пустоши, и мы с Евой, Джоан и Бриджит играли в крикет на зеленой лужайке… то было другое время, другой мир, навсегда забытый и утраченный.