Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Нет, не помешанная. И ты знаешь это. Просто Аполлон наказал ее за то, что она отвергла его. Великий бог-прорицатель наделил ее даром провидения, но сделал так, чтобы ее словам никто не верил. Разве может быть для провидца более жестокое наказание?

— Даром провидения Кассандру наделил не Аполлон. Ей и ее брату-близнецу Гелену полизала уши священная змея, когда они были еще детьми.

Змея. Дар провидения. Значит, мы с Кассандрой сестры по дару. Узнаем ли мы друг друга?

— Но в проклятие этот дар превратил Аполлон, — уточнил Эней.

Наложит ли Афродита на меня какое-либо проклятие, если я ослушаюсь ее? Я даже вздрогнула. Подчиняешься ли ты воле богов, сопротивляешься ли ей — все равно для богов ты ничто.

Парис поднялся с циновки.

— Моя очередь, — сказал он.

Эней сел на его место и приготовился смотреть.

Парис важно прошествовал перед нами с высоко поднятой головой, сжимая посох.

— Какой-то старейшина, — предположила я.

Но злой или добрый?

Парис остановился, охорашиваясь, смахнул пылинку с рукава.

— Даже я не понимаю, кого ты показываешь, — сказал Эней. — У нас много надутых от важности старейшин.

— Пандар, — ответил Парис. — Подобных ему много везде, это правда.

— Пандар — невыносимый дурак, — пояснил Эней.

— Ты мог бы занять его место! — Парис обратился к Геланору. — Нам нужны свежие люди в совете старейшин.

Геланор рассмеялся.

— Благодарю покорно. Спартанец служит советником у троянцев? Вряд ли.

Я обратила внимание: он не добавил: «К тому же я не останусь в Трое».

— Но ведь царица Спарты станет троянской царевной. И ей будут оказаны самые высокие почести! Человек может поменять страну, где живет, — возразил Парис.

— Я посмотрю на эти почести. Как гость. А затем вернусь домой, — ответил Геланор.

Все же он произнес эти ненавистные слова! Я расстроилась.

Парис, не меняя облачения, отбросил ужимки и замер в величественной позе.

— Еще один старейшина… только уважаемый. Или прорицатель. Ах да! — Эней ударил себя по лбу. — Брат Пандара Калхас!

— Молодец!

Парис поклонился.

— Да, Елена, Калхас — один из самых уважаемых наших прорицателей и старейшин. Он стыдится Пандара, но ведь родственников мы не выбираем.

— То же самое, наверное, скажут твои братья, когда увидят, с каким подарком ты приехал в Трою, — негромко заметил Эней. — Парис, ты когда-нибудь думал, как представишь Елену?

— Как мою жену, — ответил Парис.

Его лицо было открытым и мужественным.

— Но ведь она не твоя жена. Она чужая жена.

— Нет! Она отказалась от своего мужа. Давайте совершим обряд теперь же, и я с чистой совестью смогу смотреть в глаза отцу, когда назову Елену своей женой!

— Но… у нас нет права совершать обряд бракосочетания. — В голосе Энея послышалась тревога.

— Полномочия! Для этого не требуется особых полномочий. Боги услышат нас и так! Нам с Еленой достаточно взяться за руки и дать клятву в присутствии свидетелей! У нас есть три свидетеля, этого довольно!

Итак: здесь, в неизвестном месте по дороге в Трою, ближе к вечеру, в неопределенный час суток — ни день, ни рассвет, ни закат, — в пыльном дорожном платье, без свадебных даров, предстояло мне сочетаться браком с Парисом.

— Да, давайте так и сделаем, — сказала я и обернулась к присутствующим: — Прошу вас, принесите кто что может, чтобы отметить это событие.

Мой плащ темно-коричневого цвета был в пятнах от соленой морской воды и грязи. Платье измято, подол испачкан. Волосы собраны в пучок, ноги в дорожной пыли.

Считается, якобы по наряду невесты можно предсказать ее будущее. Что предвещает мой наряд? Нам с Парисом суждено скитаться? Нас ждет нищета? Я не представляла себе, что подобное возможно, но больше не насмехалась над тем, что кажется невозможным.

Геланор вынул мешочек с сухой смолой, собранной на острове Хиос, Эней — флягу с вином, Эвадна — мешок со змеей. Парис взял факел и отошел, чтобы нарвать ночных полевых цветов, но вернулся с пустыми руками: они еще не расцвели.

Эней укрепил два факела перед входом в наш шатер и вернулся к нам, сидевшим у костра.

— Произносите клятву.

Парис взял меня за руку, подвел ближе к огню. Налетел прохладный ветерок. Пролетев над полями, он уносился к морю. Руки у меня похолодели, и Парис согревал мои пальцы в своей ладони. Сколько раз мы держали друг друга за руки? И каждый раз это происходило по-другому, с новым чувством.

Если сейчас мои пальцы выскользнут из его ладони, наши руки разомкнутся — и ничего не случится. Иначе через мгновение я буду связана навек. Он сжимал мою руку, как клещами. Я не могла даже пальцем шевельнуть.

— Говорите же, — повторил Эней. — Некому говорить за вас: тут нет ни отца, ни матери, ни жреца, ни жрицы. Все они далеко. Вы одни.

Парис закрыл глаза и наклонил голову, задумавшись. Никогда он не выглядел таким юным, таким беззащитным, как в ту минуту. Светлые волосы упали на лоб чудесными волнами. Огонь костра позолотил лицо. В этом свете даже его одежды казались золотыми. Может, царь Мидас прикоснулся к нему и превратил живого человека в золотую статую?

— Я Парис, сын Приама, царя Трои, и царицы Гекубы, — заговорил он, подняв голову. — Я появился на свет в ту ночь, когда матери приснился сон, будто она родила пылающий факел. Один из моих братьев объяснил: значение сна в том, что я принесу Трое огонь и гибель. Поэтому мои родители предоставили богам решить мою участь. Боги распорядились так, что я остался жив, они подарили мне прекрасное детство среди долин и лугов на склонах горы Ида. — Парис сделал паузу и перевел дух. — А когда я вырос, возмужал, боги вернули меня обратно в мой дом, к моим родителям.

В этот момент костер затрещал, взметнув язык пламени. Парис рассмеялся.

— Тогда я думал, что для полноты счастья мне больше нечего желать. Я нашел отца, мать, братьев, двоюродных братьев — Энея, например. Я стал частью их мира. Но это счастье показалось бледным, как дымок по сравнению с костром, когда я встретил тебя, Елена.

Он взял мое лицо в ладони и повернул к себе.

— С тех пор у меня такое чувство, будто солнце никогда не заходит, а ночи нет. И здесь, перед вами, я вручаю мою жизнь Елене. Пока я жив, до последних дней буду заботиться только о ней, думать только о ней, смотреть только на нее. Я предаюсь тебе навеки, Елена. Прими меня.

Его глаза с мольбой смотрели на меня, будто он говорит со мной в первый раз. Будто все только начинается.

— Я принимаю тебя, Парис, — ответила я, мой голос звучал тихо от волнения: я была потрясена торжественностью минуты. — И сама предаюсь тебе навек.

Я больше не могла говорить, но эти слова вместили все.

— Мы, как свидетели, подтверждаем вашу клятву, — заключил Эней. — А теперь поднимем кубки с вином.

Он разлил вино по кубкам и раздал нам. Прежде чем отпить глоток, Эней окропил вином землю и обратился с призывом к Гере, покровительнице семейного очага:

— Свяжи этих людей, богиня, священными узами брака.

Мы наполнили кубки и в молчании пили сладкое вино.

Геланор взял горсть смолистых горошин и бросил в костер. Дым наполнился благоуханием, густым и сильным.

Эвадна сделала шаг вперед и протянула руки, на которых лежала змейка.

— Держите ее, — сказала Эвадна. — Пусть она соединит вас.

Эвадна накинула змейку нам на плечи, и та в поисках тепла обвила наши шеи.

Однажды она уже соединила нас, в Спарте. Теперь она подтвердила наш союз, скрепив своими кольцами прошлое, настоящее и будущее.

Эней махнул в сторону шатра:

— Добро пожаловать в ваш семейный дом. Мы вас проводим с пением и факелами, как полагается свадебной процессии.

Путь был недлинным. У шатра процессия покинула нас, мы вошли и остались вдвоем.

Уже знакомый шатер показался другим. Наш краткий обмен клятвами собственного сочинения был более искренним, чем долгая официальная церемония с традиционными речами, жрицами, жертвоприношениями, тяжелым золотым ожерельем, через которую я прошла с Менелаем. Она забылась, но никогда не забуду я клятву Париса, взгляд, которым он смотрел на меня.

— А это мой свадебный подарок, — сказал Парис и протянул кувшин.

Я открыла его и заглянула внутрь. Что-то белое мелькнуло на дне.

— Большая бабочка, — пояснил Парис. — Я поймал ее, когда ходил за цветами. Подумал, ночная бабочка заменит ночные цветы.

— Замечательный подарок! — сказала я, глядя, как трепещут в глубине светлые крылья. — Но мы должны отпустить ее. Я хочу, чтобы сегодня все существа были свободны, как мы с тобой. Пойдем.

Стоя на пороге, мы наклонили кувшин. Бабочка выпорхнула и полетела в поле.

— Мы с тобой как эта бабочка, — сказала я. — Мы свободны, пока мы в поле, которое не принадлежит никому: ни Трое, ни Спарте, ни Аргосу, ни Мусии.