Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

– Поразительно… – задумчиво произнес Невер. – Ну что ж, если пятый акт доигран, я, полагаю, могу поаплодировать вам и возвращаться домой. Как всегда делают зрители после удачного спектакля, – добавил старик невинным тоном.

– Разумеется, мсье Невер, – ответила Амалия, и в глазах ее сверкнули золотые искры.

И все сразу как-то засуетились. Чувствовалось, что людям неуютно находиться в комнате, которая слишком о многом напоминала. Первыми удалились маленький граф де Сертан и старый драматург. Затем Дюперрон увез капитана Обри. Бриссон сел к телефону и стал раздавать своим людям указания по перехвату бежавшей преступницы. Возле Амалии остались только Шарль Морис, Ева и Эттингер.

– Вы что-то хотите мне сказать? – любезно спросила Амалия.

– По-моему, вы чего-то недоговорили, – решился актер.

– И у меня возникло такое же впечатление, – добавил художник.

– Вы были слишком убедительны, в жизни так не бывает, – заметила Ева.

– Возможно, – согласилась баронесса. – Но у меня есть свои секреты… точно так же, как и у вас.

Ева нахмурилась.

– Вы ведь знали, что когда-то я убила человека, – проговорила она. – Вам Шарль сказал?

– Нет, – покачала головой Амалия. – Шарль Морис мне ничего не говорил, я сама догадалась. Вы убили своего отца, верно?

– Он пытался меня застрелить. Прицелился в меня, и я…

– Ева, не надо, – попросил актер.

Но монахиня все-таки договорила:

– Я резко оттолкнула его руку, и в то мгновение он нажал на спуск. Пуля попала ему в голову… – Ева беззвучно расплакалась. – Отец упал возле тела моей матери, которую застрелил за минуту до этого… Боже мой! Если бы вы знали, что мне довелось пережить тогда…

– Ева, – мягко проговорила Амалия, – тогда было совсем другое. Самозащита, на которую имеет право каждый человек, а не хладнокровное убийство.

– Вы не понимаете, – качнула головой Ева, утирая слезы. – Все же это был мой отец… Мой родной отец! Я… я пыталась себя оправдать так, как вы говорите. И не могла себя простить.

– В том-то и вся разница между вами и Жюли, – заметил художник. – Вы не могли себе простить один-единственный проступок, а она с легкостью пошла на воровство, на убийство. На несколько убийств… – Эттингер закашлялся.

В комнату вернулся хмурый Дюперрон, и Амалия, вспомнив кое о чем, подошла к нему.

– Я бы хотела с вами поговорить об одной девушке из приюта. Может быть, тут простое совпадение, но я все же думаю, что вы должны о нем узнать.

Эпилог

– Мама, – сказала Ксения, – Михаил у нас. Он сказал, что будет ужинать с нами.

– Очень хорошо, – рассеянно кивнула баронесса, снимая шляпку.

«Что же я скажу Александру?» – вот что ее сейчас больше всего занимало. У Жюли есть деньги, ее муж, конечно, сделает все, чтобы помочь ей скрыться. Но ведь не такого конца расследования ждал от Амалии ее сын.

– Мама… – Ксения поколебалась. – По-моему, Михаил ушел из семьи.

– Да, я уже знаю. Саша здесь?

– Весь вечер. Он… По-моему, он хотел у тебя что-то узнать.

Но Амалия медлила в прихожей, не проходила в комнаты.

– Что случилось? – встревожилась дочь.

– Дюперрон дал мне за расследование сто тысяч франков. – Баронесса усмехнулась. – По его словам, я справилась даже лучше, чем он ожидал.

В гостиной на столе затрещал телефон, и через минуту Александр высунулся в дверь.

– Мама, тебя… Инспектор Бриссон.

Амалия прошла в гостиную и взяла трубку.

– У меня для вас неутешительные новости, – заговорил инспектор сокрушенно.

Собственно, чего-то в таком роде баронесса и ждала.

– Жюли бежала? Куда – в Германию, в Бельгию?

– Нет. Мои люди нашли машину с раненым Видалем. Он пострадал, но не сильно – ему прострелили руку и стукнули по голове. А Жюли… – Инспектор замялся. – Ее только что выудили из Сены.

– Что? – спросила пораженная Амалия. – Неужели покончила с собой? Но Жюли человек не того склада, инспектор! Она должна была цепляться за жизнь до последнего!

– Это не самоубийство, – вздохнул Бриссон. – Кто-то прежде истязал ее, а затем утопил. Очень напоминает то, как убили воров, которые первый раз залезли в склеп Лантельм. Их тоже убили зверски… просто зверски.

– Но… но… – Амалия искала слова и не находила.

– Знаете, я даже грешным делом подумал, что это дело рук Дюперрона, – продолжал инспектор. – Все-таки Жюли утопили… тут просматривается нечто символическое. Но он сказал мне, что целый вечер был с вами. Правда?

– Да. Можете не сомневаться, инспектор. Мы… у нас произошел довольно долгий серьезный разговор.

– И тех воров он убить не мог, потому что находился в то время в Южной Америке, – добавил Бриссон. – Получается, что действовал кто-то еще. У вас нет никаких соображений по данному поводу?

– Боюсь, что нет, инспектор, – ответила Амалия, собрав все свое мужество. – И вообще, если быть откровенной… Я получила гонорар от заказчика и считаю дело законченным. Смерть Жюли де Сертан меня ни капли не волнует.

Баронесса попрощалась с Бриссоном, повесила трубку и быстрым шагом вышла из комнаты.

– Где ты был? – закричала она в лицо Александру, который стоял в малой гостиной. – Ты следил за мной? И поехал за Жюли? Это сделал ты? Скажи мне, ты? Боже мой!

Услышав крики матери, в комнату вбежала Ксения.

– В чем дело? – растерялся Александр. – В чем ты меня обвиняешь?

– Убийца Женевьевы Лантельм не ушла далеко, – пояснила Амалия. – И была зверски убита, причем в конце концов ее утопили. Утопили, понимаешь! Так где ты был?

– Мама, – пролепетала Ксения, – Саша находился здесь! Весь вечер! Он ждал твоего возвращения… Ты же обещала, что приедешь и все расскажешь!

Амалия мрачно посмотрела на сына.

– И ты никуда не уходил?

– Мама, он не уходил! Клянусь! – продолжала Ксения. – Спроси у бабушки, у Даши, у дяди Казимира… Александр все время был здесь!

И тут Амалия почувствовала, что с нее хватит. До чего дошло – она уже стала подозревать собственного сына…

– Выйди, Ксения, – попросила баронесса. – Нам с Александром надо поговорить.

Амалия села и подтянула к себе сумочку. Сын остался стоять.

– Жаль, что я до нее не добрался, – сказал он наконец. – Так ты получила деньги от Дюперрона?

Вместо ответа Амалия вытащила из сумочки старый, измятый конверт.

– У меня для тебя есть кое-что, – устало произнесла баронесса. – Это ее письмо. То самое, которое нашли на столе после смерти Жинетты. Она хотела отправить его, но не успела. И вот теперь…

– Спасибо, – сказал Александр почти беззвучно. – Спасибо тебе.

Амалия посмотрела на него, и ей захотелось плакать. Баронесса поцеловала сына в голову и быстро вышла из комнаты…

В то время, когда Александр читал письмо, дошедшее до него через десять лет после гибели любимой женщины, Луи Дюперрон велел шоферу остановить машину возле бедного, довольно обшарпанного дома. Затем он справился у консьержки, где живет мадемуазель Матье, поднялся на последний этаж и постучал в дверь.

Ему открыла невысокая хорошенькая девушка с нежным лицом. Она смеялась, обернувшись к кому-то, кто стоял в коридоре, но в ее больших глазах сквозила неземная грусть.

– А вот и Гюстав! – весело вскрикнула она, не глядя на посетителя. И тут же спохватилась: – Нет, это не Гюстав! Вы к кому, сударь?

Луи Дюперрон собрался с духом.

– К тебе, – сказал он. – Я тут навел кое-какие справки, и… В общем, похоже, я твой отец.

Девушка смотрела на него, не понимая. И вдруг бросилась на него, несколько раз стукнула его кулачком в грудь, крича и сверкая глазами:

– Вы мерзавец! Как вы могли меня бросить, как?!

Потом сползла по стене на пол и разрыдалась.

– Это долгая история, – ответил Дюперрон. – Очень долгая. Понимаешь, она не хотела, чтобы ты повторила ее судьбу. А я… я просто ничего не знал. Меня нарочно услали с глаз долой, и мне никто ничего не сказал.

Он помог девушке подняться.

– Ничего, Мадлен. Я думаю, мы еще успеем обо всем поговорить…

В первом часу ночи Пьер Видаль вернулся домой. Рука, перевязанная врачами, болела, шишка на голове ныла, но в общем и целом журналист был доволен собой.

Он закрыл дверь, прошел в комнату, зажег свет и улыбнулся рисунку, который висел напротив его кровати. На рисунке была изображена молодая женщина в огромной шляпке. Теперь, при свете, стало заметно, что рисунок когда-то был порван на две части, но потом тщательно склеен.

– Я нашел ее, Жинетта, – негромко проговорил Видаль, обращаясь к рисунку. – Нашел ту, которая тебя убила. Теперь ты можешь спать спокойно.

Он поднял здоровую руку и послал портрету воздушный поцелуй. А потом сел в кресло и стал вспоминать.

Когда-то, еще до того, как стать журналистом, он работал суфлером в театре. Там и встретился с Жинеттой, которую полюбил раз и навсегда. На всю жизнь. И ничего не мог изменить тот факт, что актриса быстро охладела к нему. Что, может быть, вообще никогда его не любила.