Прозрение - Михаил Бурцев

Ставка Гитлера объявила, что президент СНО "бывший генерал артиллерии фон Зейдлиц заочно осужден военным судом и приговорен к смертной казни, разжалован и лишен всего имущества". Послушные фюреру фельдмаршалы публично осуждали "группу изменников", а всех солдат на восточном фронте заставили дать подписку в том, что, попав в плен, они не вступят "в армию Зейдлица". Но подорвать авторитет Союза немецких офицеров это не могло. Массовая антифашистская пропаганда, которую он широко развернул среди офицерского корпуса вермахта, не пропала даром.

В конце сентября СНО организационно примкнул к НКСГ. Президент СНО стал вице-президентом НКСГ, некоторые его члены вошли в состав комитета. В содружестве с политорганами Красной Армии обе эти организации выступили как единая антифашистская сила, борющаяся за прекращение войны.

Оперативная комиссия НКСГ установила повседневный контакт с Главным политическим управлением Красной Армии. Все вопросы решались быстро и по-деловому. В сентябре политорганы Красной Армии разоблачали так называемые оборонительные надежды, которые культивировались фашистской пропагандой в связи с переходом по приказу Гитлера "к стойкой обороне на Восточном оборонительном валу". Нашими аргументами были новые победы Красной Армии: разгром немецкого "миусского фронта" и освобождение Таганрога, ликвидация ельнинских укреплений и освобождение Донбасса, расширение фронта общего наступления советских войск от Смоленска до Черного моря. Последняя оборонительная иллюзля немецких солдат лопнула, и мы им предлагали: "Немедленно уходите к себе в Германию или переходите в плен!" Той же теме была посвящена листовка НКСГ "Указание No 1", но в ней свои аргументы: немецкая армия неспособна удержать завоеванные области и обороняться, поэтому - в интересах сохранения живой силы немецкого народа надо организованно уходить на немецкие границы еще до наступления новой ужасной зимы. Отсюда "указание": "Против воли Гитлера отвести войска на имперские границы!" - НКСГ призывал своих соотечественников создавать группы и комитеты "Свободная Германия", устанавливать связь с уполномоченными НКСГ на фронтах, брать инициативу в свои руки... Сложнее с контактами было на фронте: появление уполномоченных НКСГ вызывало у пропагандистов известную настороженность, а то и прямое недоверие к вчерашним противникам. Это можно было понять: среди уполномоченных почти не было коммунистов; более того, среди них были те, кто в свое время прошел через гитлерюгенд. Так что безоговорочно осуждать наших фронтовых товарищей не приходилось. Вместе с тем нетерпимы были и любые инциденты, препятствовавшие становлению боевого содружества.

- Терпеливо и настойчиво разъясняйте командирам и политработникам необходимость и возможность единства действий с представителями НКСГ, наставлял нас Д. З. Мануильский.

У нас уже был опыт такого единства действий. На Центральном фронте успешно работала первая группа НКСГ. Ее возглавил Вальтер Ульбрихт. Начальник политуправления фронта генерал С. Ф. Галаджев после завершения работы группы сделал вывод: "Мы получили уроки того, как надо сочетать две линии пропаганды во фронтовых и армейских условиях".

- Вот и доведите до политорганов этот опыт, - сказал Д. З. Мануильский. - Напомните еще и еще раз, что во главе антифашистского движения стоит Коммунистическая партия Германии, ее руководители, которые уже десяток лет борются с гитлеризмом. Эта борьба стала смыслом их жизни. И они знают, как бороться, а наша задача - помочь им...

Дмитрий Захарович предложил посылать на фронт совместные пропагандистские бригады, составленные из представителей НКСГ и Главного политического управления Красной Армии. Тем самым, утверждал он, мы покажем политорганам пример, как надо организовать взаимодействие с уполномоченными НКСГ во всем его комплексе - от организации до содержания. Эта идея была энергично поддержана президиумом НКСГ и одобрена начальником Главного политического управления. А. С. Щербаков предложил мне возглавить первую совместную пропагандистскую бригаду и выехать на Брянский фронт, войска которого готовились к наступлению.

2 сентября в Доме МОПРа, где размещался президиум НКСГ, я встретился с антифашистами, которых НКСГ выделил для поездки на фронт. Три молодые женщины - Мария Ривкина, член Компартии Германии, и юные дочери политэмигрантов-коммунистов Эмма Штенцер и Анна Штрих, - а также рабочий-политэмигрант коммунист Георг Вольф направлялись в помощь политорганам фронта в качестве дикторов, переводчиков, редакционных работников. Три члена НКСГ - пленные антифашисты во главе с ефрейтором Гансом Госсенсом - должны были выступать перед солдатами и офицерами вермахта от имени и по поручению НКСГ. Мы сразу же нашли общий язык, обговорили все вопросы, связанные с выездом и работой на фронте. В совместную пропагандистскую бригаду входили также сотрудники седьмого отдела Главного политического управления подполковники Р. И. Унру, В. И. Немчинов, майор З. С. Шейнис, младший лейтенант Я. Фогелер. Вечером того же дня нас напутствовал председатель ЦК КП Г и член президиума НКСГ Вильгельм Пик, а утром 3 сентября машины уже мчали нас в Волхов, в районе которого дислоцировалось политуправление Брянского фронта.

Чем дальше отъезжали мы от Москвы, тем пейзаж, мелькавший за окнами машин, становился все печальнее: гитлеровцы, отступая, разрушили дома, сожгли целые деревни, вырубили сады и рощи... Я замечал, как у наших немецких друзей росла тревога, как все чаще и чаще, не выдерживая, отводили они взгляд от дороги. А когда вновь поднимали глаза, я читал в них ужас и недоумение. Так возникла общая тема разговора, которого не могли прервать ни ухабы на дорогах, ни даже остановки на ночлег. И потому так естественно, должно быть, прозвучала исповедь Ганса Госсенса о том, как он стал антифашистом. Я постараюсь воспроизвести его рассказ - так, как услышал.

- В армию, - начал он, - я попал девятнадцатилетним юнцом, прямо из гимназии, и был взят в плен 28 июля 1941 года под Великими Луками. В расположении 22-й советской армии, где находился сборный пункт военнопленных, нас было немного, но все мы были из гитлерюгенд... Советской России не знали, и это белое пятно взялся восполнить русский комиссар с хорошим немецким языком, говорили, что это "советский немец"... Он рассказывал о Советской России все, что знал, рассказывал об ее истории и жизни, о причинах и перспективах войны, мы дискутировали обо всем, даже о боге... Спали под открытым небом, как и русские солдаты... Что меня тогда удивило, - задумавшись, продолжал Госсенс, - как это так, чтобы старший офицер, можно сказать, по душам разговаривал с солдатами вражеской армии и не предлагал им при этом стать шпионами или диверсантами? В вермахте даже фельдфебель не будет вести задушевные беседы с рядовым. Такое расположение комиссара к себе и отношение других русских к нам возбуждали много новых мыслей, в которых я еще не мог разобраться и которые никак не мог сформулировать для себя, сколько ни старался... Потом меня поразил пересыльный фронтовой лагерь: строгая дисциплина, обязательная стрижка волос, неблагоустроенность, но... большая библиотека с немецкими книгами, в том числе и такими классиками, о которых мы даже не подозревали Многие пленные бравировали своими нацистскими убеждениями и бойкотировали советские книги. Но я решил прочитать, - Госсенс горько усмехнулся, - чтобы возражать комиссарам. Взял "Государство и революцию" Ленина. Полистал. Заинтересовался. Прочел. Начал читать другие книги. Увлекся. Я сказал себе: "Надо быть честным, Ганс. Все это - обоснованное доказательство, и отвергать его невозможно..." Потом был большой лагерь далеко от фронта, в Елабуге. Здесь...