Неоконченные предания - Джон Толкин

И сказала ему Алмариан:

— Так ли тебе необходимо уезжать снова, Алдарион, сын мой? Неужто ничто не способно удержать тебя в прекраснейшей из смертных земель?

— Пока нет, — ответствовал он, — однако есть в Арменелосе сокровища более прекрасные, нежели можно отыскать в иных краях, пусть даже в землях эльдар. Но мореходы в разладе сами с собою, и в мыслях у них раскол; и по–прежнему владеет мною тоска по Морю.

Эрендис же сочла, что слова эти предназначаются и ей тоже; и с того дня и впредь сердце ее всецело обратилось к Алдариону, хотя и не питала она никаких надежд. В те дни ничто — ни закон, ни обычай, — не повелевало, чтобы потомки королевского дома, будь то даже королевский наследник, сочетались браком лишь с потомками Эльроса Тар–Миньятура; однако Эрендис казалось, что Алдарион для нее недосягаем. И все же с тех пор ни на кого из мужей не глядела она благосклонно и отсылала от себя всех, кто искал ее руки.

Минуло семь лет, прежде чем Алдарион возвратился назад и привез с собою золотую и серебряную руду; и принялся он рассказывать отцу о своем плавании и деяниях своих. Но отвечал Менельдур:

— Я предпочел бы иметь тебя при себе, нежели получать дары и вести из Темных земель. Это удел торговцев и путешественников, но не королевского наследника. Зачем нужно нам лишнее серебро и золото? Разве что, в утеху собственной гордыне, использовать их там, где подошли бы и другие металлы? Королевскому дому нужен человек, который знает и любит эту землю и народ ее, коим предстоит ему править.

— Разве не постигаю я людей каждодневно? —отозвался Алдарион. — Я могу вести их за собою и управлять ими по воле своей.

— Скажи лучше, некоторых людей,— тех, что схожи с тобою образом мыслей, — отвечал король. — А ведь в Нуменоре есть и жены, и не меньше их, чем мужей; а что знаешь ты о них, ежели не считать матери, которой ты и впрямь управляешь по воле своей? А ведь рано или поздно придется тебе жениться.

— Рано или поздно! — воскликнул Алдарион. — Да, но не раньше, чем придется; и скорее позже, чем раньше, если меня станут принуждать к браку. Много других дел предстоит мне свершить, куда более насущных, ибо к ним склоняется моя душа. «Постылая жизнь у жены морехода», а мореход, который стремится лишь к одному и не прикован к берегу, плавает дальше и искуснее повелевает морем.

— Плавает он дальше, да только пользы от этого меньше, — отвечал Менельдур. — И ты не «повелеваешь морем», сын мой Алдарион. Не позабыл ли ты, что эдайн живут здесь под покровительством Западных Владык, что Уинен добра к нам и Оссе сдерживает свой нрав? Наши корабли — под защитой, и не наши руки их направляют. Так умерь свою гордыню, не то благодать может иссякнуть; и не рассчитывай, что покровительство сие распространится и на тех, кто без нужды рискует жизнью у чужих скалистых побережий или в землях людей тьмы.

— Для чего же тогда хранимы корабли наши, ежели не должно им плавать к дальним берегам на поиски пока еще неведомого? — возразил Алдарион.

И более не заговаривал он об этом с отцом своим, но все свое время проводил на «Эамбаре» в обществе морестранников и на постройке корабля, размерами превосходящего все прежние; и назвал его Алдарион «Паларран», «Далекостранствующий». Однако теперь часто виделся он с Эрендис (благодаря ухищрениям королевы); и король, прознав про их встречи, весьма обеспокоился, хотя и не огорчился.

— Великодушнее было бы исцелить Алдариона от непоседливости, прежде чем он завоюет сердце какой–либо девы, — сказал Менельдур.

— Как еще исцелить его, если не любовью? — возразила королева.

— Эрендис еще очень молода, — отозвался Менельдур.

Но ответила Алмариан:

— Людям из рода Эрендис отпущена жизнь не столь долгая, как потомкам Эльроса, а сердце ее уже завоевано[78].

Когда же завершилась постройка огромного корабля «Паларран», Алдарион пожелал снова пуститься в плавание. Весьма разгневался Менельдур, хотя по настоянию королевы не стал удерживать сына властью короля. Здесь должно поведать про такой обычай: когда корабль отплывал из Нуменора за Великое море в Средиземье, то женщина, — чаще всего кто–то из родни капитана, — прикрепляла на носу корабля зеленую Ветвь Возвращения; а срезали ее с дерева ойолайре, что означает «вечное лето». Дерево это нуменорцам подарили эльдар[79], говоря, что украшают им свои собственные корабли в знак дружбы с Оссе и Уинен. Листва этого дерева была вечнозеленой, глянцевой и благоуханной; и морской воздух шел ему только на пользу. Однако Менельдур запретил королеве и сестрам Алдариона отнести ветвь ойолайре в Роменну, где стоял у причала «Паларран», говоря, что отказывает в благословении сыну, который отправляется в путь вопреки его воле; Алдарион же, услышав это, молвил:

— Ежели придется мне плыть без благословения и ветви, что ж, пусть так.

Тогда опечалилась королева, но сказала ей Эрендис:

— Таринья, если ты срежешь ветвь с эльфийского дерева, я отвезу ее в гавань, буде на то дозволение твое; ибо мне король этого не запрещал.

Мореходы сочли дурным предзнаменованием, что капитану их придется отправиться в путь таким образом; однако, когда все было готово и собрались уже поднимать якорь, явилась Эрендис, хоть и немилы ей были шум и суматоха огромной гавани и крики чаек. С изумлением и радостью приветствовал ее Алдарион, и сказала она:

— Я принесла тебе Ветвь Возвращения, господин, — от королевы.

— От королевы? — переспросил Алдарион, изменившись в лице.

— Да, господин, — отозвалась она, — однако я испросила на то ее дозволения. Не только родня твоя будет рада, когда ты возвратишься, и чем скорее, тем лучше.

И тогда Алдарион впервые взглянул на Эрендис с любовью; и когда «Паларран» отошел от причала, он долго стоял на корме, глядя назад. Рассказывают, что Алдарион на этот раз поспешил вернуться и пробыл за Морем не так долго, как рассчитывал; и, вернувшись, привез он дары королеве и дамам из ее свиты; а самый дорогой дар привез он Эрендис, и то был диамант. Холодна была встреча короля с сыном; и Менельдур упрекнул Алдариона, говоря, что не подобает королевскому наследнику вручать подобные дары иначе, как в знак помолвки; и потребовал король, чтобы Алдарион объяснил, что у него на уме.

— Дар мой — дань признательности сердцу, дарящему тепло, в то время как прочие холодны, — ответствовал наследник.

— Холодные сердца не согреют иных, чтобы те дарили им тепло при встречах и расставаниях, — ответил Менельдур. И принялся вновь уговаривать Алдариона подумать о женитьбе, хотя про Эрендис не поминал. Но Алдарион и слышать о том не желал, ибо всегда и во всем тем более противился он, чем более принуждали его близкие. Он стал холоднее относиться к Эрендис и решил покинуть Нуменор и приняться за воплощение в жизнь своих замыслов в Виньялонде. Постыла ему жизнь на суше, ибо на борту своего корабля ничьей воле он не подчинялся, а морестранники, его спутники, питали к Великому Кормчему лишь любовь и восхищение. Но на сей раз Менельдур запретил сыну покидать остров; Алдарион же еще до исхода зимы отплыл с флотилией из семи кораблей и большинством морестранников, не посчитавшись с королевской волей. Королева не посмела навлечь на себя гнев Менельдура; однако ночью явилась в гавань женщина, закутанная в плащ, с ветвью в руках, и вручила она ветвь Алдариону, сказав: «Это — от Госпожи из Западных земель» (ибо так называли Эрендис), и исчезла во тьме.