Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас, окидывая мысленным взглядом проделанную работу (я прежде всего про дневник), я сама поражаюсь собственному бесстрашию. Никто и никогда не поймет, чего мне стоило написать подобную пакость. Я ведь вынуждена была страницу за страницей порочить моего любимого Устина — и столь же усердно восхвалять ненавистного Носова, признаваться ему в любви, описывать нашу с ним мифическую связь. И, как мне ни было тяжело, я выполнила поставленную задачу на совесть. Единственная уступка, которую я сделала сама себе, — это то, что я не стала называть Устина по имени, а обозначила его в дневнике буквой «У». В остальном я не позволила себе ни малейших поблажек. Заведомо адова работа оказалась действительно и буквально адовой — на все сто процентов.
Уверена, что если бы дневник Антиаллы попал кому-нибудь в руки, тот неминуемо принял бы все в нем написанное за чистую монету. Именно такого полнейшего правдоподобия я и добивалась. Я, впрочем, сместила кое-какие даты — отчасти для удобства, отчасти из-за спешки, отчасти из протеста против того, что вынуждена переворачивать с ног на голову величайшую трагедию моей жизни. Так что тот, кто скрупулезно знает все подробности носовского дела, пожалуй, опознал бы, что перед ним подделка.
Хм, я только сейчас подумала, что, может быть, некоторой неточностью в датах и запротоколированных фактах я бессознательно перестраховалась. А то ведь, попади этот вымышленный дневник на стол следователю (даже тому же Всеволоду Савельевичу), он меня, пожалуй, немедленно бы арестовал.
Ну а теперь все, откладывать больше некуда. На ближайшие сутки (впрочем, уже меньше) я должна на сто процентов стать Антиаллой. Временно откладываю свой подлинный дневник — и приступаю к внимательному чтению дневника подложного.
26.5.62
Пока все прошло по плану! Встреча с Носовым дала именно тот результат, которого я ожидала. Одно лишь «но»: я поняла, что отказываться от роли Антиаллы еще преждевременно. Возможно, мне предстоит еще одно свидание с Носовым. Вероятность встречи невысока, и надеюсь, что до самого суда я этого мерзавца не увижу. И все-таки я должна подстраховаться. Поэтому я еще продолжу вести дневник Антиаллы. Но чтобы очиститься от той скверны, которую пишет пресловутая Антиалла, я сразу после очередной ее записи буду делать свою собственную — в этом, настоящем, дневнике.
Вот и сейчас поступаю именно так. Только что закончила Антиаллину версию происшедшего, а теперь изложу свою.
Итак, Всеволод Савельевич обеспечил мне идеальные условия для сегодняшнего свидания с Носовым. Мы были с последним один на один — даже охранник ждал за дверью. Таким образом, никто не слышал моего с Носовым разговора. Расчет мой был таков. Поскольку Носов, по уверениям Филиппа Филипповича, уже обретает свою настоящую личность и постепенно отказывается от мыслей о том, что он — Устин, необходимо было резко вернуть его на изначальную, полностью больную позицию.
Когда я виделась с Носовым в последний раз (в кабинете Всеволода Савельевича), я, разумеется, опознала его как Носова! Филипп Филиппович сумел его убедить (или почти убедить), что я — вовсе не подлая обманщица, что я тогда просто-напросто сказала истинную правду. Сегодня же мне предстояло якобы открыть Носову глаза. Прийти к нему с издевательским «саморазоблачением», уверить его, что он — и впрямь Устин Уткин, которого подлейшим образом подставила мерзкая мегера Лавандова на пару со своим покойным любовником Носовым!
И, судя по всему, мне удалось его в этом убедить.
Когда я вошла и села за стол напротив Носова (его руки были скованы за спиной наручниками), он едва решился поднять на меня глаза.
— Алла… — лишь сокрушенно пробормотал он и тут же снова опустил голову.
— Да, Уткин, это я, — произнесла я надменным тоном.
Носов тут же снова поднял башку — и вперил в меня неправдоподобно округлившиеся буркалы.
— К-как ты меня назвала? — сипло переспросил он.
— А чему ты так удивляешься? — усмехнулась я. — Если при следователе я назвала тебя Носовым, ты ведь не решил, что я действительно так считаю?
— Что же ты считаешь… на самом деле? — с усилием спросил он.
— Хватит, Уткин, — поморщилась я. — Мы сейчас говорим без свидетелей — и незачем перед друг другом лукавить… Я, собственно, пришла только для того, чтобы сказать тебе всю правду. Это тоже часть моей мести.
— Мести?! Какой мести?! — с глупым выражением лица стал восклицать Носов.
Я понимала, что в его сознании в эту минуту происходит решение отчаянной проблемы: «Так, значит, я все-таки Уткин, как говорит эта стерва? Или все же Носов, как уверяет Филипп Филиппович?!»
— Мести за Нестора, — сказала я, выдержав паузу. — Он покончил с собой — и это было частью нашего с ним общего плана. Мы с ним знали, что таким образом сможем засадить тебя за решетку. И при этом объявить тебя им — Нестором! Нестором Носовым, якобы убившим кинорежиссера Устина Уткина!
На Носова было жалко смотреть. Он весь побледнел, у него отвисла челюсть, его глаза по-прежнему таращились на меня. Полностью осознав услышанное, он даже сделал попытку привстать. Однако скованные сзади руки помешали ему — и он плюхнулся обратно на стул.
— Алла, — приглушенно выговорил он, — если это все правда… если… то… зачем, черт возьми, тебе это понадобилось?! Тебе и ему…
— А ты еще не догадался? — дернула я плечами. — Нестор был моим любовником.
— И давно? — быстро спросил Носов. По его реакции я уже догадалась, что он мне верит — и, значит, снова считает себя Устином.
— С тех пор, как он вернулся в Москву, — ответила я.
— Допустим, — сквозь зубы процедил Носов. — Ну и чего вам в таком случае не хватало? Катилась бы к нему — и дело с концом!
Я покачала головой:
— Ты испортил его жизнь. Он уже не мог ее продолжать. Даже со мной.
— Да как я ему ее испортил?! — почти выкрикнул Носов.
— Ты отбил меня у него. В институте. Я тогда была дурой, ничего не понимала. Я должна была остаться с ним. Но, к сожалению, я совершила самую страшную ошибку в жизни — сошлась с тобой. Нестор не смог этого пережить.
