Пилигрим - Виктор Сафронов

Практически одновременное выведение двух пар рук на биссектрису прицельной стрельбы (стандартное действие при стрельбе с помощью второй руки) — это я даже очень хорошо успел увидеть… Не мог не увидеть…

Справа от меня сидела молоденькая девочка журналист-стажер, слева редактор. До начала стрельбы, пока руки убийц были только занесены над головой беззащитной жертвы, простите за вульгарность, я, разбросав стулья и подмяв под себя молодое, податливое тело уже на этой девчушке лежал…

Совершенно не возбуждаясь от соприкосновения с худосочной молодухой, со всей силы, как только мог, вдавливал ее в пол — стараясь спиной прикрыть ее от пуль.

Чтобы читающая и образованная публика не подумала о том, что у «веселого сатира» взыграла похоть и он прилюдно стал домогаться девичьих прелестей, поясняю. Сработал отцовский инстинкт, и, никакой другой. Она из-под меня, перекрывая звук выстрелов, стала что-то возмущенное верещать и вырываться. Я еще плотнее прижал ее к полу…

Что стало со стрелками, лежа на костистой девахе, я не видел. Через пару часов, взволнованной общественности, в новостях сообщили, что оба были якобы убиты.

Резко подняв голову, осмотрелся. Увидел, что в зале, мордатые, плечистые парни, представлявшиеся чиновниками силовой, судебной поддержки кого-то споро вяжут. В этот момент сверху на меня упал до этого спокойно сидевший, тучный редактор.

— Все. Газета спасена. Спасибо… — сказал и от захлёста адреналина, пачкая меня кровью, потерял сознание.

Как все красиво получилось в финале. Я — ему, владельцу-миллионеру, создаю сенсацию и спасаю от банкротства газету. А он — как бы в благодарность за это, принимает в свое тучное тело, предназначавшиеся мне пули… Но не все.

Одна на излете, все же задела меня. Я по-настоящему охнул и стал кровоточить… Да, плюс ко всему, на меня было пролито много редакторской крови. В этот момент, я был очень похож на вернувшегося с работы неопрятного забойщика крупного рогатого скота… Еще эта дурацкая шапочка пропитанная кровью. Лучше бы я её не снимал, так как лицо было полностью окровавлено…

Молодуха наконец выбралась из под навалившегося на нее тела. Только сейчас до нее стало доходить, что произошло… Машинально, не будь то женщина, поправив короткую стрижку, она посмотрела на свою липкую руку, на ней была кровь, на блузке та же субстанция. Рядом, тяжело опираясь на руку, полусидит, полулежит ее спаситель. Весь окровавленный и с поплывшими глазами, он тянет к ней руки…

В нормальных романах такой сюжетный поворот всегда заканчивается любовью между спасенной и спасителем.

Посмотрим, как сложится у нас?

Я еще раз туманно взглянул на окружающую действительность, понял, что сейчас самое время деликатно покинуть сей бренный мир, т. е. потерять сознание. Перед тем, как воплотить задуманное в жизнь я очень красиво, под направленными на меня объективами телекамер, протянул руку в сторону выбравшейся на поверхность девчушки и красивым баритонам почему-то по-английски, спросил:

«Are you о.к.?»[3]

И не дожидаясь ответа, вырубился.

Будь на моем месте Нерон, он обязательно завопил: «Какой великий артист, погибает во мне!» Но императора рядом не было. Поэтому и мне боги Олимпа, строго взглянув сверху, велели помолчать.

В сопровождении здоровенных парней или иначе судебных приставов, повезли меня лечить, а больше следить, чтобы я еще какую-нибудь конференцию «не замутил». Эти ребята вызывали невольное уважение одними своими габаритами. Я обратил внимание, что они от направленных на них видеокамер не отворачиваются и «рожи в объектив не строят» к ним появилось доверие.

В моей ситуации глупо было, кому бы то ни было верить однако, мерно покачиваясь на столичных ухабах, что-то внутри меня говорило, что все будет нормально. Внутренний голос был трезв, к нему можно было прислушаться.

Привезли меня в достаточно неприметное здание. Это была одна из резиденций, подконтрольных Министерству юстиции.

Там перевязали царапины. Кровь смыли до основания, а затем… Сделали уколы — и в вену засадили, и в задницу шарахнули. Видно нужное лекарство потекло по моим жилам. Глядя на суетящихся вокруг людей, глаза сами собой начались закрываться. Перед тем, как уснуть, у меня хватило сил с тревогой спросить:

— Доктор! Ну… Как там у меня гипоталамус… — для уточнения, еще напрягся. — Не поврежден ли?

— Вы хоть знаете, что это такое? — бестактно, вопросом на вопрос, ответила мне медицина.

— Неужели все так безнадежно? — ахнул я. — Когда пострадавшему в перестрелке, не отвечают на прямой вопрос, все — жди беды.

— Вы меня не правильно поняли, — успокаивающим тоном произнес он, посмотрел мне в глаза и добавил. — Все у вас в полном порядке.

Успокоенный ответом и убаюканный шуршанием кондиционера я спокойно уснул.

Спал недолго. Проснулся оттого, что кто-то рядом со мной прогуливался по битому стеклу.

Открыл глаза — темень хоть глаз выколи. По заведенной привычке, на тот случай если за мной сейчас наблюдают, стал оценивать ситуацию…

Звук шагов прекратился. Тот, кто ходил вокруг да около, видно заметил по мой напряженной фигуре, что я очнулся. Странно, в обозримой округе, даже лампочка дежурной медсестры не горит, не светится. Интересно, в какое подземелье они меня заточили, пока я почивал? А может быть, враги уже выкрали меня, и сейчас спрятали израненное тело, в бывшем термоядерном бункере? Нездоровые фантазии начинали приобретать черты устойчивой паранойи.

Решительно сдернул с головы одеяло… От хлынувшего мне в лицо потока света, наступили разительные перемены.

Все наладилось.

Утро.

На стуле рядом с кроватью, склонив голову, сидела стажер-журналист. Она спала. Лицо утратило строгие очертания двоечника, явившегося к учителю с угрозой исправить отметку. Нормальное лицо. По-детски доверчивое и трогательное. Остальное решил рассмотреть позже.

Чтобы не тревожить спящую красавицу, своим кряхтением и скрипом решил проснуться. Слез с кровати, она издала звук ходьбы по битому стеклу. Сходил в туалет. На обратном пути, стало прохладно. Распашонка, доходящая мне до пупа особо не грела. Да и… Честно сказать, нечему там было греться… Так, безделица, пустяк…

Кто разгуливал по битому стеклу, выясню позже, а пока следует одеться.

Девочка уже проснулась и с застенчивой улыбкой наблюдает за мной, тяжелораненым по касательной. Хотя взгляд больше сосредоточен на «пустяке и безделице».