Соблазнительный шелк - Лоретта Чейз

После этого Марселина отошла, наклонилась и сняла свои туфельки. Она завела руки назад и развязала шнурок корсета, затем быстро расшнуровала его, так что он съехал на бедра, обнажив одну грудь. Мужчина судорожно вздохнул. Марселина сняла корсет и отбросила его в сторону, развязала нижние юбки и позволила им соскользнуть вниз, после чего приподняла сорочку, развязала панталоны и тоже позволила им упасть на пол. После этого она просто шагнула из упавшей одежды.

Теперь она осталась только в сорочке и чулках. Она дала ему несколько секунд, чтобы посмотреть на нее, а себе, чтобы насладиться его взглядом, жаром в глазах, волнением.

— Ты убиваешь меня, — прохрипел Кливдон. — Убиваешь.

— Зато ты умрешь красиво, — улыбнулась Марселина.

Она поставила ногу на край кровати, совсем рядом с его бедром, и подняла подол сорочки, обнажив колено. Герцог издал сдавленный звук.

Она развязала подвязку, бросила ее на ковер и начала скатывать чулок — очень медленно — с колена, икры, лодыжки, и спустя несколько мучительно долгих мгновений сняла его. Кливдон, казалось, на какое-то время перестал дышать. Марселина отбросила чулок, но нога ее осталась прижатой к его бедру. Она позволила ему насладиться зрелищем, а себе — его взглядом и выражением его красивого лица.

Потом она убрала ногу с края кровати и таким же образом избавилась от второго чулка. К этому моменту сорочка уже опустилась почти до талии и висела на сгибах локтей.

Марселина опустила руки, и ее тело чуть изогнулось. Сорочка соскользнула на пол и осталась у ее ног горкой тонкого муслина.

Больше на ней не было одежды.

Дыхание герцога стало частым и хриплым, как у долго бежавшей собаки.

— Иди ко мне, — прохрипел он.

Марселина подошла ближе. Герцог застонал и потянулся к ней. Его губы сразу нашли затвердевший сосок и принялись его сосать. Марселина негромко рассмеялась, взъерошила его шевелюру, обеими руками прижала его голову к себе и поцеловала в макушку. Плоть ныла от желания, а сердце — от любви.

Она позволила себе отдаться во власть восхитительных ощущений, но когда Кливдон хотел уложить ее на кровать, она отстранилась.

— Еще не все, — сказала она.

— Надеюсь, что нет, — простонал герцог.

Слегка отодвинувшись, Марселина расстегнула панталоны Кливдона и высвободила рубашку.

— Подними руки, — попросила она.

Он закрыл глаза и сделал, как она просила.

Она стянула через голову его рубашку и, не теряя ни минуты, ухватилась за пояс панталон и потащила их вниз, попутно приподняв его бедра, чтобы было удобнее. Затем настала очередь нижнего белья, с которым тоже проблем не возникло.

Освобожденный от стеснявшей его одежды фаллос так и просился в руки. Марселина нежно погладила его — он был восхитительно гладкий, теплый, большой и красивый — как и все тело герцога.

— Боже правый, Марселина!

Улыбнувшись, она поцеловала бархатистый кончик. Она должна была сделать больше. Она могла сделать больше. И желала этого. Но еще она хотела, чтобы все продлилось как можно дольше. Поэтому она выпустила из рук фаллос, наклонилась и сняла с мужчины чулки.

Ее движения были уже не такими медленными и уверенными, как раньше. Его руки и губы зажгли в ней огонь. Ему легко удавалось ее возбудить — так было в Париже, и потом в Лондоне, в маленькой мастерской. Подумать только, она, всегда контролировавшая себя, знавшая о мужчинах все — ей казалось, что она даже родилась с этим знанием, — вспыхивала в его руках, словно бумага, к которой прикоснулся огонь.

Марселина забралась на кровать и села верхом ему на колени. Она взглянула вниз, а он — вверх. Он взял ее лицо в ладони и замер. В течение нескольких бесконечно долгих мгновений он не шевелился — только держал ее и смотрел — пожирал глазами. Она ждала, что он что-нибудь скажет, но он молчал. Потом он потянулся к ней и поцеловал.

Нежно, как нежно!

И с жадностью.

Она тоже чувствовала голод. И ответила на поцелуй, вложив в него все желание, которое скрывала долгие недели, все мечты и фантазии, мешавшие ей спать ночами, всю страсть, которую она научилась обращать на работу, сделав ее любовью всей ее жизни.

Но появился этот мужчина, который все изменил и заставил ее полюбить себя.

Он целовал ее, и этот поцелуй был не только нежным, но и глубоким. Его язык познавал все тайны ее рта и ласкал его, проникая все глубже. Его вкус и запах были везде, теплое море, в котором она плыла, нежилась, тонула.

Марселина гладила его широкие плечи, спину, наслаждалась прикосновением к его обнаженной коже. А ощущение того, как напрягаются под ее ладонями его мышцы, кружило голову. Она трогала его тело, стараясь запомнить каждую мельчайшую черточку, чтобы можно было вызвать в памяти его образ потом, когда ей отчаянно захочется любви, а его рядом уже не будет.

Его тело было твердым и мускулистым. Это не было тело праздного джентльмена. С самого начала ей было ясно, что под элегантной внешней оболочкой таится большой, сильный и очень красивый зверь.

Марселина ощутила, что Кливдон прервал поцелуй, и ей захотелось плакать, так велико было чувство потери, но его губы заскользили по ее щеке, шее, плечам. Потом его язык коснулся ключицы, и она застонала, откинув голову назад. Он стал лизать ее, словно большая кошка, пантера, с которой она нередко мысленно его сравнивала. Реакция последовала необычайная. Все ее тело напряглось, стало средоточием потрясающих ощущений, наполнилось ими, как воздух грозовыми разрядами перед бурей. Обжигающее наслаждение волнами прокатывалось по телу, концентрируясь в нижней части живота. Ее тело содрогалось, а восставший фаллос прижимался к ноющему животу, пульсируя желанием.

Марселина хотела, чтобы все это продолжалось бесконечно, но самоконтроль, в конце концов, покинул ее. Она приподнялась и впустила его в себя. Ее движения были мучительно медленными. Кливдон издал какой-то звук — нечто среднее между стоном и смешком. Она снова приподнялась и опустилась, приняв его в себя целиком.

— Господи! — рыкнул герцог. — Помоги мне!

Медленно… вверх-вниз… вверх вниз… Марселина продолжала восхитительную пытку, мучая их обоих, доставляя им обоим непередаваемое наслаждение. Кливдон впился пальцами в ее бедра.

— Марселина, ради всего святого!

Но она была неумолима. Она знала, что никогда не насытится, но была намерена получить все, что сможет. Одновременно в ней поднималась дикая безумная радость. Ощущение было сильным, как физический удар, и, в конце концов, лишило ее самоконтроля.

Она слышала его голос — тихий и низкий. Никаких слов — только стоны, рычание, сдавленный смех. Кливдон держал ее за бедра, но позволял ей устанавливать ритм. Марселина изо всех сил старалась сдерживаться, продлить мгновение, если можно, даже остановить его. Но желание оказалось сильнее. Кровь гремела в ушах, разум затуманился. Ею владело только желание — дикое, примитивное, первобытное. Она чувствовала себя зверем, со всех ног бегущим к концу, к тому, что он должен увидеть, понять, познать.