Вечные паруса - Вячеслав Назаров

Да, Клаус поступил, как настоящий мужчина. Он понял, что поздно что-либо менять. Слишком поздно.

— Слишком поздно…

Он лежал на спине, сплетя под головою руки, и смотрел в пустое небо. Он пытался вспомнить Нэнни такой, какой она была перед отлетом "Икара". И не мог.

На щеку упали мягкие волосы, и серые глаза, в которых уже наливалась горячая влага, заслонили небо.

— Простите меня, Эдвард. Я виновата. Я не должна была…

Пилот закрыл глаза, и все исчезло. Тугой комок больно и сладко подкатывал к горлу, хотелось чего-то неведомого и не хотелось дышать.

— Назови меня еще раз "Тэдди". Если можешь.

— Тэдди…

И уже не было ничего вокруг, и он летел в серебряной пустоте, слыша свой собственный внезапно охрипший голос:

— Джой… Счастье… Я люблю тебя. Я целую вечность не говорил никому этих слов. Я убрал их на самое дно души, потому что думал, что они мне никогда больше не понадобятся. Но ты… Я люблю тебя, Джой.

Волосы перестали щекотать щеку, и Тэдди, не открывая глаз, заговорил лихорадочно и сбивчиво:

— Но жизнь уже прожита, Джой. Нелепо, но я даже не знаю, сколько мне лет. По вычислениям электронных машин — сорок один. Не ведь машина могла ошибиться. Может быть, мне давно уже триста, четыреста, пятьсот. В Глубоком космосе время идет иначе. Люди вывели формулы, по которым можно все высчитать. Данные маршрутной карты, график скоростей, коэффициенты сверхсветовых переходов, выходы в надпространство и еще сотни и тысячи цифр, схем, графиков — и через полчаса машина выплевывает ответ: "Пилот Эдвард Стоун — 41 год"… А кто подсчитает все пережитое? У меня такое чувство, что я живу уже много веков. Я растерял близких, растерял друзей. Я так много терял, что уже не могу поверить в то, что можно что-то найти. Где-то что-то когда-то во мне сломалось, и я полетел вниз. Я перестал сопротивляться. Я попал в капкан и делал все, что от меня требовали — возил контрабанду, грабил звездные заповедники…

Тэдди открыл глаза, и над ним снова было только небо.

— Если бы можно было начать все сначала… Но как? С чего?

Небо было бесстрастно, и ничего не дрогнуло в нем.

— Простите меня, Джой. Это не вам, а мне надо было молчать. Через несколько дней я улечу. Я всегда улетал с радостью. Мне было неуютно на Земле. Первый раз в жизни я не хочу улетать. Спасибо вам, Джой. Вы разбудили меня. Жаль, что это не случилось раньше. Невыносимо жаль.

Три чайки пролетели низко-низко, взмыли вверх, сделали плавный широкий круг, и птичий крик повис в воздухе.

— Джой!

Молчание.

— Джой, вы сердитесь на меня?

Тишина была ему ответом.

Тэдди приподнялся на локте. Джой лежала рядом, вытянувшись, закинув голову, и беззвучно плакала. Она изо всех сил старалась сдержать рыдания, тело ее вздрагивало, а ладони вытянутых вдоль тела рук судорожно сжимались в кулачки.

— Джой, милая, ну что ты так?

И все отодвинулось, подернулось дымкой, перестало существовать — и небо, и океан, и чайки, и палящее тропическое солнце — и медленно, бесконечно медленно (так, что за это время успели родиться, распуститься в спирали и умереть тысячи галактик) и нежно он взял в ладони это мокрое, перепачканное зеленью и ягодным соком лицо и стал целовать светлые дорожки, оставленные слезами, пока не нашел припухшие, горькие губы.

Две руки поднялись снизу и сомкнулись на спине, прижимая и робко и властно, и он зарылся лицом в густые волосы.

Губы Джой дышали у самого уха часто и прерывисто, и в этом дыхании еще жили отзвуки плача, но теперь уже что-то новое, могучее и неведомое заставляло его прерываться, и Тэдди забыл обо всем, когда шепот обжег ему щеку:

— Тэдди, милый… Это судьба… Мне суждено было стать женой звездолетчика. Как и матери. Это судьба.

— Меня совсем укачало. Возьми в этом притоне бутылку шерри.

— Слушаюсь, мистер Роберт… Одну бутылку шерри?

В голосе шофера мелькнуло удивление и растерянность и Роберт мысленно выругался. Идиотское положение, он, Роберт Смит, должен изображать черт знает что…

Машина свернула с автострады к невзрачному дорожному кафе, из которого тоскливо свиристел бинг-джаз. Было довольно прохладно, и столики под тентом пустовали, лишь похрапывал в углу пьяница, да двое хорошо одетых мужчин пили кока-колу.

На стоянке стояли три машины — два одинаковых коричневых "ройлса" и черный "Форд" с основательно помятым крылом.

Шофер вошел в кафе, мужчины о чем-то поговорили, поглядывая на машину Смита, и один из них, бросив на руку плащ, направился к машине.

Смит приоткрыл дверь, но ровно настолько, чтобы никто снаружи не смог его заметить.

— Сэр, я очень извиняюсь, но не смогли бы вы подбросить меня до Стрэнг-Роуз? У меня деловое свиданье, а машину мою — сами видите, незнакомец кивнул на помятый "Форд". — Если вас не затруднит…

— Кончайте ломать комедию. Лезьте, — прошипел Роберт отодвигаясь.

Незнакомец скользнул в машину и захлопнул дверцу.

— А шофер?

— Вы что, ослепли?

Незнакомец постучал по блестящей темной перегородке, отделяющей заднее сиденье от мест шофера и телохранителя, и хмыкнул.

— Да… А в смысле звука?

— В смысле звука — тоже самое.

— Хорошая машина… Надеюсь, вы без телохранителя?

— Да, черт подери, без. Можно подумать, наша встреча рискованна только для вас. Я рискую в два раза больше.

— Ну хорошо, хорошо. После того, как я с вашей помощью встал на путь греха, у меня стала побаливать шея.

— Это просто радикулит. Сейчас не вешают.

— Как ни странно, но шея моя болит даже при воспоминании об электрическом стуле. Видимо, просто ассоциативная цепь. А как было хорошо еще месяц назад… Даже "Интерпол" стал забывать меня…

— Вы сожалеете о том, что начали?

— Ни в коем случае. Я просто, откровенно говоря, набиваю себе цену. Итак, что вы хотите мне предложить?

Динамик щелкнул.

— Мистер Роберт, я принес шерри.

— Давай в клапан. И поезжай. В Стрэнг-Роуз.

Звякнуло стекло. Роберт приподнял заслонку — в маленькой нише, выдавленной в перегородке, стояла бутылка. Роберт сунул бутылку в карман дверцы и закрыл заслонку.

Машина тронулась.

— Отлично придумано. Вы не считаете, что фюреру тоже неплохо бы иметь такую машину?

— Вы же не любите Землю?

— Ошибаетесь. Как раз наоборот. Я очень люблю Землю. Всю, целиком. Как яблоко, которое можно съесть. Я работаю в космосе, чтобы вернуться на Землю. Без грима. Тогда не получилось, потому что… Черт подери, что это такое?

Машина резко затормозила. Снаружи послышалась какая-то перебранка.