Странствие за Фарадоунами (ЛП) - Форд Рик

— Доброй ночи, Наб, — тихо сказала она. — Спи спокойно. — И, обвив его руками, погрузилась в глубокий и мирный сон.

ГЛАВА XX

Уорригал на кухне проснулся. Затухающие в печи угольки отбрасывали красные отсветы на обмякшие сонные тела Брока и Перрифута, а в середине комнаты пара стариков крепко спала на полу на подушках. Было тихо, за исключением свиста ветра снаружи да негромкого храпа и тяжелого дыхания Брока и Джима. После долгого сна филин почувствовал себя свежим и бодрым и решил ненадолго выбраться на улицу на разведку. К счастью, окно было оставлено открытым, и вскоре Уорригал летел в ночи, под светом звезд, взмахивая крыльями над дроком и вереском тихо спящей пустоши. Дождь перестал, и воздух наполнился запахом влажной земли, но шторм переломил жаркую погоду, и ветер, дувший с гор, нес прохладу; осенний ветер, подумал Уорригал, он говорит о конце лета. Небо было чистым, черным и бесконечно глубоким, виднелась лишь крошечная дуга новой луны; звезды ярко мерцали и пританцовывали.

Уорригал, молчаливо скользивший темной тенью сквозь ночь, наслаждался прохладным и свежим ночным воздухом. Он давным-давно не чувствовал себя в таком хорошем расположении духа. Наб, Бет и другие в безопасности отдыхали внутри дома; завтра они все уйдут, и, если им повезет, очень скоро прибудут в обиталище горных эльфов, где завершится их путешествие. «И что тогда? Где все это закончится?» — подумал он. На какие-то мгновения филин позволил мыслям вернуться к Серебряному Лесу и к прежним дням. Теперь они казались далеким чудесным сном, и когда под конец перед его мысленным взором промелькнула картина того леса, каким они его оставляли, он почувствовал, как поднимается внутри волна горькой печали и гнева. Тогда он оторвался от этих тягостных воспоминаний и отдался чистой радости полета.

Уорригал снижался, нырял, пикировал и скользил, чувствуя, как ветер пронизывает его перья и вычищает из них всю пыль и песок, которые скопились за долгие засушливые дни, пока животные пробирались через низменности. Он летел в обратную сторону, следуя за Руусдайк, вдоль которого шли накануне звери, спасаясь от преследовавших их уркку, когда постепенно уловил в воздухе какие-то звуки. Сначала они не особенно выделялись, и он оставил их без внимания, но чем дальше он летел вниз над склоном, тем более настойчивым и громким становился шум. Было похоже, что он поднимается навстречу филину — устойчивый размеренный грохот, постоянный и беспрерывный, неутомимо подчеркиваемый фоновым равномерным ритмом. Оптимизм и уверенность Уорригала начали таять, пока не исчезли совсем, осталось лишь тошнотворное чувство неопределенного страха.

Слева от него стоял боярышник с густой пышной кроной, и он решил засесть под прикрытием его веток и подождать, пока не увидит причины шума. Он тихо слетел в самое плотное скопление листвы и подыскал хорошее место, откуда мог ясно видеть сквозь щели между листьями, но его самого, как подсказывал опыт, видно не было. Филин приготовился долго ждать, и тут внезапно увидел далеко внизу в долине источник шума, только начинающий долгий подъем по пустоши. Сперва он не мог разобраться, что это такое; оно выглядело как огромная гусеница с черным телом и протянувшейся вдоль спины ярко-красной полосой. Гусеница медленно и тяжко пробиралась по изгибам и поворотам предгорий, петляя, как змея, вдоль извилистого ручья в долине, по которой она поднималась.

Уорригал завороженно смотрел, как эта штука приближалась, а затем, когда она покинула предгорье и направилась к краю пустоши, он с содроганием понял, что она такое. Ее тело состояло из сотен уркку, одетых в темную одежду и идущих по двое и по трое, будто некая процессия. Большинство из них несли пылающие факелы, поднятые над головами, и именно они выглядели с расстояния как мерцающая красная рана на спине гусеницы.

Филин стряхнул охватившую его дурноту и заставил себя размышлять. Они шли тем же путем, которым животные следовали вчера, и поэтому, вероятно, будут в коттедже очень скоро. Звери должны уходить сейчас же. Он тихо выпорхнул из боярышника и, держась так низко, что едва не задевал верхушки папоротников и вереска, поспешил обратно на холм, не упуская дорогу из поля зрения, но сместившись от нее немного в сторону, чтобы его не так легко смогли заметить. И в самом деле, он вскоре исчез из поля зрения уркку, хотя все еще слышал постоянный низкий рокот их голосов и ровный барабанный бой марширующих ног.

К счастью, ветер дул попутный, и небольшой домик вскоре вынырнул из тьмы. Безмерная умиротворенность всей картины с тихо дремлющим крофтом и мягко покачивающимися на ветру высокими травами раздражающе контрастировала с сумятицей в голове Уорригала, и ему пришлось присесть на наружной стене и собраться с мыслями. Здесь недолго было решить, что весь полет ему приснился. Он влетел обратно через открытое окно; внутри все было точно так, как он оставил, и Брок со стариком все еще блаженно похрапывали. Первым делом следовало всех разбудить, поэтому филин взлетел на крышку валлийского комода и громко заухал. Спящие забормотали и заворчали, а барсук даже перевернулся на другой бок, но никто не проснулся, поэтому филин крикнул снова — так громко и пронзительно, что задребезжали тарелки и задрожали оконные стекла. На этот раз Брок сразу сел прямо, и Перрифут тоже; они моргали, шерсть на их спинах встопорщилась. Они слышали и первое «ку-гу!» Уорригала сквозь туман сонных грез о Серебряном Лесе, но второе было настолько энергичным, что прогнало сон, разбудив и испугав их. Уорригал слетел вниз.

— Уходим! — сказал он. — Я только что был снаружи и видел целую толпу уркку, лезущую на холм. Уверен — они идут сюда. Давайте, просыпайтесь. Ага, хорошо, что элдрон встали, — добавил он, оглядываясь на подушки, где зевали и протирали глаза Джим с Айви.

— Что случилось? — спросил Джим. Он посмотрел на часы на стене. — Половина третьего. Боже мой, ну и времечко! — Он взглянул на Уорригала: — Ты хочешь наружу? Я оставил для тебя окно открытым. — И, обратившись к барсуку, добавил: — Но для тебя, Брок, оставить дверь открытой мы не могли.

Уорригал перелетел на подоконник и продолжал поглядывать то на Джима, то на улицу, пытаясь сообщить старику об опасности, надвигавшейся по холму.

— Давайте зажжем свет, — сказала Айви, нашла коробку спичек, которую оставила у постели на полу, и зажгла свечу.

— Думаю, он пытается нам что-то объяснить, — сказала она, увидев сову на подоконнике. — Придется разбудить Наба и Бет.

Это не потребовалось, потому что дверь в спальню распахнулась, и ребята вбежали в кухню.

— Уорригал, — спросила Бет, — это ты кричал? В чем дело?

Филин быстро описал все увиденное. Когда он закончил, Бет повторила все для старой четы.

— Вам надо уходить немедленно! — проговорил Джим. — Кажется, они знают, что вы здесь. То есть, похоже, они это все время знали, уж больно легко они приняли мои отговорки. Им просто понадобилось время, чтобы сорганизоваться.

— Тогда вы должны пойти с нами, — заявила Бет. — Если они знают, что вы прятали нас, то вы в опасности, так ведь?

Джим засмеялся.

— Не беспокойтесь о нас, — сказал он. — И все же спасибо. Теперь слушай, Бет, ты должна кое-что узнать о том, что стало твориться в мире после того, как ты ушла из дома. Перескажешь всё Набу на его языке, когда вы уйдете. Произошло много такого, чего люди вроде нас с Айви толком не понимают, поэтому я могу рассказать вам только то, что знаем сами, что слышали в деревне, и все такое. В любом случае, похоже, наш мир, мир людей, вот-вот рухнет. Все страны воюют друг с другом, никто больше никому не доверяет. Всего не хватает, поэтому все бьются за то немногое, что осталось. Вода в реках грязная и застойная, рыба в море дохнет, земля не родит. Каждый сам за себя. Даже полиция уже давно бессильна что-либо контролировать; по существу, от нее вряд ли что-то вообще осталось, а то, что осталось, хуже чем бесполезно. Нам здесь еще повезло, мы можем вырастить большую часть того, что нам требуется, да и живем-то на отшибе. А вот в городах дела совсем плохи.