Чужестранец - Алексей Семенов

— Доброго утра тебе, Тиина, — приветствовал он, пытаясь продолжить вчерашнюю их игру. — Хорошо ли почивала? Комары не искусали, кожу белую не поранили?

— Благодарствуй, гость дорогой, спалось хорошо, а комаров девушке бояться не след, а то добры молодцы засмеют, замуж звать не будут. Скажут, комара пугается, так и мужа забоится, уму-разуму кочергой учить не станет — так дурнем и проживешь. — Мирко, не ожидавший такого, не нашелся что ответить.

— Постыдилась бы отца, — цыкнула на бойкую сегодня дочку мать. — Едва солнце встало, а она уж взялась парней смущать.

Юкка на это благодушно улыбался:

— Правильно делает. Мужа учить надо: и кочергой, но и лаской тож.

Теперь пришел черед смущаться Тиине.

— Ахти просил тебя здесь ополдничать, без него не уходить, — тихо сказала она Мирко.

— А Хилка ушла? — так же негромко спросил он.

— Ушла, — кивнула Тиина, но по ее лицу Мирко понял, что ушла она не просто так: что-то Тиина должна была ему досказать, но стеснялась присутствия родителей.

— Что ж. — Юкка поднялся из-за стола. — Пора и за работу. — Он вышел в сени, погремел там чем-то железным, вернулся в дом. — Ты, Мирко Вилкович, уходить-то не спешишь? До полудня подождешь?

— Подожду, Юкка Антич, — отвечал Мирко. — Коням надобно корма купить на дорогу да и к пути их приготовить.

— О корме не беспокойся, у меня возьмешь. Отдашь на обратной дороге, — отвечал ему хозяин, глядя на мякшу понимающе.

«Что я с ним в прятки взялся играть? — подумал Мирко. — Рассказать ему давно все надо».

— Юкка Антич, — обратился он к хозяину.

— Погоди, — отвечал мужчина. — Ведаю, что сказать хочешь. Ничего мне рассказывать не нужно, я и так догадался. А что не догадался, Ахти доскажет после. Не томись. Сегодня все, что худого быть могло, ты сбросил, идти с миром можешь. А коли что гложет еще — путь твой все одно мимо острова на Смолянке лежит. А о том, как тебе в дорогу снарядиться, то в полдень решим. — Юкка положил ему одобрительно руку на плечо: — Не всё добрые люди встречаться будут, да отсюда ты со светом уйдешь, — добавил он и вышел на двор. Там он поговорил еще чуток с женой, поцеловал ее и ушел в поле. В избе Мирко и Тиина остались одни. Мякша обернулся к девушке, глядя на нее вопросительно: — Хилка передать что велела? Так ли? Та подошла к нему, посмотрела испытующе своими голубыми глазами:

— Велела. Велела сказать, что проводить вряд ли выйдет — могут не отпустить.

— А еще? — спросил Мирко, словно знал, что Тиина не договаривает.

— И еще велела сказать: она год с места не тронется, что бы тут ни было. Как вчера у калитки условились, так и сделает. — Сказавши это, Тиина отвернулась и пошла к двери. На пороге она обернулась и молвила: — Я ночью просыпалась. И под утро тоже. — И хотела было уж выйти, но Мирко остановил ее. — И что, — сказал он просто, — что думать теперь станешь? — И улыбка сама собой осветила его лицо. Радостным, теплым получалось это прощальное утро! Тиина, увидев его улыбающимся, поняла, конечно, мало, но у нее словно растаяли в глазах две холодные острые льдинки: — Ничего, гость дорогой, Мирко Вилкович. На что девушке думать? Ей ждать положено, пока… Что «пока», Тиина не договорила. Улыбнулась только в ответ Мирко да выпорхнула во двор. Сноп солнечного света входил через раздвинутое окошко. Немногочисленные пылинки — в доме было чисто подметено и вымыто — кружились, отблескивая в этом луче. Солнце будто звало его, протягивая теплую и сильную ладонь. Мирко вышел ему навстречу: дверь, как водится, выходила на полуденную сторону.

Он пошел к коням — они, как всегда, обрадовались новому хозяину. С шестерыми, а то и с семерыми, Мирко должен был сегодня распроститься. Белого и вороного он, конечно же, возьмет с собой. А вот кто будет третьим? Пожалуй, надо оставить гнедого — таких любят на Вольных Полях. Кажется, именно на нем восседал тот бородач, который был похож на полянина.

Мирко задал коням корма, побеседовал с хозяйским стариком Ярри, а потом вспомнил о дивной красоты гуслях, найденных в седельной сумке. Не успел он показать их Юкке Античу — тот бы уж сказал, на что они способны, кому служили и что делать с ними дальше. Впрочем, было еще не поздно. Мирко никогда не играл на гуслях, но эти выглядели так завлекательно, как будто серебряные струны просили: тронь, а уж мы подхватим, сами заиграем, да такое, что и не слыхивали здешние места. И Мирко решился попробовать. Не такой был сегодня день, чтобы звук струны, даже извлеченный неумелой рукой, мог его испортить. Сначала он никак не мог уразуметь, как же пристроить эти гусли: в Мякищах их клали на колени, кантеле возлагали так же. С этими так не получалось. Мирко вертел их по-всякому — ничего не выходило. Он уж думал просто щипнуть струну, но тут наконец гусли, словно услышав его мысли, не потерпели такого кощунства, и сами собой установились так, как следует. Мирко припал на правое колено, поставил гусли на левое бедро, левой же рукой взялся за часть рамы, идущую вверх, а правой тронул наконец ближнюю струну. Чистый, необычайный звук разнесся над двором, и по нему одному Мирко осознал, что не здесь должно ему звучать. Нет, не плох был двор Юкки Виипунена, только струна звала совсем в другие места — туда, где старая брошенная крепость на черном утесе говорила с аметистовым морем зачарованным голосом. В том неведомом краю звенели серебряные струны, там лежали на кольце (три разных камня, соединенных посредине лучами, похожими и на солнечное колесо, и на знак Грома, там звенели колокольцами обручи Кулана Мабидуна, там глядели неуступчиво друг на друга связанные единым телом кони-змеи его гривны. «Вот куда идти надо разгадку искать!» — озарило его. За Камень, к волькам — может, живут они там еще, не всех перебили ругии, может, помнят, что значит тот странный, встречающийся то и дело на пути Мирко знак — уж не от вольков ли привез дядя Неупокой свою глазную повязку с непонятными буквами? А может, знают они имя той богини, что зажгла в сердце у Мирко огонь, который был отдан на следующую ночь Риите? Может статься, и так. Но путь к закатным странам лежал все равно через Смолянку, Хойру, Радослав и Вольные Поля. Древняя Северная дорога, шедшая когда-то через Мякищи, была давно заброшена. Она затерялась в камнях и боярышнике и поросла страшными седыми легендами.

Мирко, однако, не пугало никакое расстояние. Теперь он молил об одном: скорее бы настал полдень. Как же медленно тянулось время — как сладкий березовый сок крупными, долго набухающими каплями падает в привязанный к стволу туес, так и мгновения, срываясь в бездну вечности, гулко ударялись о ее невидимое дно. И тут же думалось, что каждое мгновение — это несделанный шаг по пути на юг. Мирко успел уже расчесать коням гривы и хвосты, почистить их гладкие бока и копыта, накормить, дать воды. Он уже несколько раз сложил-переложил все вещи в своем заплечном коробе, проверил прочность лука и стрел, надежность тетивы, посмотрел, надо ли заточить нож, хотя знал, что нож наточен острее некуда. Наконец, он сложил седельные сумы, наполнив их отборным овсом, щедро пожалованным Юккой. В отдельную суму поместил он гусли, для которых нашелся небольшой, крепко скроенный, обшитый изнутри войлоком и шелком мешок. Туда же положил нож — тростниковый лист с насечкой, — клетчатые шерстяные накидки и платок на шею. Мякша не брезговал вещами поверженного им воина: все было взято в честном бою — во всяком случае, со стороны Мирко тот бой был честным.