Миф о Христе. Том I - Артур Древс

совсем неправильно) «католицизм» мог бы довольно легко избежать фикции исторического Иисуса и стать на точку зрения Павла о происхождении евангелий, если бы он только нашел сегодня веру в себя без этой фикции, со своим мифологическим приятием отдающего себя в жертву во имя человеческой личности, бога. Однако, как церковь, в своем современном облике, католицизм держится и падает вместе с верой в историческое существование бога-спасителя, так как все иерархические притязания церкви и ее права на власть основываются на том, что исторический Иисус перенес на нее эти права на власть чрез посредство апостолов. Здесь «католицизм», как уже сказано, опирается на «традицию». Но он сам вызвал к жизни эту традицию, подобно тому, как иерусалимские священники создали традицию исторического Моисея, чтобы возвести к нему свои собственные притязания на власть. «Ирония мировой истории» в том, что именно эта традиция очень скоро поставила церковь в необходимость, из-за противоречия между своей собственной внешней властью и традиционным Христом, скрыть смысл традиции от народа и запретить мирянам чтение евангелий. Но еще более противоречивым и запутанным, чем положение «католической» церкви с ее чисто фиктивной теорией сущности евангелий, является положение протестантизма. У него не остается никаких других возможностей для утверждения своей религиозной метафизики, кроме истории, которая при беспристрастном рассмотрении, вместо того, чтобы привести к корням христианства, которые могли бы подвести под него фундамент, именно уводит от них.

Если это действительно для протестантской ортодоксии, то действительно и для той формы протестантизма, которая предполагает возможность сохранить христианство, освобожденное от метафизического освободительного учения (последнее «уже не современно»), т. е. для либерального протестантизма. Либеральный протестантизм остается и не хочет быть ничем иным, как только простой верой в то, что человек, родившийся 19 столетий назад в Палестине, был исторической личностью, благодаря своей образцовой жизни стал основателем Новой секты, в результате конфликта с властями был распят на кресте и должен был умереть, чтобы вслед за тем возвыситься до бога в сознании своих приверженцев-фантазеров; верой в «любящего бога-отца», так как Иисус верил в Него, верой в личное бессмертие человека, потому что последняя должна была быть предпосылкой появления Христа и его учения, в «несравненные» блага моральных правил поведения, так как о последних говорится в книге, возникшей под непосредственным влиянием «единственной» личности пророка из Назарета. Он основывает нравственность на том, что Иисус был таким хорошим человеком, и что поэтому долг каждого человека следовать наставлениям Иисуса. Но веру в Иисуса протестантизм основывает целиком и только на историческом значений евангелий, хотя, при более близком рассмотрении, он не может утаить, что предположение их историчности стоит всецело на глиняных ногах, и что, в сущности, мы ничего не знаем о Христе, не знаем даже, существовал ли он когда-нибудь; во всяком случае, нам не известно ничего, что могло бы иметь для нас относительное значение, и что мы не могли бы извлечь с таким же, если не большим успехом из других, менее сомнительных источников. Отрицание исторической личности Христа поражает протестантизм в самое сердце, как религию, а не только как церковь, подобно католицизму, и истинное религиозное ядро протестантизма состоит, в конце концов, только из пары звучных речей, нескольких разбросанных ссылок на метафизику, которая некогда представляла собой нечто живое, Но теперь опустилась до простой декорации для непритязательных умов, и по устранении своей сомнительной историчности — только из мутного, густого чада «утративших свою первоначальную основу чувствований», подходящих к каким угодно религиозным верованиям.

Сам либеральный протестантизм выдает себя за специфически «современное» христианство. Считаясь с антиметафизическим духом нашего времени, он подчеркивает, что в нем нет никакой метафизики; ссылаясь при каждом удобном случае на Канта, так как это «современно», он отбрасывает все отвлеченные религиозные идеи, как «мифы», не замечая, что сам со своим «историческим» Иисусом глубоко погружен в мифологию. Либеральный протестантизм полагает, что своим исключительным почитанием человека Иисуса он вознес христианство до «высоты современной культуры». Но Штейдель совершенно правильно указывает: «Из всего апологетического искусства, с каким современное богословие старается спасти христианство в наши дни, можно заключить, что вообще не существует никакой исторической религии, которая при применении того же самого метода не могла бы оказаться в такой же согласованности с современным сознанием, как религия нового завета. Оплакивать полную гибель подобной «религии» мы не имеем никакого намерения. Эта форма христианства была уже охарактеризована Гартманом во всем ее ничтожестве. И если она еще существует и даже осмеливается, под руководством, так называемой, критической теологии, выдавать себя за истинное, только теперь понятное христианство и встречает сочувствие, то это говорит только о магической власти фраз, печальной растерянности нашего общего религиозного сознания и неспособности широких масс размышлять. Этот бессвязный агрегат произвольно выхваченных из общего евангельского мировоззрения и нравственного миропонимания идей, требующих при этом еще фразеологической обработки и искусной обоснованности, чтобы сделать их удобоваримыми для людей сегодняшнего дня, это нефилософское учение об искуплении, которое в сущности само в себя не верит, этот сентиментальный, насыщенный эстетикой культ Иисуса у какого-нибудь Гарнака, Буссе и т. д., так беспощадно разбитый В. фон-Шнееном, — все это так называемое христианство прекраснодушных пасторов и жаждущих искупления мирян уже давно погибло бы вследствие убожества своей мысли, слащавости и заезженности, если бы не было людей, считающих необходимым поддерживать христианство во что бы то ни стало, хотя бы оно даже окончательно лишилось своего идейного содержания. Признание того факта, что «исторический» Иисус вообще, не представляет никакого религиозного интереса и сохраняет разве только некоторый исторический интерес и, как таковой, касается больше всего историков и филологов, начинает пробивать себе дорогу во, все более широких кругах. Если бы только можно было найти выход из всех этих затруднений! Если бы только не было страха перед истиной, так как, следуя своим мыслям, можно наверняка оказаться вообще выкинутым из существующей религии, как это показал пример Кальтгофа! Если бы только не было такого страшного почтения к прошлому, такой чувствительной «исторической совести» и такого чудовищного внимания «к историческим основам»! Но ссылка на историю и так называемая «историческая непрерывность религиозного развития», ведь, фактически является только попыткой уклониться от затруднительного положения и другим выражением нежелания сделать дальнейшие выводы из этой предпосылки. Как будто могла идти речь об «исторических основаниях» там, где вообще не существует никакой истории, а только сплошной миф! Как будто «сохранение исторической» непрерывности заключается в том, чтобы мифические фикции и впоследствии еще считать историей из-за того только, что до сих пор они слыли за историческую истину, когда виден насквозь их