Дева и Змей - Наталья Игнатова

Жалостливая Смерть. Вот уж было бы забавно!

Когда луна становилась полной, жажда убийства иссушала мозг, и в мертвые часы кэйд и динэйх собственное тело выходило из-под контроля, одержимое одним желанием — убить. Тогда княжич уединялся в часовне, упав на колени перед ликом Спасителя, молил о помощи, о поддержке, потому что своих сил уже не хватало.

Молитвы не помогали. И он уходил в Лаэр. Имя Наэйр отделяло его от Творца глухой прозрачной стеной, и равнодушие Бога уже не отдавалось в душе болью, и в угоду Ему черный принц убивал подобных себе, убивал фейри, нечистых, таких же, как он сам. Это не сравнить было с убийством смертных, чтобы утолить мучительную жажду требовалось все больше и больше жертв, и Дикие Охоты принца Наэйра отдавались ужасом в сердцах фейри Полудня. Он не знал жалости, не знал и страха, свита сумеречных духов поднималась в небо вместе с ним, как блистающая молниями буря проносились они над землями Полудня и убивали. Убивали без счета.

Чтобы вернуться потом на Землю, в войну, исход которой был ясен до того, как она началась, и сражаться вместе со смертными.

А война — это не обязательно убийство. И Михаил воевал, зная, что они обречены на поражение. И зная так же, что без его помощи отцу придется намного хуже. Он лечил раненых, он занимался разведкой, он насылал на врага болезни, обрушивал с гор лавины и выводил реки из берегов. Снегопад в июльский полдень или метеоритный дождь в разгар зимы — все, что только разрешал отец. Михаил мог бы больше, но князь ненавидел “чародейство”.

И однажды он спросил. Глубоким вечером, прочитав все донесения, обойдя те войска, что были с ними на этой стоянке, позвал сына к себе, долго, молча цедил вино, а потом спросил:

— Сколько еще осталось?

Впервые за четырнадцать лет обратился к способности княжича провидеть будущее.

— Десять месяцев, — ответил Михаил. — Ты вернешь свой престол, а потом — всё, — и тут же, пока князь не передумал, пока не запретил говорить, продолжил с горячностью: — Тебя убьют предатели, отец, я узнаю их, я скажу кто. Ты только послушай меня, и все обойдется. Убей их раньше, или позволь мне…

— Убить их? — хмыкнул князь.

— Защитить тебя.

— Хорошо, — прозвучало после тяжкого раздумья, — ты укажешь предателей.

— Нет, — сказала Элис, — то есть, да, это все очень интересно, но мне нужно в Ауфбе. Я возьму такси.

— Не говорите ерунды, — ожидаемо возмутился Курт, — с Лихтенштейном я успею повидаться когда угодно.

— Нарбэ четыреста лет простоял, — флегматично подтвердил Вильгельм, — и еще постоит. Несколько часов ничего не решают. Вот телефон, — он протянул Элис и Курту две визитные карточки, — буду рад видеть вас в гостях. Элис, я счастлив, что познакомился с вами.

Элис, в свою очередь, вручила Вильгельму собственную визитку.

Курт сморщил нос и дал понять, что он выше подобных условностей.

С Георгом распрощались без взаимных расшаркиваний. Он тоже наказывал звонить, и у Элис сложилось впечатление, что кронпринц просто рад пообщаться с одноклассником. А повод не так важен — мистика так мистика, пускай. Что-то, наверное, есть в советской школьной системе, когда состав учеников в классе из года в год остается неизменным. Они успевают подружиться. С другой стороны, в нормальной школе, в школе американской, ты можешь обзавестись, куда большим количеством друзей. Ведь не то, что каждый год, а на каждом уроке вокруг новые лица. Да, но на что рассчитывал Курт, чего ожидал от встречи с Георгом, неужели знал, что у того есть необходимая информация?

— Понятия не имел, — как-то расстроено ответил Курт, — я хотел стребовать с него доступ в университет Гумбольдта.

— Доступ? — не поняла Элис. — В университет? — и, прежде чем Курт распахнул перед ней дверцу машины, попросила: — Можно, я поведу?

— Доступ к ЭВМ, — Курт облокотился на крышу и уставился на Элис в задумчивости, — университет Гумбольдта — государственный и уже несколько лет выполняет госзаказ: вводит в память машины разного рода управленческие бумажки, в том числе и сведения обо всех населенных пунктах. Это очень удобно, но, к сожалению, не только для русских шпионов, а потому существует очередь желающих поработать с документами. Большая очередь. Ну, а у Георга есть кое-какие связи… Можно, конечно. Только у меня коробка передач ручная.

— Справлюсь.

Курт молча бросил ей ключи.

Дороги фейри — вот, значит, как это называется.

Элис чувствовала себя, как мячик для пинг-понга, который снова и снова поддают ракеткой. Земля тянет вниз, тянет вниз здравый смысл, но упасть не успеваешь, — вновь и вновь подбрасывает вверх твердая упругая ракетка. Все правильно. Мячик для того и существует, чтобы прыгать. Падают пускай другие. И все-таки, может быть, уже пора вернуться на землю? На затоптанный пол теннисного зала. Память о феерическом ночном приключении могла бы стать сном, если б не платье, если бы не украшения, если бы не заботливая ворчливость бубаха — вполне настоящего бубаха, в котором, не считая крошечного росточка, ровным счетом ничего не было от фейри. От таких фейри, какими их представляют.

Лети, шарик, прыгай. Отличай сны от яви, даже когда явь похожа на сон.

А стоило уехать из Ауфбе, стоило хоть ненадолго перестать чувствовать себя попавшей в заколдованный лес принцессой, как кранн анамха, смотрители в Раю Пренцлауэрберга сбили с толку, запутали, почти заставили ревновать. И кого? Эйтлиайна! Существо, которого, как бы и нет, потому что не может быть. И, главное — к кому? К дождю и ветру? К огню, воде и снегопадам? К женщинам? Нет. Они женщины лишь постольку, поскольку разум Элис относит их к таковым.

И вот сейчас — дороги фейри. Невилл прав, она всегда и везде добиралась быстрее, чем другие. Считала это везением, и вот подумалось: а вдруг он прав? Как обычно, кстати говоря. Почему не проверить?

Как выбираться из Пренцлауэрберга за город, как выехать на нужное шоссе, Элис примерно помнила: она была опытной путешественницей, тем более имея дело с Майклом и вообще с их компанией, водить приходилось чаще всего самой.

— Стоп, — сказал Курт, когда Элис свернула в неширокий проулок, — как это? Что вы такое сделали?

— Поворот направо, — не поняла Элис, — а что такое? Я не заметила запрещающий знак?

— Вы не заметили стену дома, — Курт покачал головой, — ну-ка, сдайте назад, попробуем еще раз.

“Победа” задом выбралась из тесноты переулка.

— Стена, — без удивления произнес Курт, — стена, замечу, шестиэтажного дома. С виду довольно крепкого.