Автобиография - Марк Твен

Она поцеловала его на ночь и легла, парализованная горем и страхом, но ничего не сказала. Но она не уснула, она молилась и скорбела до первого проблеска рассвета, затем побежала в ближайшую церковь и умоляла Пресвятую Деву о помощи, а из той церкви она пошла в другую, и в третью, и в четвертую, и так провела день вплоть до трех часов, на коленях, в агонии и слезах, затем кое-как притащилась домой и села, безутешная и одинокая, считая минуты и дожидаясь, с внешней видимостью спокойствия, не зная, что ей уготовано – счастье или бесконечное страдание. Некоторое время спустя она услышала звон сабли – она не знала заранее, что за музыка содержалась в этом звуке, – и вот в дверях показалась голова ее сына, и он сказал: «Х. был не прав, и он извинился».

Таким образом, тот инцидент был исчерпан, и во всю оставшуюся жизнь мать всегда будет находить что-то приятное в звяканье сабли, это уж несомненно.

В одной из дуэлей из составленного мной списка – впрочем, ну ее, в ней нет ничего особенно интересного, кроме того, что секунданты вмешались преждевременно, ибо ни один человек не погиб. Определенно это было не по правилам. Ни одной из сторон это не понравилось. То была дуэль на кавалерийских саблях, между редактором и лейтенантом. Редактор отправился в больницу пешком, лейтенанта отнесли. В этой стране редактор, который умеет хорошо писать, ценен, но вряд ли таким может остаться, если не умеет блестяще обращаться с саблей.

Следующая, самая последняя телеграмма показывает, что во Франции дуэли гуманно останавливают, как только они приближаются к опасной (по французским меркам) точке.

«Париж, 5 марта.

Дуэль между полковниками Анри и Пикаром произошла сегодня утром в школе верховой езды, при «Эколь милитер», двери которой строго охранялись, чтобы предотвратить вмешательство. Противники, которые дрались на шпагах, заняли боевую позицию в десять часов.

При первом ответном выпаде подполковник Анри получил легкую царапину в области предплечья, и как раз в этот самый момент его собственное лезвие как будто коснулось шеи соперника. Сенатор Ранк, который был секундантом полковника Пикара, остановил поединок, но, поскольку обнаружилось, что участник дуэли с его стороны невредим, поединок продолжился. Произошла очень острая схватка, в которой полковник Анри был ранен в локоть, после чего дуэль завершилась».

После чего – носилки и повязка. В виде мрачного контраста с этим утонченным флиртом мы имеем ту роковую дуэль, что произошла позавчера в Италии, где в моде основательные австрийские поединки. Я немного знал Кавалотти, и это придает моему интересу к дуэли в какой-то степени личный характер. Я познакомился с ним в Риме несколько лет назад. Он сидел на каменной глыбе в Форуме и что-то писал в записной книжке – может, стихи, или вызов на дуэль, или что-нибудь в этом роде, – и мой приятель, указавший мне на него, сказал: «Вон Кавалотти – он дрался на дуэли тридцать раз, не беспокой его». Я не стал его беспокоить.

13 мая 1907 года. С тех пор прошло много лет. Кавалотти – поэт, оратор, сатирик, государственный деятель, патриот – был великим человеком, и его смерть вызвала глубокую скорбь среди его соотечественников – тому свидетельством множество памятников в его честь. На дуэлях нескольких своих противников он убил, остальных покалечил. По натуре он был несколько несдержан. Однажды, когда чиновники болонской библиотеки выкинули его книги, нежный поэт поднялся к ним наверх и вызвал на дуэль всех пятнадцать человек! Его парламентские обязанности были достаточно обременительны, но он неуклонно приезжал и участвовал в поединках в промежутках между поездами туда и обратно, пока все те чиновники не удалились от активной жизни. Хотя он всегда выбирал в качестве оружия шпагу, он не взял ни одного урока фехтования этим оружием. Когда дуэль начиналась, он ничего не ждал, а всегда бросался вперед и обрушивал на противника такой град необузданных и оригинальных выпадов и ударов, что человек был мертв либо изувечен прежде, чем успевал применить свое искусство. Но его последний противник отбросил прочь все, чему его учили, и победил. Когда Кавалотти сделал свой выпад, он выставил шпагу прямо вперед как пику – и тот на нее наткнулся. Она вошла ему в рот и вышла сзади из загривка. Смерть наступила мгновенно.

Вторник, 23 января 1906 года

О собрании в «Карнеги-холле» в интересах находящегося в городе Таскиги Университета Букера Вашингтона[116]. – Переход к неприятному политическому инциденту, который произошел с мистером Твичеллом

Вчера вечером в «Карнеги-холле» было большое собрание в поддержку находящегося на Юге, в городе Таскиги, образовательного Университета Букера Вашингтона, и тот интерес, который жители Нью-Йорка испытывают к этому институту, был совершенно очевиден, учитывая, что, хотя погода была не из приятных, в зале присутствовало три тысячи человек, и к восьми часам, когда мероприятие должно было начаться, еще две тысячи собралось снаружи, пытаясь проникнуть внутрь. Председательствовал мистер Чоут, который был принят очень радушно. Он только что вернулся после длительного пребывания в Англии в качестве нашего посла, где завоевал англичан своими душевными качествами и покорил членов королевской семьи и правительство умелой дипломатической службой, а всю нацию в целом покорил блестящим и отточенным ораторским искусством. На протяжении тридцати пяти лет Чоут был красивейшим мужчиной в Америке. Вчера вечером он показался мне таким же красивым, каким был тридцать пять лет назад, когда я с ним познакомился. И когда мне довелось увидеться с ним в Англии пять или шесть лет назад, я подумал, что он красивейший человек в той стране.

Именно в доме мистера Чоута в Лондоне, на приеме по случаю Дня независимости, я впервые встретил Букера Вашингтона. С тех пор я встречал его множество раз, и он всегда производил на меня приятное впечатление. Вчера вечером он был мулатом. Я не замечал этого, пока он не повернулся во время своего выступления и не сказал мне что-то. Для меня было большим сюрпризом увидеть, что он мулат и у него синие глаза. Каким ненаблюдательным может быть недалекий человек. Прежде он всегда казался мне черным, и я никогда не замечал, есть ли у него вообще глаза или нет. За четверть века он проделал замечательную работу. Когда он двадцать пять лет назад закончил образование в Хэмптонской школе для цветных, он был неизвестен и не имел за душой ни гроша и ни одного друга за пределами своего непосредственного круга знакомств. Но благодаря убедительной манере обхождения и той искренности и честности, что источают его глаза, он сумел собрать значительную сумму денег здесь, на Севере, и на них построил и твердо поставил на ноги свою замечательную школу для цветных людей обоих полов на Юге. В этой школе студентам не просто предоставляется книжное образование, но их обучают тридцати семи полезным профессиям. Букер Вашингтон за двадцать пять лет нелегким трудом собрал много сотен тысяч долларов, и на эти деньги обучил и выпустил в разные сферы деятельности Юга шесть тысяч пятьсот обученных цветных мужчин и женщин, а список его студентов насчитывает сейчас тысячу пятьсот имен. Имущество института оценивается в полтора миллиона, и учреждение находится в процветающем состоянии. Весьма незаурядный человек этот Букер Вашингтон. А также пламенный и убедительный оратор на трибуне.