Вершалинский рай - Алексей Карпюк

В этой белиберде не было и намека на классовое разделение, не осуждалась эксплуатация, не говорилось о национальном угнетении. Зато испепеляющий гнев направлялся на тех, кто не признавал грибовщинского пророка, — на молодежь, коммунистов, ученых и ортодоксальное духовенство. Прославлялись «простые» мужики во главе с Климовичем, которому «бог открыл великую правду».

Теперь уже не листовки, а целые кипы белых, синих и малиновых книжечек с галиматьей и бредом старых дуралеев, графоманов и пройдох, с этим варевом духовной сивухи посланцы «новой веры», не ограниченные в командировочных расходах, пешком, на повозках и велосипедах, по железной дороге волокли в наиболее глухие уголки православной Польши. Из Гродно и Белостока, прямо из типографий рассылали груз почтой.

Ожидали новую Библию с дополнением — с описанием жизни и учения пророка Альяша из Грибова. Только Регис почему-то все еще не сдавал в печать материалов…

Одним словом, все члены общества жили напряженно, в заботах. Не сидел сложа руки и сам пророк. Уже часы, которыми измерялся конец его карьеры, тикали и тикали, совсем мало времени оставалось до того момента, когда люди спилят дуб, чтобы распять на кресте своего пророка, но никакой угрозы себе Альяш еще не предчувствовал. Преодолев период застоя в жизни общины, он стал добродушным и щедрым, проникся беспечной уверенностью. Все шло на лад, все подчинялись ему беспрекословно, все побаивались его — и превосходно! В церковь Альяш почти не заглядывал, потому что вечно был в заботах и движении. Ходоков к себе он не очень допускал.

Именно теперь многие аматёры начали искать его дружбы и покровительства.

В далекие, бурные для русского православия времена церковь, как известно, раскололась на никонианцев и приверженцев древнего благочестия, возглавляемых неистовым протопопом Аввакумом.

Потом сами раскольники разделились на несколько сект (из-за спора, двумя или тремя пальцами креститься, сколько поклонов бить для спасения души за один и тот же грех, сколько раз говорить «аллилуйя», какому кресту — с восемью, шестью или четырьмя концами — поклоняться, и все эти пустяки для них были так важны, что из-за них несчастные люди добровольно лишали себя жизни!); одну из групп возглавил инок беломорского монастыря отец Филипп.

При Екатерине II во времена гонений, монах Филипп с ближайшим окружением сжег себя, забаррикадировавшись в избе, а тысячи его последователей спаслись бегством на запад, найдя пристанище под Соколкой, в Августовской пуще. Там осколки, екатерининской эпохи затаились на два столетия.

В непрерывном тревожном ожидании пришествия антихриста, августовские староверы строго выдерживали посты, дни проводили в молитвах. Детей своих учили по старославянским книгам и устным преданиям о Пугачеве. При всех властях они ухитрялись избежать воинской повинности, уклонялись от всяких переписей и почти не соприкасались с иноверцами. Занимались они огородничеством, садоводством, разводили пчел и тем существовали. Никто там не слыхал ни вольной песни, ни горячих споров. Все новости доходили к ним, отгороженным от всех, как в консервной банке, с опозданием в несколько лет.

Хотя Грибовщина и была под самой Августовской пущей, слух об Альяше дошел до лесовиков тоже со значительным опозданием. Прослышав о Климовиче, староверы всполошились, несказанно обрадовались: наконец настанет их время! Может быть, впервые за два с половиной столетия делегация белобородых и важных старцев вышла из дремучего леса и заглянула к пророку. Все они были рябые — вера запрещала им какие-либо прививки.

Старший из делегатов с изрытым оспой лицом и широким, как лопатка, носом в синих точечках нетерпеливо заговорил по-русски:

— Илья! Ты не бреешься и образ божий в бороде и усах носишь, не ешь скоромного, питаешься только тем, что добываешь своими руками, и ждешь конца света, и мы носим бороду, домотканую одежду, едим плоды только со своего поля и ждем трубы архангела! Ты восстал против отступников, архиереев и попов, восстали против них и мы! Давай, брат во Христе, объединимся. Вместе нам куда легче выступать будет против этого еврейского синедриона!

— Соглашайся, брат Илья, послушай нас, мы тебе не скребаные рыла, не табачники какие, дело говорим! — поклонились в пояс остальные делегаты.

— В страшный час, когда вся православная церковь перешла в латинство, а миром антихрист правит, будем, брат, сообща и непоколебимо держаться веры и, как сказал наш брат Аввакум, «страха человеческого не бояться и смело по Христу страдать, хоть и бить нас, и на огне жечь будут!».

Но план староверов был разрушен в самом начале. Не ответив на приветствие и поклоны, не пригласив гостей сесть и даже не дослушав их, Альяш обрушился на гостей:

— Изыди, сатана! Бог дал русским православную веру и свой язык. И евреям, и полякам, и татарам, и цыганам — всем он дал свою леригию и свой язык. А вам?

Альяш минуту глядел на них, будто поймал на мошенничестве.

— Леригия-то у вас вроде бы и есть, раскольницкая, а где язык ваш?.. А-а, нету! Вот заговорите со мной по-староверски!.. А-а, не мо-ожете, по-русски говорите! — победно уличил их старик. — Потому что не может человек из одной веры перейти в другую, как не может из лошади получиться корова! Дьявол придумал вам только староверскую леригию!.. И вы хотите, чтобы я с вами, сатанинские дети, столкнулся?! Я не такой дурак, мне и без вас хорошо! Уходите, откуда пришли! Некогда мне тут с вами попусту языком трепать!

Узнал о строительном буме «ильинцев» и Иван Мурашко. Он к тому времени приобрел панское поместье в пятьсот гектаров и заложил собственный Новый Иерусалим. Продав свои наделы, до полтысячи мужиков, их жены и дети переселились в панский хлев под Сарнами. Переселенцы сколотили длинные нары и улеглись на них в ожидании скорого светопреставления.

В скученности у волынских «сионистов» появились вши, чесотка, начались инфекционные болезни. Фанатики все это восприняли как дар божий. Но когда стали умирать и дети, община взбунтовалась. Надо было срочно искать выход из критического положения, и главный «сионист» из волынского сельца Заречицы отправился под Гродно — посмотреть на достижения Альяша и перенять опыт руководства общиной.

Прибыв в Грибовщину, Иван внимательно осмотрел церковь, то в один, то в другой дверной проем заглядывал в необъятное чрево собора, рассматривая вершалинский поселок, сад, огромные плантации клубники. Ко всему приглядывался придирчиво и основательно.

Бородач гладил листву яблони — нет ли гусениц? Щупал стены длинной, на сто коней, конюшни, построенной «прусской кладкой».

Задрав голову, удивлялся размашистым, во все небо, решетчатым крыльям ветряка. Даже взобрался по вертикальной лестнице вверх и долго вслушивался в равномерное и сытое гудение шестерен и вальцев, понаблюдал, как из лотка в мешок бежит ручеек теплой, как парное молоко, и пахучей муки.

Шестом измерял глубину пруда, кидал карпам хлебные крошки, повосхищался тем, как в воде отражаются позолоченные кресты церкви и морковного цвета крыши Вершалина.

Заглядывал в студеную бездну колодцев и с завистью цокал языком:

— Ты бачишь?! Як він поробыв всэ! О цэ гарно обставывся!..

Пророк собирался в дорогу, когда к нему прибежали взволнованные богомолки.

— Альяш, куда же ты?! Сам Иисус Христос вон там по полям ходит! — восклицала, ни жива ни мертва, Пилипиха. — Пастухи видели своими глазами, как он рано поутру спускался по воздуси из тучи на землю…

Пророк не на шутку испугался, растерянно обвел глазами присутствующих, будто спрашивая, что делать.

— Тебе кто сказал?

— Сама видела! Кто это, думаю себе, так плавно идет по взгорку, житам кланяется и все благословляет?.. А пастухи подбегают — и в один голос: «Тетя, он!»

Альяш нервно теребил бороду. Неизвестно, как бы он поступил, но тут в комнату по какому-то делу зашел пильщик из Пружан.

— Илья, там Мурашко по твоему хозяйству бродит! — сказал он вместо приветствия.

— Этот «сионист» приперся?!

— Он, отец Илья! — заверил мастер. — Я его знаю как облупленного! Вместе форты надстраивали в Бресте при царе!

— А чего нужно этой мурашке?

— Должно, и этот хочет объединиться! — высказал догадку Давидюк. — У него люди такую бучу заварили, что он еле живой выскочил из своего «Сиона»! Рубаху ему бабы в клочья порвали, морду расцарапали — полицианты из Сарн ездили выручать! Во всех газетах об этом писали!

Волынский пророк был на двадцать семь лет моложе, и дядьку Альяша это всегда настораживало.

— И этот объединяться?!. Смотри, как его заело! От тебе и Мура-ашко!..

— Зави-идуют, отец Илья, тебе! Многим ты теперь бельмо в глазу! — польстила обмишулившаяся Пилипиха.