Кораблекрушение «Джонатана» - Жюль Верн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тридцатого марта пятеро приятелей, выйдя из города поодиночке, встретились через несколько километров на пути к пещерам. Дорик, погруженный в мрачное раздумье, не произносил ни слова. Остальные, также молча, следовали за ним. Тягостное безмолвие напоминало предгрозовое затишье.
Льюис первым вошел в пещеру и вдруг в ужасе попятился — там ярко горел огонь.
Значит, здесь кто-то был, и, видимо, совсем недавно!
Огонь! Дорик сразу подумал о порохе. Если бы костер развели чуть-чуть дальше, тех, кто его зажег, уже не было бы в живых. Сами того не подозревая, эти люди избежали смертельной опасности.
Дорик бросился к куче хвороста. Бочонок лежал на месте. Его не обнаружили, когда брали сухие ветви для весело искрившегося костра.
Тем временем Кеннеди осматривал вторую пещеру, освещая ее горящей веткой. Вскоре он вернулся и успокоил остальных — там никого не было. Наверно, случайные гости уже ушли.
Кеннеди хотел затоптать костер, но Дорик резко остановил его и подбросил в огонь новые сучья. Товарищи с изумлением смотрели на него.
— Ну, вот что, друзья,— сказал он, повернувшись к ним,— с меня хватит… Сюда уже приходил кто-то… Могут прийти опять и найти порох… Надо действовать.
Все согласились с ним, за исключением Сердея, хранившего невозмутимое молчание.
— Когда же? — спросил Фред Мур.
— Сегодня вечером. Я все обдумал… У нас нет оружия, но я сделаю бомбу… сам… сегодня же. Спрессую порох в нескольких слоях ткани, пропитанной смолой… Для этого мне и нужен огонь… чтобы растопить смолу. Конечно, моей бомбе далеко до усовершенствованных снарядов с часовыми механизмами… но выше головы не прыгнешь… Я не химик… В некоторых местах пропущу через нее фитиль… Он будет гореть тридцать секунд… Этого достаточно, чтобы зажечь и бросить. Я проверил… Как бы то ни было, бомба сделает свое дело.
Заговорщиков поразил странный вид Дорика: он дрожал как в лихорадке, лицо его судорожно подергивалось, голос прерывался, взгляд блуждал как у безумного. Но врачи не сочли бы его умалишенным, хотя он и говорил как в бреду. Злоба и ненависть, накопившиеся за всю жизнь, душили его. Не в силах справиться с собой, он, однако, сохранял всю ясность рассудка, насколько это возможно для человека, ослепленного гневом.
— Кто же бросит бомбу? — тихо спросил Сердей.
— Я,— ответил Дорик.
— Когда?
— Сегодня ночью. Около двух часов я постучусь в управление, Кау-джер пойдет открывать… Услышав его шаги, зажгу фитиль… А как только дверь откроется, брошу бомбу.
— А сам?
— Успею отбежать… Но если даже и подохну, все равно с Кау-джером надо покончить.
Наступило тягостное молчание. Зловещий замысел Дорика потряс его сообщников.
— Значит,— медленно произнес Сердей,— мы тебе не нужны?
— Мне никто не нужен! — крикнул бывший учитель.— Трусы могут убираться на все четыре стороны!
Эти слова задели присутствующих за живое.
— Я остаюсь,— заявил Кеннеди.
— И я,— сказал Уильям Мур.
— И я тоже,— повторил Фред.
Сердей промолчал.
В пылу спора, сами того не замечая, они заговорили громче, совершенно забыв о том, что люди, зажегшие костер, могли оказаться поблизости и услышать их преступные речи.
И действительно, их услышал — совершенно невольно — Дик, но он был еще так мал, что, даже обнаружив его, заговорщики не испугались бы.
Тридцатого марта у Дика и Сэнда был свободный день. Поэтому они вышли из города рано утром, чтобы поскорее добраться до пещер, в которых когда-то любили играть.
Дети очень непостоянны в своих привязанностях и вкусах. В один прекрасный день они бросают излюбленные забавы, как бы пресытившись ими, а когда им надоедает новое развлечение, вдруг опять возвращаются к ним.
Так было и с пещерами. После долгого перерыва друзья снова направились туда, на ходу обсуждая важный вопрос о предстоящей игре. Точнее, Дик, по обыкновению, командовал, а Сэнд покорно внимал его приказам.
— Старина,— начал Дик, когда они миновали дома на окраине,— я скажу тебе что-то интересное.
Сэнд навострил уши.
— Сегодня мы будем играть в ресторан.
Тот кивнул головой в знак согласия, хотя, по правде говоря, ничего не понял.
Дик вынул из кармана спичечную коробку.
— Что скажешь на это? — торжествующе спросил он.
— Спички! — воскликнул молодой скрипач, восхищенный необыкновенной игрушкой.
— А на это? — продолжал его приятель, вытаскивая из кармана с полдесятка картофелин.
Сэнд радостно захлопал в ладоши.
— Так вот,— властно заявил Дик,— ты будешь хозяином ресторана, а я — посетителем.
— Почему?
— Потому!
На такой безоговорочный довод Сэнду нечего было возразить, и, когда они пришли на место, все произошло так, как пожелал его деспотичный друг.
В одном углу пещеры они нашли неизвестно откуда взявшуюся кучу хвороста. Вытащив из нее несколько сучьев, они подожгли их, соорудили великолепный костер и стали печь картошку. А потом началась настоящая игра.
Один замечательно изображал хозяина ресторана, другой был не хуже в роли посетителя. Надо было видеть, с какой непринужденностью он вошел в пещеру (само собой разумеется, для большей правдоподобности сначала вышел оттуда), как чинно уселся на земле перед воображаемым столом, как надменно потребовал все кушанья, названия которых знал.
Дик заказал яйцо, ветчину, цыпленка, солонину, рис, пудинг и прочие яства.
Клиент мог безнаказанно требовать любое блюдо — никогда еще не существовало ресторана с таким разнообразным меню. У хозяина имелось решительно все. Что бы ни заказывали, он, не колеблясь, отвечал: «Извольте, сударь!» — и немедленно приносил желаемое кушанье. Никто не усомнился бы, что это на самом деле яйца, ветчина или цыпленок, хотя какой-нибудь поверхностный наблюдатель мог случайно спутать их с простыми картофелинами!
Но всему приходит конец. Истощаются даже самые обильные запасы, и насыщаются даже самые ненасытные желудки. По чудесному совпадению, то и другое совершилось одновременно — именно в тот момент, когда, к великому огорчению «хозяина ресторана», была съедена последняя картофелина. Он разочарованно протянул:
— Ты все съел…
Дик снисходительно улыбнулся:
— Но ведь я был посетителем. Не станет же сам хозяин есть свои продукты!
Но на этот раз Сэнда не так-то просто было убедить.
— А мне ничего не досталось,— растерянно произнес он.
— Может быть, ты еще скажешь, что я — обжора? Тогда, черт возьми, я больше не играю с тобой!