Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

Сергей — с дагой в руке — оказался с другой стороны зверя. Я увидел, как мотнулся его белобрысый чуб, услышал короткое «хыах!» Медведь заурчал устало и тяжело завалился на бок…

…Мы смотрели друг на друга через мохнатую тушу. Не знаю, как у меня, а у Сергея и Вадима глаза были бешеные, нездешние. У Вадима вся правая сторона лица была в крови, волосы свисали лохмотьями, в них что-то чернело, и стоял он боком, перекосившись. По левой ноге у Сергея текла кровь, он локтем прижимал правый бок.

— Девчонки нас убьют, — сказал он и засмеялся.

Мы подошли к голове медведя и обнялись — тесным кружком. Левая рука у меня болела, но почти неощутимо на фоне горящей огнём груди — там боль казалась почти нестерпимой, но, тем не менее, странное ликование пересиливало и её. Я почувствовал, как улыбаюсь — и это была не вымученная улыбка.

Сергей, сняв руку с моих плеч, коснулся ладонью своего бедра, а потом положил окровавленные пальцы мне на грудь. Я вздрогнул, но, не спуская с него глаз, мазнул себя по груди и положил руку на глубокую рану в левом плече Сергея; рука Вадима коснулась моей груди и бедра Сергея, а мы поочерёдно дотронулись до его лица…

— Мы теперь братья, — серьёзно сказал Сергей.

— Смотрите, как бы сожителями не назвали, — заметил Вадим. — Помогите сесть, братцы, а то что-то голове неудобно… на плечах.

Я подумал, что сесть — и правда неплохая идея.

— Ну шей, что ли, — сказал я и, повернув голову, уставился в пламя костра.

У Вадима была рассечена голова — в трёх местах справа под волосами — сломаны два ребра и сильно ушиблены спина и — пардон — копчик, из-за чего он не мог лежать на спине. У Сергея медведь разорвал в двух местах левое бедро, рванул левое плечо; кроме того, у него тоже оказалось сломано ребро справа и треснула левая ключица. У меня через всю грудь тянулись две параллельные — до рёбер! — раны, было вывихнуто левое запястье и сломана ниже локтя лучевая кость.

Медведя как раз сейчас свежевали, с трудом переворачивая, и Ленка Власенкова сказала, что шкуры вполне хватит на три зимних куртки с капюшонами. Пещера оказалась вместительной, хотя и не очень высокий — чуть выше высокого взрослого мужчины — а в её глубине находились ещё два коридора, уводившие куда-то дальше. Их ещё никто толком не исследовал, только глянули, нет ли там зверья.

Но костёр на полу уже горел. Левую руку мне успели заключить в глиняный лубок, и теперь Олька раскладывала на остатках моей футболки аккуратно согнутую иглу, прокипячённую вместе с нитками. Смотреть на это не хотелось. У меня звенело в ушах.

— Олежка, — ласково сказала Ольга, — будет больно. Я это не очень хорошо умею… Может быть, пусть мальчики тебя подержат?

— Не надо, — поморщился я. — Шей давай.

— Я подержу за руку, — вызвалась Танюшка. — Просто подержу, — и опустилась рядом на папоротник. — Хочешь?

Это был нечестный вопрос. Я промолчал, и её тонкие, сильные пальцы охватили мою ладонь. Тогда я поднял глаза и поймал её взгляд…

…Было, наверное, очень больно. Но, когда я невольно вздрогнул и стиснул зубы, в Танюшкиных глазах тоже появилась боль, и я заставил себя улыбнуться, сказав ровным голосом:

— Да всё нормально.

Боль и правда — после нескольких обжигающих вспышек, почти непереносимых — сделалась не то что слабее, но какой-то отстранённой. Мне стало смешно — вот средневековье! Меня шили швейными нитками, промыв раны вересковым настоем — обхохотаться… Потом я, кажется, отключился и выплыл из обморока от того, что Танюшка капала мне на щёку слезами. По рёбрам в обе стороны текла кровь, кто-то убирал её чем-то мягким и влажным.

— Ещё два стежка, — сказала Ольга. — Сергей, ты готов?

— Готов, готов, — отозвался мой друг и… брат. — Слушай, трусы тоже снимать, что ли? Ленка меня убьёт.

— Ленка! Чередниченко, Ленка! — обрадовано заорал кто-то (я не понял — кто). — Олька с твоего Сергея трусы снимает!

— Дураки, — улыбаясь дрожащими губами сказала Танюшка. — Правда, Олег?

— Правда, — кивнул я. — Не плачь, Тань, мне не больно.

— Я не плачу, это дым в глаза лезет, — сердито сказала Танюшка.

— Всё, — объявила Олька. — Сейчас ещё ивовым порошком присыплю.

— Знахарка, — сказал я и не выдержал — застонал. Боль перестала быть огненной, превратилась в дёргающуюся, словно раны жили собственной жизнью.

— Попей настоя на листьях, литр, не меньше, — серьёзно сказала Олька, вытирая иглу и бросая её в кипящий котелок. — И ложись спать. Спи и спи…

Кажется, Олька варварски нашарашила в «настой на листьях» макового отвара. А может быть, я просто так замучился, что уснул раньше, чем Танюшка укрыла меня одеялами. Последнее, что я услышал — слова Ольги:

— Ты не бойся, Тань, у него быстро срастётся. Тут вообще всё быстро заживает…

И ещё я успел подумать две вещи:

а.) тут и правда всё заживает в разы быстрей, чем на Земле;

б.) у меня сегодня день рожденья, но мне по-прежнему четырнадцать.

И глянет мгла — из всех болот, из всех теснин,И засвистит весёлый кнут над пегой парою…Ты запоёшь свою тоску, летя во тьму один,А я одназаплачу песню старую…

Разлука — вот извечный враг российских грёз,Разлука — вот полночный тать счастливой полночи…И лишь земля из-под колёс — и не услышать из-за грозНи ваших шпаг,ни наших слёз, ни слов о помощи…

Какой судьбе из века в век обречены?Какой беде мы платим дань, прощаясь с милыми?И отчего нам эта явь такие дарит сны —Что дивный свет над песнями унылыми?..

Быть может, нам не размыкать счастливых рук?Быть может, нам распрячь коней на веки вечные?Но стонет север, плачет юг,И вот — колёс прощальный стук,И вновь судьба разбита вдруг о вёрсты встречные…

Леса на склонах Карпат оделись в чеканные медь и золото, и только кое-где ещё лежали изумрудные россыпи самой стойкой листвы. Утренники были холодными, но заморозки не наступали, в воздухе серебристо тянулась паутинка, и дни стояли тёплые, как дружеское рукопожатие. Вода в ручье по утрам отливала холодной синевой и лучше любых примет возвещала, что осень пришла на самом деле, надолго, а следом за осенью придёт зима. Но у нас не было свободного времени, чтобы задумываться над этим…

…Группа инструкторов выделилась как-то сама собой, безо всяких голосований и обсуждений. Андрюшка Альхимович продолжил, естественно, нас тренировать в том, что на нашей Земле называлось «туризм», а тут превратилось в вопрос выживания. Сергей, Вадим и Арнис занялись с остальными боксом. Игорёк Басаргин и Олег Фирсов учили метать ножи и топоры. Колька в меру своих знаний тренировал остальных по самбо. Ну и мне досталось, конечно, фехтование…