Короля играет свита - Елена Арсеньева

В русских деревнях встречаются иногда женщины, которых называют кликушами. Говорят, они одержимы бесом Кликой, который заставляет их буйствовать и неистовствовать. Этих кликуш порою напоминал Палену император, но если баб можно было привести в чувство увесистой пощечиной, то не станешь же хлестать по физиономии императора, как бы тебе ни хотелось это сделать! Тут нужно было средство более радикальное, пощечина моральная, вернее сказать, хороший удар обухом, и Пален понял, что вот тот случай, которого он ждал. Пан или пропал!

Он скорбно опустил глаза:

— Вы правы, ваше величество. Заговор… заговор против вашей особы действительно существует.

Павел надул щеки и с шумом выпустил воздух изо рта.

— Вот как? — пробормотал он нерешительно, как если бы уже пожалел, что вообще затеял этот разговор.

— Да, именно так. Я знаю о заговоре, знаю заговорщиков, потому что сам из их числа.

— Что вы говорите? — робко улыбнулся Павел, вдруг понадеявшись, что это только глупая шутка.

— Сущую правду. Я состою в комитете заговорщиков, чтобы следить за ними и контролировать все их действия. Исподволь я ослабляю их решимость и расстраиваю их планы. Все нити заговора у меня в руках, поэтому у вас нет причин беспокоиться: против вас злоумышляет только кучка безумцев. Того, что случилось во Франции, здесь не произойдет! Также не ищите сходства между вашим положением и тем, в котором находился ваш несчастный батюшка. Он был иностранец, вы — русский. Его ненавидела гвардия, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы его уважаете. В те времена в Петербурге не было никакой полиции, теперь же она существует и настолько предана вам, что слова сказать нельзя, шагу нельзя ступить, чтобы мне об этом немедленно не донесли.

— Все это верно, — кивнул император, видимо, приободрившись. — Но дремать нельзя. Вы должны принять самые строгие меры…

— Конечно, государь, я готов их принять. Но мне нужны полномочия настолько широкие, что я даже опасаюсь у вас их попросить. Ведь в списке заговорщиков очень не простые люди.

— Да мне все равно, кто там! Всех схватить! Заковать в цепи! В крепость их, в каторгу, в Сибирь!

— Я не могу. Я не могу! Я боюсь нанести вам смертельный удар, но… Простите, ваше величество! Во главе заговора ваши старшие сыновья и супруга!

— Я знал это, — ненавидяще прищурился Павел. — Вот это я и знал, и чувствовал!

Он даже ради приличия не сделал вид, будто огорчен. Более того, в глазах его светилось мстительное, почти довольное выражение. Павел знал, что окружающие втихомолку считают его чрезмерно подозрительным, почти безумным от тех страхов, которые вечно преследовали его, и теперь был чуть ли не счастлив, что наконец-то оказался прав в своих подозрениях. Он был готов сейчас же, немедленно призвать к себе великих князей и императрицу, бросить им в глаза обвинения, а потом тут же, на глазах своих, заковать в железы, однако Палену кое-как удалось его утихомирить. Павел успокоился, начал находить удовольствие в продолжении интриги, решив поиграть с “предателями”, как кошка с мышкой. Пален пообещал ему, что самое большее через неделю заговор окончательно созреет, и тогда…

На самом деле он уже сейчас знал, что Павлу осталось жить два, самое большее — три дня. Чтобы завершить дело, оставалось только одно: согласие Александра! И император дал своему министру это последнее средство в борьбе против себя: он подписал приказ об аресте обоих великих князей и императрицы и вручил бумагу Палену с указанием пустить в ход в любой момент, который покажется ему подходящим.

От императора Петр Алексеевич направился прямо в покои Александра и без лишних слов показал ему приказ императора. Потрясение молодого человека не поддавалось описанию. Едва ли не впервые Пален видел его в состоянии чувств искренних, не сдерживаемых привычной осторожностью и равнодушием. Великий князь был совершенно уничтожен.

— Идите… — только и мог выговорить он. — Идите. Потом, потом…

Пален вышел. Спустя час, когда он уже закончил дела в Канцелярии императора и готовился уезжать из Михайловского дворца, в его кабинет неверной походкой вошел бледный Александр, швырнул на стол запечатанное письмо, не обратив внимания на любопытствующие взоры секретаря, и так же неровно вышел.

“Все кончено, — подумал Пален, холодея. — Я перестарался. Он струсил, он окончательно струсил и решил отказаться. Просит меня прекратить подготовку заговора. Столько сил, столько сил потрачено зря… Сделать ставку на Константина? Это ничтожество, бонвиван и юбочник. Неужели в этом письме отказ?”

Пален приказал секретарю выйти и начал распечатывать письмо. Вдруг за дверью послышались торопливые шаги. Министр сунул письмо в карман… и в следующую минуту даже его железное самообладание едва не дало изрядную трещину. В кабинет вошел, нет, ворвался император.

Видел ли он сына? Нет? Почему явился именно в эту минуту? Или предчувствия, которые бывают у безумцев особенно сильными, обострились и пригнали его сюда, где сейчас решалась судьба и его, и всего заговора?

— Я вот что хотел сказать вам, граф, — сумрачно промолвил Павел. — Бог с ней, с императрицей, ну кто она? Глупая толстая баба, сентиментальная немка. Ее довольно чуть припугнуть, чтобы она сделала все, что я только пожелаю. Пусть ее живет. Но я настаиваю вот на чем: как только у вас появится какой-то реальный компрометирующий материал на великого князя Александра, ну, я не знаю, какое-нибудь письмо, расписка, записка, намек на то, что он участник комплота, нечто материальное, чтобы я мог это бросить ему в лицо, вы понимаете? — в ту же минуту он должен быть арестован. В ту же минуту, понимаете?!

Если бы Пален мог, он бы сейчас рассмеялся. Император поздно спохватился! В ту минуту, когда его сын решил свернуть со своего тернистого пути, спрятаться в кусты…

— А что это у вас в кармане, милостивый государь? — вдруг с особенной, подозрительной интонацией спросил император, протягивая руку к тому именно карману, куда Пален только что сунул еще не распечатанное письмо великого князя.

БЫЛО велико искушение позволить ему взять это письмо, дать возможность прочесть, что сын его — слабохарактерный щенок, такой же верноподданный тирана, как и большинство населения страны, которому, вообще говоря, безразлично, что с этой страной происходит…

Уже в последний миг министр спохватился — и схватил государя за руку:

— Ах, ваше величество! Что же вы делаете? Оставьте! Вы не переносите табаку, а я его нюхаю постоянно. Мой платок весь пропитан этим запахом, вы сейчас же отравитесь.

Павел сильно сморщил свой и без того короткий нос: