Война амазонок - Альбер Бланкэ

– А голос дамы?

– Клянусь честью, тут и ошибиться нельзя… Это…

– Да, да, вы правы, это она, – прервала его герцогиня Монбазон. – Уйдем в ту сторону.

Высокомерная герцогиня сняла маску и приняла участие в танцах. Ей удалось затаить в сердце страшную бурю и продемонстрировать всю прелесть своих движений и дивные формы. По окончании танцев она удалилась из толпы. Ей хотелось уединения.

Случай привел ее к глубокой амбразуре окна, откуда слышался шепот. Тут было довольно темно, так что нельзя было рассмотреть лица разговаривающих. Но велико женское любопытство, а госпожа де-Монбазон считала себя вправе всех подозревать.

Алчным взором пронзила она полутемноту и узнала худощавый стан и плечо несколько выше другого, принадлежавшие принцу Конти. Нечего было и сомневаться, что его дама – прекрасная Шарлотта де-Шеврез.

Вдруг вспомнила герцогиня де-Монбазон о своем обещании разрушить эту свадьбу. Ей показалось это так трудно, как гору сдвинуть. Могла ли она без угрызения совести погубить свою молоденькую родственницу в мнении страстно влюбленного принца Конти?

Минуту она смотрела на него с умилением. Она подумала, сколько должно быть счастья в любви, освященной общим уважением и священными узами брака, но как все женщины, увлекающиеся в бездну страстей, она обвиняла судьбу, бросившую ее на путь неправды.

Жаль ей стало влюбленного юношу, но ни воли, ни сил у нее недоставало, чтобы противиться Бофору, к которому пылала страстью. Она, такая гордая, высокомерная, решительная, она чувствовала себя бессильной против этого человека.

«Шарлотта так искусно разыгрывает роль невинной девушки, что, право, жаль помешать ее успеху», – подумала герцогиня, увлекаясь сочувственной снисходительностью к женскому вероломству.

Из темной амбразуры вышли принц Конти и Шарлотта де-Шеврез, прошли мимо герцогини де-Монбазон, не заметив ее. Они скрылись в толпе танцующих.

«А как подумаешь, – рассуждала герцогиня, – требование Бофора совершенно справедливо. Но неужели в этом человеке более силы ума и воли, чем я предполагала? Неужели он в самом деле желает, чтобы принц Кондэ был королем Франции? Теперь, когда я размышляю о прошлом, мне сдается, что мысль убить кардинала пришла мне не по его внушению, а по собственной воле. Нам не случалось даже говорить с ним об этом намерении».

Герцогиня шла вперед, опустив глаза. Вдруг она остановилась и, как бы под влиянием вдохновения, подняла голову и мысленно воскликнула: «Он сам хочет быть королем!… И я должна ему помочь!» – добавила она с энергичной решимостью.

Герцогиня де-Монбазон опять направилась к танцующим, обдумывая, какими действовать средствами. Вдруг перед ней очутился герцог де-Лонгвилль, глаза его улыбались, губы сложились сердечком, на щеках – заметный слой румян, и волосы черные, как у юноши.

– Герцогиня, вы даже не замечаете вашего преданнейшего раба? Еще шаг, и вы готовы были топтать ему ноги, как давно уже привыкли топтать его сердце? – сказал старый герцог с юношеской пылкостью.

– Вы здесь, герцог? – сказала она с притворным гневом. – А я думала, что вы остались в Гаврской крепости.

– Ах! Вы коварная женщина! Это вы все гневаетесь за то, что я в первую же минуту не бросился к вашим ногам и не у вас первой был с визитом.

– А хоть бы и так, разве мала причина?

– Совершенно справедливо, вы имеете полное право прибить меня, но прежде вы должны выслушать меня.

– Мне некогда, но если есть важное дело… Тогда говорите.

– Говорить о важных делах с первой красавицей при дворе!

– Вы не сказали бы этого при моей прекрасной неприятельнице.

– Перед моей женой? Нет, сказал бы то же даже перед королевой, которая приняла ее сторону против вас.

– Какая неблагодарность с вашей стороны.

– Правда, королева виновата в отношении вас, но умалчивая об этом, я могу поклясться, что герцогиня де-Лонгвилль ничего против вас не имеет.

– Это очень любезно с ее стороны.

– После того, что вы сделали для нас.

– А вы знаете это?

– Да, и не ваша вина, если не удалось тогда убить кардинала.

– Это она вам сказала?

– Она сама, и еще прибавила, что не понимает, какая была бы для вас выгода в смерти кардинала.

– Выгода всякого верноподданного, служащего королю и Франции.

– Старая песня! Не уверить вам в вашем бескорыстии такого закаленного политика, каков ваш покорнейший слуга.

– Поневоле женщинам приходится браться за политику, когда погибают их мужчины.

– Ого! Да вы, герцогиня, сделались глубокомысленным дипломатом, и мне остается пожалеть, что у вас с моей женой есть спорные пункты, а то вам не худо было бы соединиться. Дела пошли бы успешнее.

– Я и сама так думаю. Как только коадъютор станет первым министром, все спасено, и Мазарини навеки изгнан.

– Коадъютору не бывать министром. Принц Кондэ не сделает такой ошибки.

– Разумеется, принцу Кондэ не сделать того, что уже сделано.

– Но коадъютор еще не министр…

– Будет.

– Уж за это я поручусь, что не будет.

– Послушайте, герцог, мне остается только дивиться, неужели и принц Кондэ допускает, чтобы и его, как всех вас…

– Что же такое делают со всеми нами?

– За нос водят.

– Объяснитесь, герцогиня, объяснитесь!

– Нет, покорно благодарю! Я и без того далеко зашла.

– Что всех нас, мужчин, больше или меньше, за нос водят, на это я, пожалуй, соглашусь, но чтобы моя жена не замечала, что нас надувают, уж это извините!

– Вашу жену страсть ослепляет, что же тут удивительного, если она не видит обстоятельства с настоящей точки зрения?

– Еще раз заклинаю вас, герцогиня, если мы находимся на краю пропасти, протяните нам руку.

– Я не сомневаюсь, что принц Конти не участвует в заговоре. Он такой рыцарь в душе! Он так молод, страстен, честен. Нет! Он ни за что на свете не согласится на такую роль.

– На какую же?

– Неужели же истина не проникла сквозь стены вашей темницы в Гавре!

– Признаюсь, очень много важных событий произошло в Париже, которые, по странной небрежности наших агентов, не были доведены до нашего сведения.

– Так слушайте же: я уверена, что коадъютор будет первым министром, как только Шарлотта де-Шеврез сделается принцессой Конти.

– О! Небо, что это значит? О боги?…

– Рассудите хорошенько, герцог, и увидите, что для меня прежде всего существуют интересы короля и Франции, потому что для их пользы я не пожалела погубить молодую прелестную особу, которую случай сделал моей внучкой. Я погубила ее в мнении вашем и принца Кондэ, от которого, конечно, вы ничего не скроете.