Невеста - Карина Демина

Это длится долго… бесконечно почти.

Бег по камням — Торе не следует соваться в низину, ей и края хватит, того, где правят тени. Они соглашаются поиграть, и манят, манят за собой. Она выплясывает, с легкостью меняя обличья, счастливая от того, что живое железо в крови покорно. Его слишком мало, чтобы бунтовать, но достаточно, чтобы Тора тоже была живой.

Искры садятся на морду, не жалят, но поддразнивают, и Тора подпрыгивает от счастья, пытаясь собрать все до одной. На языке искры горькие.

Все обрывается с криком, в котором столько боли, что Тора выпускает из пасти пепельного мотылька — они во множестве вьются над разломами базальта.

Крик длится долго…

Он из долины.

И Тора решается сунуться туда, где клокочут старые могучие жилы. Она крадется, и красная, подаренная Ртутью, шкура сливается с раскаленным гранитом. Камней много, и Тора перетекает от одного к другому. И останавливается на краю.

Дальше — столп пламени.

И огромный белый пес. Его тело покрыто чешуей, а три ряда игл на хребте подняты. Щелкает длинный хвост с кисточкой стальных крючьев, и мощные когти оставляют следы на камне.

Пес стоит, склонив голову на бок, и рассматривает огонь. В нем же не то пляшет, не то мечется фигура пса ли, человека… все больше — человека. Тот кричит. И пытается вырваться, но всякий раз, стоит сделать шаг за пределы огненного кольца, и белый пес оказывается на пути. В какой-то момент крик стихает. И тот, кто горел, падает на камни. Пес некоторое время ждет, а не дождавшись, уходит… и Тора прижимается к камням, боясь, что ее заметят.

Она лежит долго.

И когда ветер швыряет под лапы черный жирный пепел, решается встать.

Ей удается вернуться к кромке, и Каменный лог еще зовет поиграть, но Тора больше не слышит музыки, и тогда жилы ее отпускают.

Тора без труда нашла путь к выходу, но не она одна.

Перед разломом лежал пес. Тот самый, огромный пес белой масти.

И стоило Торе показаться, как он обернулся в ее сторону и зарычал…

Он лежал там долго… оказалось, целую неделю, хотя в Каменном логе время шло совершенно иначе. Пес позволял проходить мимо себя всем, кроме Торы. А на нее скалился. Не нападал, просто рычал, предупреждая, что если она подойдет ближе, то умрет.

И она осталась… ждала, ждала… а когда не осталось никого, кроме них с псом, он, наконец, поднялся и неторопливо потрусил к выходу.

Тора же, добравшись до разлома, вдруг вспомнила о Привратнике.

И о молоте.

Мальчишки врут… придумывают… пугают… и этот всего-навсего хотел напугать Тору… и у него почти получилось. Почти. Тора не собирается верить этим россказням.

Она выйдет.

Первые несколько шагов дались легко, но чем дальше, тем страшнее становилось. Вдруг вспомнилось, что голова у Привратника и впрямь скорее собачья, нежели человеческая. И что плечи огромные, а руки длинные, молот в таких держать удобно…

Тора все же доползла до той стороны, удерживая внезапно потяжелевшее второе свое обличье, готовая в любой миг скрыться в разломе. И когда Привратник повернулся к ней, она замерла.

— Ты потерялась, девочка? — спросил он низким сиплым голосом. — Пить хочешь?

Пить она хотела безумно.

И Привратник достал из-под камня не молот, но серебряную флягу.

— Что ж ты так? Родители, небось, изволновались… ничего, я позову, и за тобой придут.

И теплая, с кисловатым вкусом вода, показалась в тот миг вкусной до невозможности. Тора пила и пила, а Привратник не говорил, что ей уже хватит.

И вовсе он был не страшным…

Потом за ней действительно пришли, и хорошо, потому как сил у Торы не осталось совершенно. Мама, увидев ее, заплакала, а папа стал говорить, что все хорошо, потому как хорошо закончилось.

— Не знал, что ты умеешь оборачиваться, — сказал райгрэ.

— Это было только один раз и… больше не повторялось.

Тора пробовала, дома, и потом на Побережье, но живого железа в ней было слишком мало, а жилы — далеко.

— Ты кому-нибудь рассказывала о том, что видела? — райгрэ водил пальцем по запястью, и сердце, колотившееся быстро-быстро, успокаивалось.

— Да. Папе.

— И что твой отец?

— Он сказал, что мне, наверное, привиделось. Что это морок был. В Каменном логе случаются мороки. А у меня воображение живое.

Когда же Тора стала возражать, то накричал на нее. Велел забыть о всяких глупостях… сказал, что если Тора станет рассказывать, то ее отправят в сумасшедший дом.

— А потом мы уехали на Побережье… сестра очень сильно болела. Ей нужен был морской воздух.

Райгрэ кивнул, но видно было, что думает он о чем-то своем, ни с Торой, ни с ее сестрой — как она теперь? — не связанном.

— Только сначала мне лилии прислали…

Огромную корзину белых-белых лилий, в которых пряталась карточка с золотыми виньетками. Тот же белый картон, те же буквы, выведенные неровным нервным почерком.

«Ты не слабая. Обещаю, что мы еще встретимся»

— И вчера вот тоже… с запиской. И я вспомнила. Я действительно не знаю других высших, — шепотом добавила Тора. — И если тот из театра… у него ведь тоже белые волосы.

Только рисунок родинок другой.

— Не бойся, найденыш, — райгрэ поцеловал запястье. — Уж от щенка-то я тебя как-нибудь защитить сумею.

— Он сильный.

И давным-давно перестал быть щенком.

— Сила, найденыш, — далеко не самое главное, — это сказано настолько спокойным тоном, что Торе хочется верить. — Но отныне никаких цветов и подарков. Я распоряжусь.

Белые лилии Виттар отнес к помойке собственноручно, о чем искренне жалел, поскольку успел пропитаться тягучим цветочным ароматом.

Убийство в Каменном логе… Сколько лет прошло? Пять или шесть, а то и больше. Жертва? Не известна. Свидетель? Ненадежен. Перепуганной девчонке и вправду могло привидеться.

Вот только, будь дело в иллюзиях, разве стал бы ее отец затыкать дочери рот и так спешно вывозить семью? А Лунное железо — искать встречи?

Сам Атрум староват, и в Каменном логе он побывал задолго до Виттара.

Тогда кто?

Выяснить будет несложно: достаточно поднять записи за тот год. И при личной встрече хорошенько присмотреться к наглому щенку. Вот только сейчас Виттара должно интересовать совсем другое дело, более свежее, но по предчувствию, никак не менее мерзкое.

Леди Аветта явилась в назначенный срок.

Сухонькая женщина с потерянным взглядом в чересчур большом для нее платье. Оно было неновым и перешивалось наспех, но вряд ли нынешней ночью, и значит, беда пришла в семью давно. Леди Аветта молчала, разглядывая Виттара, и не было в ней ни страха, ни почтения — горе лишило ее способности мыслить здраво. А быть может она и сама рада была бы вызвать его гнев и умереть.