Шторм - Старлинг Борис

Кейт без удовольствия вспоминает лекции по общению со средствами массовой информации. Ее учили тому, что задача полицейского использовать интервью, чтобы донести до широкой аудитории то, что нужно полиции, а отвечать при этом непосредственно на заданный вопрос совершенно не обязательно.

– Сегодня утром кто-то спугнул убийцу. Нам настоятельно необходимо найти этого человека, чем быстрее, тем лучше. Если вы находились где-нибудь поблизости ранним утром, пожалуйста, дайте о себе знать. Явитесь в управление на Куин-стрит и спросите меня, старшего детектива-инспектора Кейт Бошам, или детектива-инспектора Питера Фергюсона. Возможно, вы проезжали по дороге Б-9077 или посещали ближние окрестности и просто не поняли, что увиденное вами являлось не чем иным, как жестоким убийством. Даже если вы сами совершили нечто предосудительное или противоправное, меня это не интересует. Мне нужно поговорить с вами только о том, что имеет отношение к убийству.

У нее нет другого выхода, кроме как пригласить свидетеля на личную встречу, ибо в противном случае группе придется иметь дело со шквалом звонков от всякого рода придурков. Опыт показывает, что, когда речь идет о необходимости явиться в полицию, желающих попусту потратить чужое время оказывается гораздо меньше. Но в любом случае свидетель должен чувствовать себя в безопасности.

– Вы слышали, как наш репортер говорил об атмосфере страха на улицах Абердина, – произносит ведущая. – Погода стоит редкостная, мало кто помнит такое теплое лето, однако женщины слишком напуганы, чтобы выходить на улицу без сопровождения. Вместо того чтобы радоваться солнечным дням, они вынуждены сидеть в четырех стенах. Какой совет могли бы им дать?

– Будьте осторожны. Бдительность – это лучший способ помочь и полиции, и себе самой. Если вы увидите кого-то подозрительного, дайте нам знать. Если вы знаете кого-либо или живете с человеком, чье поведение в последнее время изменилось, опять же дайте нам знать. Пусть вас не беспокоит то, что ваши подозрения могут оказаться беспочвенными. Помните, ваше молчание может обернуться для кого-то бедой. Мы предпочтем разработать тысячу ошибочных версий, чем упустить хоть что-то, способное помочь делу.

– Насколько вы близки к поимке этого человека?

"Насколько близки? Что за идиотский вопрос?"

– У нас в разработке целый ряд направлений. Я не могу...

– Вы ожидаете неминуемого ареста?

От гнева к горлу Кейт подступает ком.

Она смотрит не на ведущую, а прямо в камеру.

"Поговори с ними в их гостиных, за их обеденными столами. Поговори с ними. Поговори с ним".

– Если вы смотрите нашу передачу, я хочу сказать вам следующее. Вас предупредили. Мы вас обязательно поймаем. Это вопрос времени, только времени, и ничего другого.

Выдержка начинает изменять ей. Она чувствует, что готова сорваться и заскользить в непредсказуемом направлении, как Сильвия по накрененному полу бара "Амфитриты", но чувствует и то, что уже слишком поздно. Ей с этим не справиться, она просто обязана, обречена и хочет пройти через это.

– Вы считаете, что имеете своего рода право делать то, что делаете. Позвольте мне в связи с этим заявить следующее. Я не успокоюсь, пока вас не найдут, слышите? Этому будет посвящено мгновение жизни, находящееся в моем распоряжении. Если потребуется, я обойду всю землю, я буду преследовать вас на суше и на море. Куда бы вы ни посмотрели, я обязательно буду там, прямо позади вас. Пока вы на свободе, я не остановлюсь.

Ведущая взирает на нее в изумлении.

Кейт тяжело сглатывает. Ее колотит от ярости.

Ее дрожащие пальцы движутся к микрофону, прикрепленному к воротнику свитера. Она отстегивает его аккуратно кладет его на столик перед собой, встает и не говоря ни слова, покидает студию.

"И почему только чужой опыт ничему нас не учит? Редферн Меткаф позволил делу Серебряного Языка разрушить свою жизнь, потому что считал его своим личным делом. В глубинах той холодной зимы в Лондоне, когда убийства следовали одно за другим и мы ничего не могли поделать, чтобы остановить их, я поняла, что за кошмар навлек на себя мой босс, и дала себе слово никогда не допустить, чтобы нечто подобное случилось со мной. Я буду выигрывать и буду проигрывать, но никогда не допущу, чтобы это влезло мне в душу. Да нет же, мы ничему не учимся!"

В дом Элизабет Харт Кейт является затем, чтобы попытаться поднять ее из мертвых и заглянуть внутрь того, что было ее жизнью. Белый жар ее ярости, направленной на Черного Аспида, охладился до управляемого, равномерного кипения, однако огонек, поддерживающий эту температуру, в любой момент может вспыхнуть испепеляющим пламенем.

Элизабет жила на Виктория-стрит, как раз за западной оконечностью Юнион-стрит. Это типично абердинская улица, с двухэтажными домами на одной стороне и одноэтажными коттеджами с большими, встроенными в покатые кровли мансардными окнами – на другой.

Элизабет жила в одном из двухэтажных строений, с гранитным бордюром и входной дверью со стороны заднего фасада.

Опросы соседей Элизабет не прибавляют знаний о Черном Аспиде, но позволяют много узнать о его жертве. Можно с уверенностью сказать, что сильно скучать по ней никто не будет. По общему единодушному мнению, покойная являлась завзятой сплетницей, любительницей подглядывать в замочную скважину и копаться в грязном белье. На каждого, кто был готов ее выслушать, она выливала целый ушат неприглядных сведений о супружеских изменах, любовных связях и порочных детях, почерпнутых из невесть каких источников, а то и притянутых за уши.

Работа на дому предоставляла Элизабет бесконечные возможности для домашнего шпионажа. Ее письменный стол был расположен так, что с рабочего места была видна Виктория-стрит, а из кухни открывался панорамный вид на задние стороны домов на соседней улице. Три отдельных ряда домов – ее дом, дом напротив и дома позади – и целый сериал о чужих жизнях для ее развлечения.

Элизабет жила здесь лет двадцать – примерно столько, сколько длилась холодная война Кейт с Фрэнком, – и всегда одна, никаких жильцов, никаких сожителей и, конечно, никакого мужа. В первые годы ее злословие порождало проблемы и явилось причиной по меньшей мере двух разводов, случившихся из-за того, что она, став свидетельницей неверности мужей, не преминула сообщить об этом их женам. Однако со временем у соседей выработалось что-то вроде иммунитета к ее словесному яду: над тем, что раньше бесило, стали посмеиваться.