Под покровом ночи - Энн Стюарт

Ричард. — Выполни последнюю мою просьбу.

Салли посмотрела на него влюбленными, полными горя и мольбы глазами.

— Хорошо, — прошептала она.

Вечером, когда они уезжали, дети расплакались. Ричарду пришлось их обмануть, сказать, что папочке нужно работать, но вот летом он непременно вернется. Увы, летом его уже не будет в живых. И он никогда уже не увидит детей.

— А можно я приеду? — спросила Кэссиди слегка дрогнувшим голосом. В глазах её стояли слезы. — Если папочка не сможет вырваться.

Ответ детишек вдохнул в душу Ричарда надежду. Они выстоят. Все будет хорошо. Он оставляет их в надежных руках. В самых лучших.

Обратный путь на север они проделали почти в полном молчании. Ричард гнал автомобиль слишком быстро и сознавал это, однако ему было наплевать на все. В жилах его кипела какая-то звериная ярость, обуздать которую он и пытался, гоня машину во весь опор.

Кэссиди с каменным лицом и закрытыми глазами сидела рядом. На её бледных щеках белели полоски — следы слез, — заметив которые, Ричард совсем разъярился. Он уже чувствовал, как вновь погружается в прежнюю беспросветную тьму, и это пугало его. Он слишком долго боролся с этой тьмой, и не мог позволить ей все уничтожить. Одна ложь, всего одна, последняя и окончательная — и все снова наладится.

Если, конечно, Кэссиди можно доверять. Или доверять его власти над ней, власти, для достижения которой он приложил столько усилий. Вел длительную, но тщательно разработанную осаду, которая, как он и рассчитывал, увенчалась успехом. И вот если теперь, когда Кэссиди была завоевана, навеки и всецело принадлежала ему, он все-таки допустил роковую ошибку и сам угодил в им же расставленные сети, то времени расплачиваться за это безрассудство осталось уже кот наплакал. Если любовь к Кэссиди делала его и без того страшное наказание настолько более болезненным, то и поделом ему. Сам виноват.

Кэссиди молчала, а Ричард, гнал машину все быстрее и быстрее, подгоняемый демонами, которые толкали его на край бездонной пропасти, к неминуемой гибели. Стрелка спидометра ползла все выше, ветровое стекло стонало под хлестким дождем, а узкая дорога сделалась предательски скользкой. Но Ричарду было на все это наплевать. Он не собирался погибать здесь — не таким путем и не вместе с Кэссиди, — даже если какая-то вконец свихнувшаяся часть его существа и желала такой развязки. Чтобы они с Кэссиди отправились на тот свет вдвоем, навсегда повязанные узами роковой бесконечности.

В очередной крутой поворот он вошел, почти не сбросив скорости, колеса, утратив сцепление с полотном дороги, заскользили, и машина пошла юзом. Она скользила по мокрому асфальту к самому обрыву утеса, и Ричард спокойно выжидал, представляя, как они рухнут с огромной высоты, кувыркаясь, в рассвирепевшую морскую пучину.

Но затем, уже за какую-то долю мгновения до непоправимого, он вдруг резко вывернул рулевое колесо, и скольжение машины приостановилось; задние колеса "воксхолла" повисли над бездонной пропастью, а передние фары — пара обезумевших звериных глаз — ошалело рассекали желтыми лучами кромешную черноту ливня.

Мотор заглох. Ричард с трудом разнял пальцы, вцепившиеся в руль, уронил руки вниз и закрыл глаза. В наступившей могильной тишине слышалось только дыхание Кэссиди, частое и напуганное. И ещё слышалось, как колотится её сердце.

Ричарду отчаянно захотелось приложить руку к её груди, слизать со щек слезинки. Открыв глаза, он разглядел в темноте, что Кэссиди смотрит на него.

Она выглядела как женщина, только что встречавшаяся со смертью. Мертвенно-бледное лицо — светлое пятно во мраке, — и глаза, огромные как блюдца, слишком огромные для такой крохотной машины.

Спотыкаясь, Ричард выбрался под дождь, увлекая Кэссиди за собой. Держась за руки, они кубарем скатились по склону, скользя по грязи, и остановились под сенью раскидистого и скособоченного можжевельника. В мгновение ока рука Ричарда проникла между ног Кэссиди, а губы прильнули к её губам. Кэссиди словно этого ожидала — лоно её было уже горячим и влажным, — и Ричард знал: она сделает все, что он захочет. Стоит ему только пожелать, и она опустится на колени, прямо в грязи, и снова позволит ему извергнуться прямо в её восхитительный ротик. Да, он может свершить с ней любое мыслимое соитие, и Кэссиди ничего взамен не попросит. Не считая разве что его души, которую так ловко украла, пока сам он смотрел в другую сторону.

Ричард хотел было отстраниться, но не сумел. Все было кончено, он угодил в ту же западню, которую уготовил ей. И вот уже губы его сомкнулись на влажной обнаженной груди Кэссиди, а руки срывали остатки промокшей одежды с её прекрасного тела. Кэссиди уже тяжело и нетерпеливо дышала, давно готовая воспринять его мужское естество, но Ричард нарочито не спешил. Он собирался отыметь её — да, да, отыметь! — грубо, по-мужски, прямо в грязи и в ночи, чтобы потом, когда он с ней покончит, Кэссиди даже не помышляла более о том, чтобы хоть как-то противиться его воле. Чтобы всецело и навек принадлежала ему.

Кэссиди беспомощно барахталась внизу, разгоряченная и вожделеющая, пытаясь подстегнуть его, но Ричард был непреклонен. Он снова проник в неё пальцами, проверяя жар огня, разгоревшегося в её чреслах, а затем принялся ласкать и нежно пощипывать розовый бутончик в самом устье расщелины. Кэссиди застонала, дрожа всем телом и изгибаясь дугой.

Их губы слились в неистовом поцелуе, и Ричард, стоя над ней на коленях, просунул одну ногу между бедер Кэссиди, плотно прижав её и двигая вверх-вниз, словно гигантским, облаченным в джинсовую ткань поршнем. Пальцы Кэссиди сомкнулись на его плечах, вцепившись в них, как когти хищной птицы, а дождь все продолжал немилосердно поливать их обоих.

Ричард с усилием оторвал от себя её пальцы и, обхватив оба запястья, прижал обе руки к влажной земле. До сих пор не расстегнув ещё джинсы, он чувствовал, как трется о грубую ткань его восставший член, и испытывал от этого почти такое же такое болезненное наслаждение, как от того, что делал сейчас с Кэссиди. Обнаженная рыжеволосая женщина, извивавшаяся сейчас под ним, словно похотливая воительница-валькирия, вызывала в нем настолько бешеное возбуждение, что Ричард даже не был уверен, успеет ли избавиться от джинсов, прежде чем выплеснуть свою страсть.

Кэссиди уже жалобно хныкала, тихонько повизгивая как щеночек, и Ричард наконец сжалился над ней. А заодно и над самим собой. Чуть приподнявшись, он быстро расстегнул джинсы и стянул их вниз, обнажив под прохладным ночным дождем свой возбужденный инструмент.

— Давай же, проси! — хрипло потребовал он, влекомый неведомой темной силой. — Проси!