Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - Павел Полян

И на этот раз мне удалось избежать опасной для меня ситуации. СУДЬБА!!!

Со временем в лагере количество людей значительно уменьшилось. Многие из тех, кто жил на уже оккупированных территориях, ушли домой. Собирался домой в Крым и Михаил. Он предлагал и мне идти с ним, но я отказался. Мы друг друга поняли и расстались друзьями. Я его очень благодарил за громадную поддержку, которую он оказывал мне за все время совместного пребывания в неволе.

Сам я не мог уйти в глубокий тыл, так как жил с постоянной надеждой, что наступление немцев должно захлебнуться и что рано или поздно их погонят назад, и я сумею освободиться от этого страшного кошмара. Я даже не задумывался о том, что может быть со мной после моего освобождения. Теперь я остался один.

Но одному мне оставаться было нельзя. Я понимал, что, будучи один, могу у некоторых типов вызвать какое-то подозрение, а это для меня был бы конец, в чем я вскоре и убедился. Я сблизился с одним ленинградцем по фамилии Лазуков, с которым уже ранее общался. Он был старше меня лет на 10–15, высокого роста. Мы с ним подружились, все делили вместе. Он уже знал мою легенду, что я из Ижевска, Виктор Карасев.

Когда уборка подошла к концу, то из 100 человек, которых пригнали вначале, осталось не более 20, остальные же разбежались. В начале октября эту небольшую группу отвезли в город Дружковку на болторезный завод. На заводе нам показали помещение, в котором мы должны будем жить. Оно состояло из нескольких комнат. Мне и Лазукову показали, в какую комнату идти, и мы направились туда. Открыв дверь, мы оказались на ступеньке, а пол был ниже. Вокруг у стен сидели те, кто уже работал здесь.

Стоя на ступеньке и высматривая, где свободное место, которое мы можем занять, я вдруг услышал возглас с подначкой: «Ты гляди, жида привели, а ну снимай штаны и показывай залупу». Это один мужик в матросской тельняшке, сидевший у противоположной от дверей стены, высказался в мой адрес. Что мне оставалось делать? Я понимал, что, если я сам не разденусь, они меня разденут. Но мне терять уже было нечего, и я попер на него многоэтажным матом, и тут же подключился мой напарник Лазуков, сказав: «Да вы что, ребята, он же сибиряк». И они замолчали, больше ко мне не обращались.

Очередной раз мне пришлось проскочить через смертельный порог. СУДЬБА!!!

Что меня спасло, я и сам не понял. То ли мой выразительный мат высотой в многоэтажное здание, то ли сообщение моего напарника и его внушительный вид. Но я из этого случая сделал для себя вывод, что, глядя на меня, кое-кто все-таки может признать во мне еврея. Но тут я ничего не мог поделать. Мне оставалось только своим поведением доказывать, что я такой же, как и они.

На этом заводе немцы ремонтировали различный инвентарь, повозки, а также ремонтировали и изготовляли двери и окна для своего жилья и служебных помещений. Меня определили в столярную мастерскую, где я помогал выполнять различные столярные работы. В мастерской столярами работали гражданские лица. Так проходило время в работе. Нас не особенно охраняли, и кое-кто из пленных убежал домой.

В феврале месяце Красная Армия успешно наступала и уже подходила к Донбассу. В один из дней в конце февраля 1943 г., захватив станцию Гришино (теперь это город Красноармейск), двинулась танковой колонной на Константиновку, обходя Дружковку, то есть нас, стороной. Днем завязался бой, в котором немецкие самолеты, пикируя, и, наверное, не безуспешно, уничтожали советские танки. К вечеру все стихло.

Но мы считали, что Красной Армии удалось занять Константиновку. Поэтому я и еще один парень из Белоруссии, звали его Валентин, решили бежать в сторону станции Гришино, так как были уверены, что она в руках русских. Был морозный вечер, и мы отправились в путь. Прошагав километров 10–12, мы поняли, что замерзнем, и в первой попавшейся деревне постучали в одну из хат и попросились переночевать. Нас пустили. Мы улеглись, а на рассвете в селе поднялся переполох. Налетела полевая жандармерия. Кого они искали, мы не знали, но нас забрали и увели, считая, что мы партизаны. Нас посадили в сани и повезли в сторону г. Константиновки. Не доезжая до города несколько километров, в одном из сел нас загнали в подвал и заперли. Постепенно глаза привыкли к темноте. Через щели в дверях подвала проникал снаружи свет. Осмотревшись, мы увидели несколько бочек с солениями. Это были огурцы и помидоры. В нескольких небольших нишах стояли бутылки с вишневой наливкой. Два дня к нам никто не заглядывал, и мы не знали, что нас ждет. Для утоления голода периодически съедали по помидору, боясь наесться ими, чтобы не мучиться еще и от жажды, хотя и так очень хотелось пить. Наливку попробовали, но не пили. Боялись, что опьянеем, а мне этого нельзя было допустить.

На третий день открылись ворота, и один немец принес нам в ведре немного супа, видимо, из немецкой кухни. Нам стало ясно, что жандармское подразделение, которое нас захватило в деревне, расквартировано здесь. Мы быстро уплели суп и начали ждать, что будет дальше. На следующий день еду нам не принесли, никто к нам не приходил, и мы опять гадали, что же будет дальше.

А еще через день случилось вообще что-то непонятное. Слышим, кто-то отпирает ворота, затем распахивает их и кричит нам на русском языке: «Бегите ребята, мы тоже убегаем, немцы уходят». Мы не понимали, что произошло. Мы поспешили выбраться из подвала, но были ослеплены дневным светом после почти недельного пребывания в темном подвале. Голова кружилась, и идти куда-нибудь у нас не было сил.

Мы зашли в ближайшую хату. Возможно, тот подвал, где мы сидели, и принадлежал хозяевам этой хаты. Мы попросили их накормить нас чем-нибудь. Хозяйка принялась варить кукурузную кашу. Мы сидели и ждали, когда каша будет готова. Но поесть ее нам было не суждено. В дом зашли два полевых жандарма, вытолкали нас во двор и затем погнали по дороге. Сами они ехали сзади нас на санках и лошадьми подгоняли нас идти быстрее. Мы шли, спотыкаясь и падая, стараясь брать несколько в сторону, чтобы не попасть под лошадиные копыта, поднимались и снова шли. Пройдя, как нам казалось, километра три-четыре, мы оказались на окраине Константиновки возле какого-то штаба. Немцы зашли в него вместе с нами и там, что-то спрашивая, все время употребляли в разговоре слово «партизаны». Слыша это слово, мы вмешивались в разговор, но все, что мы могли сказать, это — «вир нихт партизанен». Кончилось тем, что нашим конвоирам сообщили, что они попали не по адресу. Так нас завозили в пять или шесть штабов, и всюду наши конвоиры попадали «не по адресу».

Уже начинало темнеть, когда в последнем штабе их представитель, видимо, предложил нашим конвоирам грузовую машину, чтобы нас куда-то отвезти. Нам скомандовали залезть в кузов, рядом с водителем сел один из наших конвоиров с автоматом, и мы поехали. Отъехав от города километра три-четыре, машина остановилась, и конвоир скомандовал нам вылезать из машины. Уже почти стемнело. Мы увидели, что остановились в степи, вокруг нет никаких строений, рядом с дорогой пахотное поле.