Том 4. Наша Маша. Из записных книжек - Л. Пантелеев

Потом этот косяк куда-то уплыл.

Где же Машка?

Вижу — на противоположной скамейке две девочки поменьше Маши что-то делают, склонились, играют — в куклы, что ли? И Машка тоже там стоит. Потом, постояв рядом с девочками, поиграв с ними, возвращается ко мне. Минуту спустя я замечаю, что при ней нет ее белой сумочки. В сумочке — маленькая кукла, носовой платок и прочие шмутки.

Спрашиваю:

— А где твоя сумка?

— Девочки играют.

— Что же ты оставила ее? Они же разорвать и сломать ее могут. Они же маленькие.

Подошел, поговорил с девочками, деликатно и постепенно, одну за другой, выручил все Машины вещи. Машкин поступок понятен. Ведь мы учим ее, что надо быть «доброй, а не богатой», и не только со своими, но и со всеми… А дети полушагов в вопросах морали не знают. Всё так всё. Со всеми так со всеми. Это взрослые, как писал Житков, облегчают себе жизнь компромиссами и «исключениями»: «Ведь не до идиотизма же! Бывают, знаете, такие случаи…» Нет, «таких случаев» дети не признают. Я знаю, что для взрослых (многих) герой моего рассказика «Честное слово» — идиот и растяпа. Мало ли что дал честное слово, ведь знает же, что ребята ушли, а стоит! Читатель-ребенок (если он еще не испорчен взрослыми) так никогда не подумает и не скажет…

Тетрадь одиннадцатая

19.11.61. Воскресенье. Ленинград.

Азбукой не занимаемся. Еще не кончились октябрьские каникулы, а Машке они уже надоели.

— Хочу, чтобы кончились каникулы. Учиться хочу.

Но все-таки мы с мамой решили продлить Машкин отдых. Хотя я не уверен, что это именно «школьные» занятия утомляют и возбуждают ее. Нервный ребенок всегда найдет пищу для возбуждения и переживаний. Не вовне, так в себе, в воображении.

. . . . .

Мама купила ей крохотную куколку-голыша.

— Ой! — говорю. — У тебя еще одна дочка?!

— Да. Она совсем маленькая.

— Сколько же ей?

— Она вчера родилась. Ей один год всего.

И долго не могла понять: как это ей один день, когда всегда говорят или «год», или «месяц»?!

— Поняла? — говорю.

— Нет.

Это она всегда честно заявляет: «Нет! Не поняла!»

Да, иногда кажется, что слишком часто и слишком поспешно прибегает она к этой формуле.

. . . . .

Вечером зовет из своей комнаты:

— Папочка!

— Что, Маша?

— Не забудь…

— Что не забудь?

Подхожу к постели.

— Ну, что тебе?

— Не забудь напомнить мне завтра.

И перечисляет, что именно ей нужно не забыть:

— Выгладить платье Сяо-Сяо, написать письмо бабушке, бусики на нитку надеть, поиграть в школу. Леночку Журба в гости пригласить…

И пальцы при этом загибает.

— Не забудешь? Напомнишь?

— Да, да, напомню.

— Не забудь! Пожалуйста! Обязательно!..

Это у нее новая навязчивость. Боится забыть. И пока не попросит напомнить, не уснет.

2.11.61.

Вчера гуляла с папой. Впрочем, прогулка эта ограничилась тем, что дошли до аптеки имени К. Либкнехта на Большом проспекте, получили кальций для Машки, купили витаминов и вернулись домой.

Заходили еще в магазин грампластинок, но ничего там не купили. Папа только почитал вслух список долгоиграющих новинок. А Машка все умоляла купить ей какую-то пластинку:

Ку-ку! Ку-ку!Беспечно я живу.

Слышала эту песенку где-то по радио. Кажется, в Дубулти. Или в Союзе писателей на елке.

Дома позволил ей побыть у меня. Разглядывала БСЭ, «Всемирную историю искусств», немецкого Брема. Читала — с трудом, по складам, но самостоятельно. Я в это время сидел за столом, работал.

25.11.61.

Была в «школе». Занималась сегодня неважно, на троечки.

А я учитель плохой. Сержусь. Вспыхиваю. Кипячусь. А ученики этого не любят, и им это не на пользу.

Лучше всего на Машку действует спокойный тон, а еще лучше — соревнование, игра на честолюбии.

Даешь ей хлористый кальций. Морщится. Стонет. Не хочет, не может проглотить его. Но стоит сказать: «Вот смотрите, ребята (или: „Вот смотрите, товарищи студенты“), какая у нас Марья Алексеевна! Принимает горькое лекарство и не морщится», — и Машкин рот моментально отверзается, и отвратительный кальций безропотно проглатывается.

Или: «Сейчас выступит, прочтет стихотворение Корнея Чуковского, Маша Пантелеева. Она очень способная девочка, первая ученица» — и так далее.

Не знаю, такой ли уж это хороший способ, что-то подсказывает мне, что не очень хороший. Оставляя в стороне моральную его сомнительность, не является ли он тем же насилием, только более тонко замаскированным?

Как и в других случаях, надо знать и чувствовать меру.

. . . . .

На днях Маша мне говорит:

— Папочка, ты мне сделаешь такой ночевальник?

— Что еще? Какой ночевальник?

— Ну, такой… чик сделаешь — и зажжется. Маленький, на столике. Чтобы мне ночью самой пипи делать.

— Ночник, что ли?

— Да, да. Ночник! Лампочку!

27.11.61.

Уже довольно бегло пишет. И пишет самостоятельно, овладела тайной «фонетического письма». Исписывает целые страницы словами, которых еще недавно не писала и написания которых не знала. Делает, конечно, ошибки: ище, катлетка, холва, жерав (жираф) — но это значит, что она пишет сознательно, понимает структуру слова и ищет способ для его написания.

Писала вчера письмо (даже два письма, одно впрок, к Новому году) бабушке. Уже почти не спрашивает: «Как писать?» Я диктую, она пишет.

28.11.61.

Часа два-три занимались приведением в порядок нашей детской библиотеки. Разобрали все книги и установили очередность в их чтении. Книги, которые будем читать в первую очередь, положили отдельно, на самое видное место; немецкие сложили с немецкими, книги второй очереди отставили в сторону. Отобрали довольно много дублетов — будем дарить их другим детям.

Машка самостоятельно читала (первые полтора-два часа) все названия книжек. Потом утомилась, стала сбиваться, и я некоторое время «подменял» ее.

Не могли, конечно, удержаться и кое-что читали не только на обложках. Например, попробовали читать «Короля Матиуша Первого»*. Это так хорошо, так непосредственно обращено к детскому сердцу, что Машка почти все понимала, хотя и там очень много не известных ей слов и понятий: «министр», «закон», «наследник», «забастовка», «юстиция» и так далее, и тому подобное. Прочли до конца первую главу. Сама Машка читала «Азбуку» Толстого и его же «Первую книгу для чтения». К удивлению моему, быстро усвоила, что такое ь, i, ъ.

Три новых значка для нее — не нагрузка. А как мы в свое время (в очень далекое время) радовались, когда Советская власть отменили эти три буквы!

. . . . .

Перед сном опять плакала, звала мать, говорила, что боится забыть. Мама, конечно, права: это навязчивая идея — боязнь забыть что-то.

Днем тоже нередко напоминает, просит: «Не забудь, напомни мне».

Я посоветовал:

— А ты записывай и не забудешь.

Завели специальную тетрадку, куда Маша своей рукой записывала:

«Тракунчик» — по-грузински попочка.

Сяо-Сяше платье выгладить.

Купить пластинку «Ку-ку! Ку-ку!».

Бусики сделать.

Кальций (то есть не забыть принять кальций. Это уж я предложил: настоящее, серьезное ставить в один ряд с ее надуманным, вздорным, болезненным).

29.11.61.

Продолжали разбирать библиотеку. У Маши — радость: нашла одну из своих самых любимых книг — «Чижик, Пыжик, Рыжик и Женя Жукова» Л. Кассиля. Думали, что она пропала, а книга была, оказывается, у меня. Самое милое в этой забавной и симпатичной книжке — то, что героиня ее Женя Жукова, нарисованная художником Сазоновым, очень похожа на Машку. И вздернутый нос, и все ужимки. И даже танцует, как Маша. Одно время я даже называл Машку Женя Жукова.

Читала и разглядывала картинки.

. . . . .

Перед сном читал ей «Козетту». Ох, как трудно это! Какое огромное количество непонятного! Впечатление, будто читаешь и переводишь еще раз с французского на русский.

Например, объясни ей, что такое «трактир», «госпожа», «постоялый двор», «хозяин», «хозяйка», «господин», «сударь», «лампа», «очаг», «служанка», «лохмотья» и так далее, и тому подобное.

Главное, конечно, не слова и даже не чужеродный быт, а другая социальная природа, социальные отношения: хозяин, хозяйка, служанка, деньги. Все это и у нас есть: хозяйка (дачи), домработница, деньги… Но домработницы у нас под столом не ночуют, ребят у нас не покупают и не продают.

Вчера утром старые товарищи-первоклассники: Маша Пантелеева, Лена Симпатулина, Володя Иванов, Гога Гогоберидзе и другие — собрались для занятий уже в качестве учеников второго класса. Появилась среди них и новенькая — Ирочка Снегова, приехавшая с родителями из Новосибирска. Читали, считали, занимались геометрией и немецким. Маша научилась читать глазами. Вглядится как следует в предложение, пошевелит губами и без запинки читает: «Летом девочки жили на даче». Или: «Дуйте, дуйте, ветры в поле…»